Грани Лунного камня. Серия «Тайны великих детективов»

Завершение работы над книгой не принесло выздоровления. Уилки продолжает лечение в менее интенсивной форме. Например, ему делали «простую припарку из листьев капусты». А когда у него стали отниматься обе ноги, так что он даже не мог подняться к себе в кабинет на второй этаж, то был вынужден пригласить доктора Джона Эллиотсона, поскольку Фрэнка Биэрда вывел из строя приступ рожи – болезни, характеризующейся воспалением и сильным покраснением кожи.

Коллинз всегда умел ценить компетентных врачей и оказывал им самую высокую честь, упоминая в своих популярных романах. Например, Эллиотсон упомянут в «Лунном камне» как «один из величайших английских физиологов». Доктор прописал больному писателю тоник из полыни и курс фирменного месмеризма, который должна была проводить миссис Грейвс. Однако сама Кэролайн неожиданно подверглась «очередному нервно-истерическому приступу». Причины подобных приступов лежали за гранью очевидного клинического случая, а потому можно лишь гадать о том, не была ли это дамская уловка – попытка продемонстрировать, что женщина «нервничает», живя с мужчиной, с которым ее не связывают узы брака. Единственное описание этих приступов сохранилось у Уилки: «Она просыпалась всю прошлую ночь с „учащенным сердцебиением“»[14 - Там же. Стр. 322.].

Лишенный женской заботы Коллинз прибег к привычному методу лечения – употреблению лауданума. Он догадывался об истинной причине подобных приступов, а потому в его последующих книгах героини все меньше напоминают традиционные образцы невинных фемин викторианских романов – с красивым цветом лица и чистым сердцем. Уже в «Без имени» встречается тип современных женщин, которые предпочитают манипулировать не только мужчинами, но и общественным мнением, движимых жадностью и способных на аморальные поступки ради достижения цели.

Критики, не привыкшие к подобным женским персонажам, дружно набросились на автора с обвинениями, что главная героиня отделалась «мягким наказанием, несоразмерным с ее бессовестным эгоизмом». Другой рецензент сравнивает чтение романов Коллинза с путешествием, где читатель «будто идет по минам, готовым взорваться в любой момент». Критики единодушно выступали против подобных героинь, готовых нагло обманывать других людей, вступать в брак по расчету в надежде, что это сойдет им с рук. Результатом такого шквала негативных отзывов стало резкое падение продаж последнего романа, хотя традиционный замер первого месяца говорил о необходимости напечатать тираж в четыре тысячи экземпляров.

Но сочинителю было не до маркетинга. Постоянные приступы болезни измучили Уилки. И хотя он вроде бы не считался тяжело больным, доктора советовали закрепить частичное выздоровление отдыхом на немецком курорте Ахен, который Коллинз предпочитал называть на французский манер – Экс-ла-Шапель. В отеле, где остановился наш герой, обнаружился шеф-повар из Парижа, «поощрявший неестественное обжорство». А целебная вода из источника, которую следовало пить по утрам в качестве лекарственной процедуры, лишь подогревала аппетит отдыхающего. Неудивительно, что состояние здоровья снова ухудшилось.

Подагра разыгралась с новой силой и прихватила так, что писатель, планировавший добраться до Италии, был вынужден на время остановиться в небольшом уютном немецком курортном городе Шварцвальд. Неожиданно для всех, курс болезненных процедур в городских банях оказал самое благотворное влияние на самочувствие Уилки. Отдохнувший и набравшийся сил, он налегает на работу, а его письма пестрят упоминаниями о новом романе.

Здоровый и посвежевший, Коллинз летом вернулся в Лондон. Здесь ему пришлось почти два месяца решать накопившиеся деловые вопросы и Уилки обрадовался приглашению друзей отправиться в речной круиз. После катания на лодках он вновь почувствовал себя плохо и решил отправиться в Италию, куда так и не добрался. В поездку с ним отправились Кэролайн и Хэрриет, а значит, обучение девочки было прервано необходимостью путешествовать с «крестным отцом» и родной матерью.

Это решение литератора свидетельствует о том, что он не желал больше тешить миссис Грейвс напрасными надеждами на возможный брак, но при этом не хотел опуститься до уровня своих злодеев, бросавших женщин на произвол судьбы. Романы Коллинза изобилуют «решительными, образованными и высокоинтеллектуальными» героями мужского пола, но большинство из них – злодеи. Преступления подобных интеллектуалов остаются незамеченными полицией, а потому их не может покарать система правосудия.

Возможно, Уилки взял с собой Кэрри (так он иногда называл «крестную дочь»), вспоминая о том, какое невероятное впечатление оказала на него солнечная страна в юношеском возрасте, или, напротив, желал дистанцировать двенадцатилетнего подростка от своей матери, которая продолжала упрямствовать и не желала признавать семью сына.

Коллинз не мог найти общий язык с Кэролайн, зато нашел взаимопонимание с «крестной дочерью». «Очаровательный Батлер» – прозвище Хэрриет, данное ей писателем, отражало характер замкнутого человека, потерявшего родного отца в раннем возрасте и делающего попытки найти себя между родной матерью и «отчимом». Интересно, что в период, когда миссис Грейвс неожиданно исчезла из жизни Уилки, дочь не просто заменила мать, она добровольно взяла на себя функции помощника и ответственно выполняла их до самой смерти беллетриста. До середины 1864 года Кэролайн еще с какой-то регулярностью появляется в письмах Коллинза к друзьям, дневниковых заметках и банковских отчетах. После этой даты она неожиданно исчезает из жизни Уилки. Зато Хэрриет, овладевшая к тому моменту навыками стенографии, активно помогала приемному отцу с написанием статей, заметок и романов, записывая то, что он ей диктовал. Кэрри оставалась неизменным секретарем до кончины писателя, а ее муж стал юристом Коллинза. В тот период, наиболее вероятно, на плечи юной Хэрриет также свалилась обязанность следить за слугами и вести домашнее хозяйство.

Очутившись в Италии, Уилки почувствовал себя лучше. Едва издатели прознали об этом улучшении, они принялись давить на автора, требуя поскорее взяться за новый роман. Не желая разрушить свою репутацию профессионала, Коллинз уселся за письменный стол. Впрочем, долгого отпуска в тот раз не получилось. Едва он набросал пару глав, Кэролайн засобиралась домой. В письме Уорду литератор пишет: «Женщины – как кошки!». Уилки обожал кошек, поэтому нисколько не пытался обидеть любовницу этим сравнением, лишь подметил невероятное желание вернуться домой.

Первые главы романа «Армадейл» Коллинз дописывает уже после возвращения в Лондон, а также активно занимается сбором материалов для нового произведения. Не забыл он и о «крестной дочери», отправив ее в частную школу мисс Крессвелл для продолжения обучения.

В это же время Уилки посетил юриста Фредерика Уври, порекомендованного ему Диккенсом. Судя по дальнейшей переписке, нашего героя интересовали проблемы, связанные со вступлением в брак. Очевидно, он обсуждал детали брачного договора, поскольку уже на следующий день после консультации отправил юристу пространное письмо, полное вопросов, так или иначе связанных с бракосочетанием.

Обстановка в квартире, которую Коллинз снимал на Харли стрит, никак не способствовала работе. В доме квартировались несколько постояльцев, а потому за стеной его кабинета с утра до вечера кто-то разучивал гаммы и долбил этюды. Пианино смолкало только к вечеру, зато начинало музицировать все семейство, и из-за стены доносились звуки целого домашнего оркестра. Писатель жаловался всем друзьям на «музыкальный шум», ведь он большую часть времени вынужден был проводить дома и, памятуя о причине своей болезни, старательно избегал приглашений на обеды. Единственное приглашение, которое Уилки не смог отклонить – это обед в Королевской академии:

Королевская академия наконец-то проснулась, осознав, что старший сын Коллинза стал литературной известностью, – иронично пишет он о самом себе в третьем лице, – и пригласила его на большой ужин этого года.

Беллетрист всегда отличался пунктуальностью и необычайной работоспособностью, умением собраться и преодолеть какие угодно неудобства и неприятности. «С любым опасением, связанным с тем, что ты не можешь выполнить свою работу, нужно бороться так, как будто это преступление… думать о работе всегда, особенно в моменты вынужденного бездействия, как, например, в постели…»[15 - Peters C. The King of Inventors: A Life of Wilkie Collins. London, 1991. Стр. 15.]. В начале июня он отправил в издательство первую часть будущего романа.

Ближе к Рождеству того же года Уилки снова переезжает. Коллинз арендовал на короткий период квартиру на Мелкоум плейс, не самое лучшее жилье, но у него не было времени ездить по городу и подбирать варианты, автор хотел поскорее закончить «Армадейл». Зато на Мелкоум плейс не было музицирующих соседей.

Чарли в письме к матери, описывая беспокойство старшего брата по поводу переезда, бросает загадочную фразу: «Во всяком случае, он движется в правильном направлении»[16 - Там же. Стр. 15—16.]. Можно предположить, что Чарльз воспринимал переезд как первый шаг на пути к расставанию с Кэролайн, но, увы, ошибался: миссис Грейвс цепко держалась за своего мужчину. Зато Чарли неплохо знал своего брата и был прав в другом: «Благодаря своей тяжелой работе он будет в безопасности, – и добавляет, – бедняга».

Едва рукопись отправилась в издательство, Коллинз принялся решать навалившиеся на него за этот период проблемы. Любимый клуб «Гэррик» испытывал бюрократические трудности, и Уилки подрядился ходить по чиновничьим кабинетам в поисках компромиссного решения. Этим же летом чуть не произошла ссора с матерью, которая не хотела больше выделять сыну средства на оплату съемной квартиры, пока тот остается с любовницей. Коллинз же был гедонистом и любил жить в свое удовольствие, а романы едва покрывали его расходы. Лишь присовокупив гонорары к ежегодным выплатам процентов от наследства отца, он оставался в плюсе. Диккенс попал в ужасную железнодорожную катастрофу, после чего помогал вытаскивать из вагонов, свисающих над рекой Булт, пострадавших и просто остолбеневших от шока пассажиров. За все лето ни строчки другу.

Когда турбулентный период закончился, единственное, что волновало Уилки – необходимость съехать с Мелкоум плейс, поскольку заканчивался срок аренды, а оставаться в неуютной квартире писатель не хотел. Зато теперь он довольно долго и привередливо рассматривал предложения и в итоге выбрал огромный пятиэтажный дом на Глостер плейс, 90. Рядом с домом проходила весьма оживленная дорога, ведущая на север от Оксфорд стрит к Риджент парку, огибая его родную Мэрилебон. Довольно странный выбор для человека, который привык к тишине и уединению и жаловался на шум.

Уже в конце августа Коллинз заплатил 800 фунтов стерлингов – авансовый взнос за аренду на несколько лет вперед – и нанял группу рабочих для ремонта нового жилища. Подобная рутина была обычным делом, сопровождающим появление очередного творения. И действительно, из писем Уилки становится понятно, что к этому времени он серьезно продвинулся в написании следующего романа – «Лунного камня».

Глава четвертая, о легендарной истории «Кохинура»

Впервые писатель и алмаз встретились на Всемирной выставке 1851 года.

Едва «Кохинур» перешел в руки англичан, первое, что они попытались сделать, – выяснить его происхождение, но, как вы помните, Восток – дело тонкое. Письменных свидетельств о происхождении алмаза не сохранилось, зато почти все жители Пенджаба знали множество историй о легендарном камне. А для сбора подобного рода сведений требовался особый человек, способный разговорить любого, даже индуса.

Генерал-губернатор Джеймс Эндрю Далхаузи выбрал для этой миссии одного из сотрудников Ост-Индской компании. Томас Теофилус Меткаф был шумным весельчаком и громилой, а также имел способность обернуть себе на пользу даже самую неловкую ситуацию. Он обожал собак, лошадей и вечеринки. Отец Меткафа, один из директоров Ост-Индской компании, был суровым человеком, считавшим, что дети должны получать уроки от самой жизни, а потому, когда Тео в восемнадцать лет приехал из Лондона в Дели, родитель определил его на должность простого писца. Очевидно, он следовал совету, очень популярному в XVIII веке: «не тратить молодость на „ распутных женщин» и „ чрезмерное питье», а использовать его с пользой, отправиться в Индию, где „ отрезать полдюжины голов богатых парней… и вернуться набобом»». Но испытания длились недолго, спустя два года Тео женился, а потом старший брат Меткафа Чарльз, получивший место резидента при могольском дворе, помог ему добиться выгодной должности. После этого Тео занялся своим любимым делом – коллекционированием. В его особняке, названном в честь своего хозяина Меткаф-хаус, за несколько лет собралась огромная библиотека индийских книг и произведений искусства. Но собирательство требовало немалых финансов, а Тео, словно заядлый картежник, не мог остановиться, он даже успел набрать долгов на приличную сумму. Так что Далхаузи, избравший этого весельчака для своей «болтливой» задачи, тем самым очень вовремя предложил удачное решение его финансовых проблем.

Пока Далхаузи готовил алмаз к отправке, Меткафу было поручено пройтись по знакомым и собрать как можно больше информации о прошлом легендарного камня. Поначалу он ошивался со своими ненавязчивыми расспросами на рынке. Затем зачастил в ювелирные лавки и дома бывших придворных – якобы с небольшими поручениями от генерал-губернатора.

Эта миссия была по душе весельчаку и гуляке Тео, и он с удовольствием погрузился в ее выполнение. Иногда Меткаф отсутствовал по нескольку дней, сутками пропадая в притонах, где тоже немало знали об истории алмаза.

В предисловии к своему докладу он написал, что собрал «не больше, чем базарную болтовню», и высказывал сожаление, что сведения весьма скудны и несовершенны.

Отчет Тео, рукопись которого хранится в Национальном архиве Индии, сегодня является официальной историей «Кохинура», бывшего свидетелем многовековой цепи кровавых завоеваний, грабежей и мародерства. Ее изложение кочует из книги в книгу, из энциклопедии в энциклопедию, изредка дополняемое деталями и небольшими подробностями. О ключевых событиях вы можете прочитать в статье, посвященной этому камню, в Википедии. А сам рассказ начинается следующим образом: «Согласно традиционной версии ювелиров из Дели, передаваемой из семьи в семью, этот алмаз был добыт в шахте Кохинур, находящейся в четырех днях пути от Масулипатама к северо-западу, на берегу Годавари, при жизни Кришны, который, как предполагают, жил за пять тысяч лет до этого…»

И хотя эта почти сказочная история была записана больше чем полтора века назад на рынке Дели, до настоящего времени никто из исследователей не пытался переосмыслить или оспорить сообщенное Тео Меткафом.

Проблема, как заметил летописец-весельчак, в том, что сведения об этом камне «крайне скудные и несовершенные». В индийских, персидских летописях содержится немало упоминаний об огромных, невероятных по своим размерам алмазах, но без детального описания соотносить их с «Кохинуром» можно с вероятностью 50 на 50.

Более точные сведения европейцев, которым довелось познакомиться с легендарными сокровищами, в том числе и с «Кохинуром», появляются лишь с определенного момента. Хотя в последнее время историки склонны больше доверять документу Тео, составленному по рассказам на восточном базаре, чем таким историческим источникам, как мемуары императора Моголов Бабура или «Путешествия» французского ювелира Тавернье.

Первое историческое упоминание о «Кохинуре» встречается в описании персидского историка Мухаммада Казима Мерви вторжения Надир-шаха в Индию, произошедшего в 1739 году. Спустя десять лет алмаз был увезен в Персию и подробно описан десятками очевидцев – не только персов, но и индусов, французов и голландцев. Что позволяет четко идентифицировать историю драгоценного камня именно с этой даты.

Но прежде чем перейти к исторической хронике, давайте окунемся в легендарное прошлое «Кохинура».

Сокровища Великих Моголов

Моголы принесли в Индию свой, особый взгляд на драгоценные камни, основанный на персидской философии и поэзии. Любые драгоценности для них были символом божественного. С эстетической точки зрения Моголы предпочитали цветные камни прозрачным: цвет наделен значением, тогда как прозрачный камень лишен смыслов. Моголы больше, чем любая другая династия древних правителей, исповедующая ислам, сознательно использовали драгоценные камни как свидетельство своего великолепия, бывшее отражением божественной славы.

Письмо Томаса Роу, английского посла при дворе Великого Могола, помогает лучше понять отношение этих правителей к драгоценностям. Англичанин подробно описывает свое пребывание во дворце падишаха Джахангира: «…одетый или, вернее, обвешанный бриллиантами, рубинами, жемчугом и другими драгоценными знаками тщеславия, такой великий, такой славный! Его голова, шея, грудь, руки выше локтей, запястья, пальцы – каждый, по крайней мере, с двумя или тремя кольцами – опутаны цепями из диамантов, рубинами размером с грецкий орех, а то и больше, и жемчужинами, каких глаза мои не видывали… украшения, являющиеся одной из величайших его радостей, настоящей сокровищницей мира, для которой скупается все, что возможно, нагромождая дорогие камни, как если бы собирался строить [из них], а не носить их».

По словам Роу, Джахангир был очень любопытным и интеллигентным человеком, страстным коллекционером. Могольский император собирал все: от венецианских мечей и глобусов до нефритовой гальки и бивней нарвала. Падишах увлекался не только медициной и астрономией, но и имел невероятный интерес к животноводству: например, отлично, во всех деталях, разбирался в разведении коз и гепардов.

Среди прочих увлечений Джахангира была геммология – наука о драгоценных камнях. Согласно описанию Роу, император сознательно превращал себя в ходячую сокровищницу, стараясь водрузить на свои одежды, шею, пальцы, голову как можно больше драгоценностей, которыми обладал. На себя он надевал самые крупные камни, остальные украшали его трон.

Джахангир мечтал собрать все величайшие драгоценности мира. Во время его правления Новый год превратился в праздник драгоценных камней, когда он демонстрировал свои сокровища подданным. Мемуары падишаха «Тузук-и-Джахангири» представляют подборку описаний драгоценностей и историй их приобретения. Именно при Джахангире сокровищница Великих Моголов пополнилась несколькими крупными алмазами, один из которых был размером в 348 рати (примерно 305 французских каратов), что значительно превышает размеры всех известных до этого алмазов.

Самый же большой алмаз попал в могольскую сокровищницу во времена правления Шаха Джахана I, а подарил его человек с невероятной историей – Мир Джумла. Персидский иммигрант, он начинал свою карьеру как торговец обувью, но «благодаря мудрости и щедрости» превратился в крупного торговца, который был настолько богат, что имел несколько собственных кораблей.

Джумла активно «приобретал друзей при дворе» и со временем занял пост визиря Голконды, а позже – за свой невероятный подарок – стал великим визирем (премьер-министром империи). Итальянский писатель и путешественник Николао Мануччи описывает камень, подаренный Шаху Джахану, как «огромный необработанный алмаз весом 360 карат», а знаменитый французский путешественник и торговец алмазами Жан-Батист Тавернье уточняет, что это «знаменитый бриллиант, которому нет равных по размеру и красоте».

В 1628 году, во время правления Шаха Джахана, Моголы создали еще один предмет невероятной ценности, ставший впоследствии источником многочисленных легенд, – Павлиний трон. Этот символ имперского могущества с момента его появления придворные историки Моголов намеренно ассоциировали с троном Соломона, окружая его аурой древних мифов и легенд. «Изукрашенный Трон создали для того, чтобы любой, кто знал Коран, немедленно вспоминал о троне Соломона. Он имел четыре колонны, поддерживающие балдахин (церемониальный навес), на котором были изображены цветущие деревья и павлины, усыпанные драгоценными камнями. Колонны имели форму сужающейся балясины, которую Моголы называли „кипарисовой“, и были покрыты зеленой эмалью или изумрудами, что усиливало их сходство с деревьями. Над троном возвышались либо одна, либо, в большинстве случаев, две отдельно стоящие фигуры павлинов – отсылка к трону Соломона, который, согласно еврейским и исламским текстам, украшали отделанные драгоценными камнями деревья и птицы».

Учитывая склонность к цветным драгоценным камням, могольские летописцы особым образом подчеркивают наличие в троне «рубина стоимостью в лакх рупий, который шах Аббас, правитель Ирана, подарил покойному императору Джахангиру». Этот драгоценный камень, известный как «Рубин Тимура», «Айн аль-Хур», «Глаз гурии» и «Фахрадж», еще два столетия будет затмевать «Кохинур» и разделит его судьбу.

В 1657 году Шах Джахан перенес инсульт, а в следующем году Аурангзеб, один из его сыновей, поднял восстание против своего брата, который был объявлен законным наследником. Он заточил отца и других родных в одной из крепостей неподалеку от Агры и сумел отстоять свое право на трон в целом ряде сражений с другими претендентами.

Об Аурангзебе мы много знаем из записок Жан-Батиста Тавернье, единственного европейца, которого император пригласил оценить часть богатств из сокровищницы Моголов.

В 40-е годы XVIII века империя Моголов была самым богатым государством в Азии, но уже не самым сильным. После Аурангзеба правление огромной империей оказалось в руках Мухаммад Шаха по прозвищу Рангила – «Красочный». А придворные называли его Устроителем развлечений. Последний император Моголов обожал праздники и был большим любителем музыки и живописи. Ему нравилось наряжаться в пешваз (длинная женская туника) и туфли, расшитые жемчугом, и петь песни. Мухаммад нанял великих художников, которые должны были на огромных полотнах запечатлеть сцены из великого прошлого. После суровых времен правления Аурангзеба в империи произошел «взрыв» во всех областях культуры. Поэты и живописцы воспевали красоту женщин, драгоценных камней и события прошлого, не забывая при этом славить правителя.

Уйдя с головой в искусство, Мухаммад Шах предоставил советникам управлять страной. Губернаторы регионов, почуяв слабость императора, стали все чаще принимать самостоятельные решения. Империя медленно, но неминуемо распадалась на части. Можно сказать, что Мухаммад сам отдал власть в чужие руки.

Надир-шах, будущий обладатель «Кохинура» и правитель Ирана, был полной противоположностью Мухаммад Шаха. Он был сыном пастуха, но быстро продвинулся по службе благодаря военным талантам.

Французский иезуит, ставший на время личным врачом Надир-шаха, с ужасом описывает его как неграмотного и жесткого, противоречивого и очень властного человека: «Несмотря на свое скромное происхождение, он казался рожденным для престола. Природа дала ему все великие качества, которые превращают обычного человека в героя, и даже некоторые из качеств великого правителя… Его черная борода резко контрастировала с волосами, которые стали совершенно белыми; он был крепкого телосложения, высокого роста, не толст, не худ; лицо имел мрачное и обветренное, удлиненное, орлиный нос и четко очерченный рот, но с выпяченной нижней губой. У него были маленькие пронзительные глаза и проницательный взгляд; голос его был грубым и громким, хотя ему иногда удавалось смягчить его, когда того требовали корыстные интересы или каприз».