Оценить:
 Рейтинг: 0

Узники ненависти: когнитивная основа гнева, враждебности и насилия

Год написания книги
1999
Теги
<< 1 2 3 4
На страницу:
4 из 4
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Национальные лидеры, толкающие свои страны на путь войны, могут иметь более трезвый взгляд на Врага. Для завоевательных войн не обязательна личная ненависть политического руководителя к оппонентам. Но военные действия с большей вероятностью приведут к успеху, если солдаты и гражданское население будут видеть в этих оппонентах воплощение зла, которое необходимо во что бы то ни стало уничтожить. Военные авантюры могут стать для политических лидеров сродни азартным играм, но являются боями не на жизнь, а на смерть для солдат, которые должны рассматривать свои личные жертвы в качестве актов героизма.

Можно обнаружить некую общность, красной нитью проходящую через весь спектр проявлений гнева, враждебности и антагонистического поведения: от персональных словесных оскорблений, предубежденности и фанатизма до войны и геноцида. Гнев остается гневом, неважно, спровоцирован он непослушным ребенком или восставшей колонией; ненависть остается ненавистью, независимо от того, спровоцирована она грубым и жестоким супругом или безжалостным и беспощадным диктатором. Неважно, какими внешними причинами вызывается антагонистическое поведение – в общем случае в его возникновении и внешних проявлениях задействованы одинаковые внутренние психологические механизмы. И также, как в случаях деструктивных межличностных столкновений, когнитивные искажения возбуждают гнев и толкают к враждебным проявлениям в поведении. Таким образом, в необоснованную личную агрессию, возникающую на базе предрассудков, предубеждений, фанатизма, этноцентрических убеждений или вооруженных вторжений, оказывается вовлеченным механизм примитивно-первобытного мышления: абсолютизация категоричных умозаключений – с одной стороны, и забвение факта, что жертвы – тоже человеческие существа, с другой.

Если существуют когнитивные общности, это может упростить задачу по выработке психологических подходов к коррекции негативных проявлений подобного рода. На основе этих общностей можно выработать систему разрешения конфликтов между индивидуумами и группами индивидуумов, а также заложить основы работающих решений для проблем преступности и массовых убийств. Изучив опыт психотерапевтической практики, мы сможем выявлять когнитивные искажения и применять соответствующие «антидоты», разрабатываемые исходя из понимания, дальнейшего уточнения и модификации подобных процессов и систем глубоких убеждений, лежащих в их основе.

Различные пути к насилию

К деструктивному поведению приходят разными путями. Холодное, просчитанное насилие, например, не требует в обязательном порядке наличия явной враждебности по отношению к жертве. Вооруженный грабитель, напавший на служащего какого-либо магазина повседневных товаров, как правило, не имеет ничего против именно этого человека или против лично владельца магазина. Точно так же военный офицер, нажимающий на пульте управления кнопку запуска ракеты, вряд ли испытывает гнев и чувствует озлобление в отношении жертв ее взрыва среди мирного гражданского населения, являющегося мишенью. Монгольские орды, осаждавшие и разрушавшие города, которые сопротивлялись им во время завоевательных европейских походов, не испытывали особой враждебности к городскому населению. Разработанный Чингисханом перед вторжением с помощью холодного ума и в трезвом сознании генеральный план предусматривал тотальное уничтожение непокорных исключительно для устрашения других городов, побуждая их сдаваться монголам без боя. А получаемые во время грабежа (или от творимого по любой другой причине насилия) ощущения удовольствия, несомненно, способствовали укреплению боевого духа войск. Другие тираны с холодными головой и сердцем принимали расчетливые решения, которые воодушевляли их подданных на агрессию против соседей или меньшинств в собственной стране.

Гитлер использовал эту стратегию в 1939 году[25 - Здесь автор допускает фактическую неточность, если хочет сосредоточить внимание читателей на отторжении от Чехословакии и присоединении к нацистской Германии именно Судетской области. Судеты были присоединены осенью 1938 года, а не в 1939-м, когда завершилось расчленение Чехословакии и состоялся аншлюс «протектората Богемии и Моравии».], когда в Германии повсеместно распространялись слухи о том, что чехи преследуют составлявших национальное меньшинство немцев в Судетской области Чехословакии. Потом он вторгся в Польшу с целью выполнить план по расчистке жизненного пространства для немцев и создания Великой Германии. Сталин, Мао и Пол Пот осуществляли внутренние репрессии и убили множество граждан своих стран с целью укрепить коммунистическую идеологию и режимы их личной власти. Это насилие носило инструментальный характер – просто работа, которую нужно сделать исходя из политических и идеологических целей. Инструментальное насилие особенно опасно, потому что оно в общем и целом основано на принципе «цель оправдывает средства».

Разные наблюдатели и аналитики веками осуждали подобные оправдания, но они (эти оправдания) все равно продолжают играть свою большую, даже главную роль в международных отношениях. Объемное эссе Олдоса Хаксли «Цели и средства»[26 - Данная работа не переведена на русский. Ее название в оригинале – «Ends and Means, an Enquiry the Nature of Ideals and Into the Methods Employed for Their Realization», что дословно значит «Концы и средства. Исследование природы идеалов и методов, используемых для их реализации». Смысл, заложенный в полной версии заголовка, ведет к тому, что по-русски сокращенное название этой работы адекватнее перевести как «Цели и средства».] раскрывает философские основания для отказа от данной доктрины[27 - A. Huxley, Ends and Means. (New York: Harper & Brothers, 1937).]. Тем не менее тираны, такие как Саддам Хуссейн или Сталин, вторгались на территорию слабых соседей (Кувейт или Финляндия), а целые народы оказывались вовлечеными в массовые убийства среди уязвимых национальных меньшинств (как в случае с сербами и боснийскими мусульманами), чтобы достичь якобы сто?ящих того целей. Охранники нацистских лагерей смерти, уничтожая бесчисленное множество евреев, были убеждены, что они сами – образцовые граждане своей страны. Хотя мировое общественное мнение осуждает подобные акты, проблема, связанная с ними, остается: зло и преступления являются таковыми в глазах стороннего наблюдателя, но не в глазах тех, кто вершит это зло и совершает преступления.

Реактивное насилие, которое можно условно назвать «горячим», характеризуется одновременной ненавистью к Врагу. Мыслительный аппарат индивидуума, участвующего в массовом убийстве или линчевании, сосредоточивается на Враге и рождает все более крайние его образы. Прежде всего, те, кто составляет противоположную сторону, сливаются в единое целое, «гомогенизируются», теряют уникальную индивидуальность. На место конкретной жертвы легко поставить кого-то другого, и все они подлежат ликвидации. На следующей стадии жертвы (в сознании агрессора) дегуманизируются – не рассматриваются как человеческие существа, по отношению к которым в принципе можно испытывать эмпатию. Их легко воспринимать в качестве неодушевленных объектов типа мишеней в тире или компьютерной игре. Наконец, они демонизируются, становятся воплощением всеобщего Зла. Убивать или нет уже не является вопросом выбора – их надо полностью уничтожить. Само их существование представляет угрозу. Абстрактные понятия Зла[28 - См. Глава 1, примечание 3.] и Врага материализуются в конкретные образы объектов или сил, которые, как кажется агрессору, угрожают его существованию или жизненно важным интересам. Эти овеществленные представления проецируются на жертву. Мы нападаем на спроецированный образ, но причиняем вред или убиваем конкретных реальных людей.

«Горячее» насилие реактивно по своей природе: внешняя ситуация, ощущаемая угрозой, как бы переключает общественного или политического лидера и тех, кто за ним идет, в боевой режим. Внешние обстоятельства оказывают влияние на многих уровнях. Например, гонка вооружений привела к нестабильности в Европе перед Первой мировой войной. По мере того как формировались коалиции европейских государств, каждая из них видела в другой опасного Врага. Это порождало страхи и проклятья у лидеров всех вовлеченных в противостояние стран и их сторонников, что в конечном счете привело к упреждающему удару со стороны Германии[29 - B. Tuchman, Guns of August (New York: Macmillan, 1962).].

Если обратиться к совершенно другой области человеческих взаимоотношений – к семье, то проблемы в браке открывают дорогу к обмену взаимными оскорблениями, поскольку каждый партнер рассматривает другого как смертельного Врага, что находит кульминацию в рукоприкладстве и избиениях мужем жены, чтобы заставить ее подчиняться. Жены тоже не остаются в долгу и способны демонстрировать склонность к насилию[30 - C. R. Mann, When Women Kill (Albany: State University Press of New York, 1982).]. Утрата объективности и слом внутренних запретов на насилие усиливаются действием алкоголя.

В случаях домашнего насилия сознание агрессора зациклено на самых примитивных мыслях, которые, по причине их эксклюзивной сосредоточенности на Враге, исключают какую-либо эмпатию по отношению к жертве и понимание долгосрочных последствий насилия. Во многих случаях через какое-то время драчун искренне сожалеет о содеянном (вероятно, находясь в более трезвом уме – в прямом и переносном смысле) – после того как осознает его последствия. Проблема тут не в отсутствии морали как таковой, а в том, что сознание оказывается в тисках того самого примитивно-первобытного мышления, ориентированного на драку. Основной подход к лечению подобного, который будет позднее описан в этой книге, – прояснение и последующая модификация системы убеждений и верований, которая предрасполагает индивидуума к чрезмерно сильной реакции на предполагаемую угрозу; необходимо разработать стратегию для уничтожения последовательности враждебных действий в зародыше и для отказа от насилия как приемлемого средства.

В дополнение к намеренному, планомерному типу мышления, который ассоциируется с инструментальным («холодным») насилием, и к рефлексивному мышлению в случае реактивного («горячего») насилия мы можем выделить некое процедурное мышление, вовлеченное в реализацию разного рода деструктивных действий. Этот вид «низкоуровневого» мышления характерен для людей, чье внимание всецело фокусируется на деталях деструктивных действий, в которые они вовлечены. Процедурное мышление типично для функционеров, чиновников, скрупулезно выполняющих данные им деструктивные задания, явно не обращая внимания на их смысл или значимость. Эти индивидуумы могут быть так сконцентрированы на том, что делают (вроде «туннельного зрения»), что полностью вычеркивают из своего сознания факт того, что они участвуют в негуманном, бесчеловечном деле. Кажется вероятным, что если они задумаются об этом, то будут принимать жертв за подобие «расходных материалов». Очевидно, что подобное мышление было типично для нацистских и советских бюрократов-исполнителей, аппаратчиков[31 - Пол Холландер обсуждает четыре типа «специалистов по принуждению и политическому насилию», включая тех, кто работал как в нацистском, так и в советском государственных аппаратах. Первый тип или группа представлены палачами, движимыми идеологическими убеждениями и предположительно неподкупными, пуританскими, примером которых в случае нацистского режима является Генрих Гиммлер. Вторая группа воплощает «банальность зла» – ее прототипом является Адольф Айхман, описанный Ханной Арендт в книге «Айхман в Израиле». Она состоит вроде бы из самых обычных людей, просто следующих приказам и не руководствующихся твердыми убеждениями. Для них решающими факторами часто являются деньги и привилегии. Третья категория – образованные карьеристы, которые ищут (и находят) «хорошую работу» и перспективы продвижения внутри оргструктуры. Четвертая группа состоит из индивидуумов, тяготеющих к организации актов насилия и принуждения. Множество известных мучителей-палачей принадлежали именно к данному типу. Их личностные особенности включают в себя предрасположенность к садистским и репрессивным действиям. P. Hollander, “Revisiting the Banality of Evil: Political Violence in Communist Systems,” Partisan Review 64, no. 1 (1997): 56.].

С чего следует начать, чтобы определить, кто и что ответственно за каждую из этих двух форм агрессии? Очевидно, что ответственность за «холодное» насилие лежит на авторах общих концепций, идеологических построений или политических заявлений, которые провозглашают, что великие цели, к которым надо стремиться, оправдывают абсолютно любые средства, необходимые для их достижения. Однако ни один акт массового насилия невозможен без целенаправленного взаимодействия сторонников (этих лидеров и концепций), бюрократов и – во многих случаях – простых граждан. Реализуя полную и неограниченную свободу своей воли, тираны типа Чингисхана или Саддама Хуссейна сознательно следуют четко сформулированному плану приобретения материального богатства посредством ограбления более слабых народов. По той же причине средневековые крестоносцы претворяли в жизнь положения столь же четко сформулированной идеологии, когда истребляли «неверных» на своем пути к исполнению «божьей воли» на Святой Земле. А Сталин и Мао подкрепляли достижения своих политических и экономических революций смертями миллионов собственных сограждан.

В этих примерах авторы генеральных планов психологически свободны размышлять о гуманитарных последствиях действий по достижению поставленных целей. Они были вполне способны учитывать, какие жертвы влекут за собой их действия, при сравнении затрат на реализацию своего плана и получаемых от этого выгод. Они могли бы руководствоваться моралью более высокого уровня, которая запрещает убийства, но предпочли этого не делать.

Международное сообщество должно ясно заявить, что те, кто выполняет деструктивные приказы и распоряжения, так же ответственны за них, как и те, кто эти приказы и распоряжения отдает. Последние по времени процессы в международных судах над виновными в массовых убийствах в Руанде и Боснии – важные шаги в укреплении данного принципа.

Вина, тревожность, стыд и подавление

Хотя некоторые авторы, такие как Рой Баумайстер, полагают, что чувство вины является главным фактором, сдерживающим вредоносные поступки, на самом деле это чувство редко возникает во время агрессии[32 - R. F. Baumeister, A. M. Stillwell, and Т. K. Heatherton, “Guilt: An Interpersonal Approach,” Psychological bulletin 115 (1994): 243–67.]. Люди могут испытывать чувство вины после того, как что-то сделают, и могут рассматривать это как неправильное. Именно когда они оценят свои действия и придут к выводу, что нанесли необоснованный вред другому человеку, может возникнуть чувство вины. Воспоминания о подобного рода инциденте способны влиять на поведение индивидуума в следующий раз, когда он окажется в похожей ситуации. Память выступает сдерживающим фактором, так как подвигает человека воздержаться от того, чтобы сделать нечто, что – как он осознает – позднее заставит его раскаяться.

Например, я слишком критично отношусь к своему помощнику. Я понял это после того, как обидел его, поэтому чувствую себя неловко. Данное событие ведет к появлению правила: «Впредь будь более сдержан в критике». В следующий раз, когда – и если – мой помощник допустит ошибку, а я буду склонен обвинить его в ней, воспоминания о прежних недоразумениях вместе с недавно установленным для себя «правилом сдержанности» в поведении вызовут у меня чувство вины; тогда я сдержу импульс критицизма и не дам ему зайти слишком далеко. Кстати, я распространю действие этого своего внутреннего правила на возможные критические реакции и отношения с другими людьми.

Эмпатии, направленной на объект раздражения и даже враждебных проявлений, часто оказывается достаточно, чтобы агрессор «притормозил» и, прежде всего, не нанес какого-либо реального вреда. В рамках когнитивной терапии мы успешно применяем методику развития эмпатии с целью облегчить потенциальному агрессору возможность отождествить себя с потенциальной жертвой (см. главу 8).

Некоторые заповеди, которые буквально вбивают в наши головы в раннем возрасте, создают основу для выработки внутренних правил, которые могут повлиять на дальнейшее поведение. Даже маленькие дети понимают, что неправильно причинять боль товарищам – тем, с кем они играют, или навлекать на них неприятности. Однако, когда негативный импульс, побуждающий навредить другому ребенку, очень силен, они разрешают себе нарушить правило: интенсивность импульса позволяет найти оправдание тому, во что этот импульс выливается (например, «она меня первая ударила»). Точно так же взрослые люди обычно считают аморальным осознанное физическое насилие по отношению к другим. Способность к эмпатии помогает зафиксировать в голове: «Это неправильно!»

Есть множество свидетельств того, что солдаты и полицейские считали для себя невозможным казнить заключенных «в упор»[33 - D. Grossman, On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War and Society (Boston: Little, Brown, 1995).]. Кристофе Браунинг описывал, как солдат из немецкого карательного батальона, на которых возлагалась обязанность убивать евреев в Польше, начинало буквально тошнить, и они были вынуждены побыстрее убраться[34 - Browning, The Path to Genocide.]. К сожалению, такие солдаты или служащие тайной полиции, которых поначалу «на автомате» возмущали пытки или убийства, после участия в нескольких актах подобного рода теряли чувствительность к отвратительным поступкам. В самом деле, некоторые из них даже начинали наслаждаться ощущением своей власти и убежденности в собственной правоте. Такая реакция наводит на мысль о том, что первоначальное отвращение связано с эмпатической идентификацией себя с жертвой, а не с чувством вины. Когда же она (идентификация) сходит на нет, пропадает и отвращение.

Ощущение тревоги в предчувствии последствий своего вредоносного поведения запускает другой важный механизм автоматического торможения. Когда человек мобилизует себя на жестокое обращение с другим человеком, страх мести с его стороны или наказания со стороны государства, властей может ослабить враждебный импульс. Например, старший брат, собираясь ударить младшего, может на мгновение представить себе рассерженного родителя и сдержаться. Страх быть заклейменным позором тоже способствует предотвращению пересечения красных линий в отношениях с соперниками и оппонентами. Понимание нашего образа в глазах общества способствует значительному контролю за своими действиями, ибо такое понимание способно вызвать стыд и внутренние муки.

Помимо факторов, можно сказать, негативного характера, сдерживающих антиобщественные действия, существуют положительные факторы, способствующие доброжелательному поведению. В общем и целом мы склонны думать о себе как о взрослых и доброжелательных людях. Всяческие проявления импульсивного поведения говорят о незрелости, в то время как самоконтроль позволяет гордиться собой. Сдержанность также помогает укрепить наше собственное представление о себе как о стоящем и дельном человеке, с которым хочется иметь дело. У всех есть идеалы, ценности, стандарты поведения и ожидания, часто инкорпорированные в индивидуальные системы внутренних предписаний и запретов относительно того, как «следует» и «не следует» делать, поступать или вести себя. Обычно мы довольны собой, когда соответствуем собственному идеальному представлению о себе, и недовольны, если от него отклоняемся. Можем счесть, что какое-то наше действие, принесшее вред, недостойно нас, почувствовать вину и раскаяние. Наконец можем принять взвешенное решение обуздать враждебный импульс не из-за чувств стыда, вины, тревоги или по причине развитой самокритичности, а потому, что это лично неприемлемо.

Хотя механизмы тревожности, вины и стыда могут сдерживать проявления враждебности, они не затрагивают факторы, которые подобные проявления в первую очередь провоцируют. Далее, заповеди «не убий» и «не причиняй вреда другим» могут затормозить импульсы враждебности, но не способны их погасить. Критически важно разобраться во внутренних убеждениях, которые позволяют нам игнорировать эти заповеди и оправдывать пренебрежение ими.

Нравственный парадокс: когнитивная проблема

25 октября 1994 года доктор Барух Голдштайн открыл огонь из автоматического оружия, убив и ранив около 130 мусульман во время молитвы в мечети, в пещере Патриархов палестинского Хеброна. Он был уверен, что выполняет божью волю, а придерживающиеся жестких позиций израильские поселенцы приветствовали его как героя. Исламские фундаменталисты, обвиненные во взрыве бомбы во Всемирном торговом центре в 1993 году, кричали «Бог велик!», когда им выносился приговор. Майкл Гриффин – активист движения «За жизнь» – был уверен, что выполнял христианскую миссию, когда убивал дежурного врача в клинике города Пенсакола во Флориде, где делали аборты[35 - K. Robins and J. Post, Political Paranoia: The Psychopolitics of Hatred (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1997).].

Все эти очевидно деструктивные акты обнажают парадокс. Иудаизм, ислам и христианство – религии, которые были использованы экстремистами для оправдания своего деструктивного поведения, – проповедуют приверженность к любви и миру. Но боевики, принадлежащие к этим конфессиям, рассматривали совершенные ими акты насилия как осуществление основных положений своих религий, а не как что-то, им противоречащее. Интересно, что деструктивные действия религиозных экстремистов очень редко приводят к преследуемым ими целям. Наоборот, такие акты насилия часто разворачивают широкое общественное мнение против них, несмотря на то что группировки, к которым они так или иначе имеют отношение, приветствуют их как героев.

Злоумышленники демонстрируют типичное дихотомическое мышление – извращенно клеймят своих жертв как преступников и прославляют истинных преступников как героев. Такое дуалистическое мышление характерно для систем внутренних убеждений различных культур, им буквально пропитаны основные мировые религии[36 - D. Maybury-Lewis, and U. Alamagor Eds., The Attraction of Opposites: Thought and Society in the Dualistic Mode (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1989).]. И Библия, и Коран разделяют вселенную нравственности на абсолютные категории добра и зла, на Бога и Сатану. Правоверные, участвующие в убийствах (и таким образом нарушающие базовые догматы религий), в своей извращенной логике рассматривают жертв как представителей глобального Зла. В исламских священных войнах (джихаде) или в христианских крестовых походах бесчисленное множество людей разных вероисповеданий было убито во имя Аллаха или Иисуса. Даже Гитлер оправдывал массовое истребление евреев именем Всевышнего[37 - R. Baumeister, Evil: Inside Human Cruelty and Violence (New York: W. H. Freeman, 1997).].

Очевидно, что религиозные институты, в лучшем случае, частично преуспели в решении проблемы и индивидуального, и массового насилия[38 - Глубоко религиозные люди в северных штатах США, например, менее склонны к насильственным проявлениям, чем те, кто не религиозен. R. Nisbett and D. Cohen, Culture of Honor: The Psychology of Violence in the South (Boulder, Colo.: Westview, 1996).]. Что может предложить в этом плане знание психологии индивидуума? Выделение психологических факторов, которые приводят к насилию, может дать базис для понимания чувства гнева, феноменов враждебности и насилия. На данной основе, в свою очередь, можно разработать – для отдельных индивидуумов и масс – стратегии, как справляться со своими реакциями враждебного характера и разрешать конфликты между разными группами людей и целыми государствами.

Неудачные попытки снизить частоту и остроту проявлений антагонистического поведения на основе только моральных кодексов могут быть проанализированы в терминах когнитивных структур, которые возбуждают и оправдывают вредоносные действия. Понимание примитивно-первобытных мышления и внутренних убеждений может стать первым шагом в разрешении этого морального парадокса. Когда человек чувствует, что он сам или что-то для него святое поруганы либо находятся под угрозой, его сознание возвращается в состояние категоричного и дуалистического мышления. А когда активирован примитивно-первобытный образ мышления, он на автомате готовится к нападению, чтобы защитить свои высшие ценности. Враждебный настрой захватывает весь мыслительный аппарат, вытесняя остальные человеческие качества, такие как эмпатия и нравственность. Подобный образ мышления активируется, и когда причиняющий зло и вред человек действует в одиночку, и когда он совершает агрессивные действия в толпе. Если подобную последовательность развития враждебных мыслей и проявлений не прервать, она развивается от восприятия (или трансгрессии) через подготовку и мобилизацию до реального нападения и реальной агрессии.

Решение когнитивной проблемы

Основные психологические проблемы, способствующие возникновению гнева, враждебности и насилия, мы обсудим в следующих главах. Сейчас же вкратце скажем, что решение «проблемы враждебности и ненависти» в межличностных конфликтах имеет две фазы. В первой следует сконцентрироваться на «деактивации режима враждебного ответа» – как только срабатывает механизм запуска такого режима. Есть множество методов, позволяющих во время разгорающегося конфликта найти место для «охлаждения горячих голов». Переключение внимания тоже помогает выйти из первичного режима. Спустя какое-то время, достаточное для того, чтобы стороны обрели способность анализировать и видеть, к каким перспективам могут привести их реакции, они смогут и изменить свои неправильные интерпретации поведения друг друга.

Подход, в принципе способный привести к более устойчивому решению проблем, имеет дело с воздействием на восприятие индивидуумом уязвимого положения самого себя и группы людей, к которой он или она принадлежит, либо своих фундаментальных ценностей. Обычным людям, как и общественным или политическим лидерам, необходимо в большей мере осознавать особенности «жесткого» типа мышления, который захватывает контроль над их разумом, когда чувствуется угроза. Им следует понимать, что в своих суждениях и оценках они выходят за рамки рациональности, когда начинают интерпретировать поведение других исключительно в терминах абсолютного добра и абсолютного зла или чего-то святого, противостоящего чему-то нечестивому. Необходимо оставаться способным оценивать поведение людей или групп в соответствии с более объективными критериями и сопротивляться тенденции приписывать другим принадлежность к абсолютным категориям, таким как «чужак» или Враг. И важнее всего осознание, что ты можешь быть ужасно неправ в своей характеристике другого человека и его мотивов, а если все свои действия основывать именно на таких характеристиках, это часто приводит к трагическим результатам.

Последние работы по вопросам когнитивной и социальной психологии в значительной степени углубили наше понимание процесса бессознательной обработки в человеческом мозге полученной предвзятой информации, особенно того, что касается таких проявлений, как предрассудки, не признаваемые таковыми, или касательно разжигания вражды в отношениях[39 - J. A. Bargh, S. Chaiken, P. Raymond, and C. Hymes, “The Automatic Evaluation Effect: Unconditional Automatic Attitude Activation with a Pronunciation Task,” Journal of Experimental Social Psychology 32, no. 1 (1996): 104–28.]. Кроме того, современные работы по антропологии, социологии и политическим наукам открывают бо?льшие перспективы для анализа[40 - Альберт Бандура (Albert Bandura) предложил всеобъемлющую теорию социального обучения враждебности, которая принимает во внимание известные биологические факторы и способ обучения на основе прямого личного опыта или наблюдения. Он полагает, что агрессия разжигается под влиянием моделей поведения (нападения или фрустрации) и определенных побуждающих факторов – таких как стремление к наживе или к тому, чтобы стать предметом восхищения, инструкций (например, приказов начальства) и заблуждений. Бандура также отмечает, что агрессией можно управлять с помощью вознаграждений и наказаний, идущих извне, в том числе косвенных – таких как показ награждения или наказания других людей; а также механизмами саморегулирования – такими как гордость или чувство вины. A. Bandura, Aggression: A Social Learning Analysis. (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice Hall, 1983). Роберт Бэрон (Robert Baron) и Дебора Ричардсон (Deborah Richardson) развили эту модель и применили ее в систематическом подходе к изучению агрессии. R. A. Baron & D. R. Richardson, Human Aggression. 2nd ed. (New York: Plenum Press, 1994).].

Новые исследования в области эволюционной психологии расширяют временны?е рамки – периоды, которые следует принимать во внимание, размышляя о природе человеческого поведения. Некоторые авторы, начиная с Чарльза Дарвина, выдвигали предположение, что немало элементов социального и антисоциального поведения базируется на биологических факторах. Такие виды антисоциального поведения, как обман, жульничество, грабеж и даже убийство, могут проистекать из примитивных поведенческих шаблонов, следование которым способствовало выживанию и воспроизведению рода в доисторические времена. Эти авторы также предлагают основанное на принципах эволюции объяснение такого просоциального поведения, как сотрудничество, альтруизм и родительская забота о детях[41 - J. H. Barkow, L. Cosmides, and J. Tooby, The Adapted Mind: Evolutionary Psychology and the Generation of Culture (New York: Oxford University Press, 1992); P. Kropotkin, Evolution and Environment (Montreal: Blackrose Books. 1995).]. Но они не сформулировали тему, которую уместно обсудить в этой книге: эволюцию когнитивных паттернов, в особенности того, что относится к первобытному мышлению.

Другие исследователи, например Пол Гилберт, делали упор на важности социальных связей во времена палеолита[42 - P. Gilbert, Human Nature and Suffering (Hillside, N. J.: Erlbaum Associates, 1989).]. Предположительно опасность быть отвергнутым сообществом или утратить в нем статус уже в те времена сказывалась на перспективах выживания и воспроизводстве рода. Такое давление способствовало развитию тревоги по поводу опасных последствий тех или иных действий, а это препятствовало закреплению в сознании представления о допустимости поведения, в результате которого индивидуум отторгался бы группой, сообществом и не мог бы ни с кем спариваться. Исключенный из группы по причине нежелательного поведения индивидуум оказывался лишен источников совместно добытой пищи и защиты от хищников. Оказавшись слабо защищенным от нападений со стороны как человеческих существ, так и животных или подвержен голоду, он в значительно меньшей мере имел возможность спариваться и иметь потомство.

Встроенный механизм, вызывающий страх быть отвергнутым или получить пониженный статус в группе, может рассматриваться как важный фактор развития привычки к групповой солидарности. Приобретенные в результате эволюции эмоциональные реакции типа стыда, тревоги и чувства вины создали прочную основу для того, чтобы моральное поведение в обществе стало считаться нормой. Но этот механизм, возможно способствовавший адаптации к внешним условиям в доисторические времена, в значительной степени не соответствует нашему времени.

Другие авторы также полагают, что давление механизма эволюции привело к развитию общественно полезных и одобряемых характеристик[43 - J. H. Barkow, L. Cosimides, and J. Tooby, The Adapted Mind: Evolutionary Psychology and the Generation of Culture (Oxford: Oxford University Press, 1992).]. Кажется, люди от рождения имеют встроенную в сознание программу, которая усиливает общительность в поведении. Так как людям доставляют удовольствие сотрудничество и альтруизм, педагоги, религиозные лидеры и «социальные инженеры» могут использовать данные факторы для противостояния нежелательному, агрессивному поведению в обществе и наоборот – продвигать и поощрять нравственное поведение.

Глава 2

Глаз бури

Эгоцентрическое искажение

Что вызывает враждебность? Вообще говоря, испытаем мы гнев, тревогу, грусть или радость от конкретного случая столкновения с кем-то или чем-то, зависит от нашей интерпретации случая и от того, какое значение, какой смысл мы ему приписываем. Если мы никак не интерпретируем событие до того, как на него среагировать, наши ответные эмоциональные реакции проявятся волей-неволей, как и наше поведение, безотносительно специфических обстоятельств. Когда мы выбираем и обрабатываем информацию корректным образом, нам чаще всего удается извлечь для себя то, что действительно имеет отношение к этим обстоятельствам. В результате наши чувства и поведение будут подобающими, соответствующими им. Если придаваемый индивидуумом смысл – «я в опасности», то будет преобладать чувство тревоги; если «меня оскорбили», то злость; если «я одинок», то печаль; если «я любим/любима» – радость.

Однако если по какой-то причине я припишу некоему событию ошибочный смысл или преувеличенное значение, могу испытать тревогу, когда, по идее, должен был чувствовать спокойствие, или радость вместо грусти… Когда процесс обработки информации подвергается влиянию предвзятости (или когда полученная информация ошибочна), мы склонны реагировать несоответствующим образом.

Предубеждения и предвзятость могут оказывать влияние на процесс обработки информации на неосознанном уровне, начиная с его начальных стадий[44 - Появляется все больше свидетельств того, что люди быстро реагируют на новые побуждающие факторы или изменения в ближайшем окружении. Я называю такие изменения «событиями». Эти новые биты информации сначала подвергаются немедленной грубой оценке, которая придает фактору положительный или отрицательный смысл. В переводе на «нормальный» язык оценка означает представление: что-то «для меня хорошо» или «для меня плохо», «правильно» или «неправильно». Первичный процесс происходит очень быстро – в течение одной трети секунды – и неосознанно.По мере получения дополнительной информации из окружающей среды (или от телесных ощущений) осуществляется более полная ее обработка. Она позволяет охватить общий контекст события и определить, соответствовала ли первоначальная оценка интересам человека и была ли она значимой. Если вторая оценка указывает на то, что событие является значительным и актуальным, возникает более подробный ответ в форме образов или словесных описаний, который полнее передает значение события. Хотя образы и вербальные представления возникают очень быстро, они в принципе доступны для самоанализа. Поскольку эти ментальные реакции возникают как рефлекс, помимо человеческой воли, хотения или нехотения, я называю их «автоматическими мыслями» или «предсознательными когнициями». Хотя автоматические мысли и образы находятся на периферии осознания, соответствующим образом подготовленные и обученные люди могут лучше их осознавать и подробно описывать. В психотерапевтической практике эти когниции обеспечивают основной материал, который мы используем для понимания, какие значение личность придает тому или иному событию. Пациентов можно обучить не только идентифицировать такие конгиции, но и тестировать их на практике. Если после этого они не будут казаться действительными, верными, разумными интерпретациями, пациент может научиться их переосмысливать.Стадии процесса обработки информации реализуют специальные структуры, называемые «схемами». Схемы, которые можно считать первым приближением, приписывают какому-то раздражителю на начальном этапе обработки информации положительный или отрицательный смысл. Содержание более сложных схем, называемых «убеждениями», облегчает переход от первоначальной оценки к более всестороннему пониманию значения события. Эти «схемы присвоения значений» не обязательно являются жесткими, а убеждения могут быть опровергнуты практическим опытом или исправлены на основе эмпирического тестирования и рационального анализа. Например, коррекция ошибочных автоматических мыслей может «отфильтровать» схемы и изменить имеющиеся убеждения.На другом уровне идентификация убеждений может способствовать их осознанной, «рациональной» модификации. Когниции – не единственные продукты обработки информации; поведение и аффекты тоже активируются. Есть свидетельства того, что первоначальная активация поведенческого аппарата происходит автоматически – сразу после первоначальной автоматической оценки. В проводившихся экспериментах внешние раздражители, оцененные как «хорошие», способствовали тому, что испытуемые автоматически тянули рычаг на себя; «плохие» же раздражители способствовали автоматическому отталкиванию рычага от себя. Эта автоматическая поведенческая реакция может проявляться в мускулатуре: мобилизации для атаки или бегства, оцепенении, печали или депрессии. J. A. Bargh, S. Chaiken, P. Raymond, and C. Hymes, “The Automatic Evaluation Effect: Unconditional Automatic Attitude Activation with a Pronunciation Task,” Journal of Experimental Social Psychology 32, no. 1 (1996): 104– 28.]. Слишком чувствительная женщина может интерпретировать сказанный знакомым мужчиной от чистого сердца комплимент как оскорбление; через секунду она сердито огрызнется в ответ. Ее интерпретация на его ремарку: «Он меня унижает». Если она настроена на то, что мужчины ее отвергают, то будет интерпретировать невинное высказывание как нечто унизительное.

По поводу того, что такое «быть жертвой»

Рассмотрим следующие сценарии. Водитель грузовика ругается на другого, который ведет машину медленнее, чем он, и обвиняет его в том, что тот препятствует движению. Менеджер бранит работника за несделанный отчет. Бо?льшая страна нападает на ме?ньшую, но гордую и сопротивляющуюся, потому что последняя обладает огромными запасами нефти. Интересно отметить, что при всей очевидной разнице между «жертвами» и «обидчиками» в этих примерах в каждом случае агрессор склонен выставлять жертвой именно себя: водителю грузовика мешают работать, менеджера не слушают, вторгающейся стороне противостоят в реализации национальных интересов. Агрессоры твердо и свято верят, что их


<< 1 2 3 4
На страницу:
4 из 4