Лица пустоты. Книга 1

Они подробно обсудили пожар и свои впечатления от него, хоть Даша и опасалась, что это может прочитать ФСБ и в случае чего принять меры. Потом поговорили про того маньяка. Даша дала ссылки на мамины статьи, а Ира утверждала, что эта история может быть интересной разве что с точки зрения краеведения. Они смеялись, представляя каким может быть урок, посвященный этому событию и попрощались только глубокой ночью, чуть ли не утром, уже хорошими подругами.

***

Антон несся по улице, опустив голову.

Домой… Скорее домой… Домойдомойдомой…

Пламя все еще ревело в ушах, жар опалял. Антон то и дело вытаскивал руки из карманов, ощупывал волосы и толстовку, боясь, что горит. Стоило моргнуть – и огонь появлялся перед глазами. Он думал тогда, что умрет. На целую секунду в это поверил. А потом прямо перед ним выскочило это окно, не успел ничего обдумать – и уже на той стороне, катится по колкой сухой траве. Что это, блин, с ним было?

Наваждение.

Антон шарахнулся в сторону, когда из подворотни вышел человек с собакой. Он даже не понял, кто это был, мужчина или женщина, так спешил убраться подальше.

Домой… домой…

Он постарался взять себя в руки, нельзя ведь в таком виде показываться дома.

Он видел лица в пламени. Много лиц. Искаженных криком, болью, яростью. И они видели его. Видели! Они смотрели на него, звали, умоляли, ругались. Он и забыл тогда, где находится, кто он, что с ним происходит.

Это же был глюк?

Уже белочка?

Антон знал, что с этим домом нечисто. Знал, что дело было не в грибке. Почему же тогда он так хотел туда пойти?

«Спокойно.»

В лифте не горел свет, кто-то опять выбил лампочку, и Антон выбрал лестницу.

Отец пьяно дрых на кухне, Антон узнавал это по характерному храпу. Под дверью родительской комнаты виднелась полоска света – мать еще не спала. Антон тихо прошел к себе, бросил толстовку под кровать, туда же отправил и пропахшие дымом джинсы. Он только успел улечься, когда услышал:

– Паспорт.

Антон подскочил, но тут же осознал, что говорит его брат, лежащий на соседней кровати.

– Чего?

– Где мой паспорт? Я знаю, ты его взял.

Антон ненавидел, когда Леха говорил таким вот спокойным холодным тоном. Это значило, что он в ярости.

– Не брал я его, – ответил Антон и улегся обратно.

«Завтра подкину, он подумает, что паспорт выпал и завалился… к примеру, за диван.»

– Вот почему ты врешь? Завтра чтобы паспорт лежал на моем столе, понял?

– Я не… – начал Антон.

– Понял или нет?

– Понял, понял. Поищу я завтра твой паспорт.

Леха отвернулся к стене и почти сразу засопел. Но он хотя бы отвлек Антона от переживания огненного кошмара. Антон свесился вниз и потянулся к брошенным под кровать вещам. Зажимать Лехин паспорт себе дороже, черт с ним, на стол, так на стол.

Проблема заключалась в том, что паспорта нигде не оказалось, ни в джинсах, ни в толстовке, ни в куче пыльных носков под кроватью. Антон сполз вниз и в свете телефонного фонарика принялся шарить по полу. Паспорта не было! Ни в комнате, ни в прихожей, ни в коридоре. Он выронил его, наверное, когда выпрыгивал из горящего здания или когда сооружал костер, или когда они бежали по лесу. Да мало ли было моментов? Вот только как объяснить это Лехе?

***

Макс задержался в подъезде. Ему хотелось немного успокоится перед неизбежным. На третьем этаже кто-то выставил старую калошницу, и Макс сидел на ней возле окна с большой банкой-пепельницей. Он не курил, поэтому просто сидел, крутя в руке мобильник. Осмысливал события вечера, пока тот не будет испорчен родительским гневом, и проветривал голову, ожидая, когда запах алкоголя и его действие хоть немного выветрятся.

Он написал Линде, пожелал ей спокойной ночи, сам до конца не веря, что может ей писать вот так вот просто, не чувствуя себя неуместным идиотом. Он просидел бы в подъезде и до утра – настолько сильно не хотелось ему идти домой, настолько тягостно это было, но сидеть до утра было, конечно, нельзя.

К его удивлению, сердитым сегодня был папа. Мама лишь молча пила чай, смотря в одну точку, пока отец его отчитывал. В конце Макс не выдержал:

– Вы понимаете, что вы на меня давите? Я не могу ни погулять с друзьями, ни сходить в гости, ничего не могу! Постоянно должен оправдываться, отчитываться! А я, между прочим, уже не ребенок!

– И как мы на тебя давим? Не разрешаем гулять по ночам? Между прочим есть даже законы, которые запрещают несовершеннолетним находиться ночью на улице! Запрещают! Понимаешь? Я даже не говорю о твоей безопасности, о том, что мы волнуемся и не можем бодрствовать всю ночь и с опасением ждать, не случилось ли там чего с нашим сыном. Я говорю о том, что если что, ответственность лежит на нас, мы за тебя отвечаем! – Макс смотрел на брызжущий слюной рот отца и не мог по какой-то странной причине отвести взгляд. Это напоминало о времени, когда еще совсем маленьким он жутко боялся любого проявления родительского недовольства. Даже нудные и умеренно строгие нотации, и те наводили на него ужас и вгоняли в ступор. – Ты сам еще ни за что не отвечаешь. Ты это понимаешь? Мы ответственны за тебя перед собой, перед законом, перед обществом!

– Да что ты ему объясняешь? Он только как гулять взрослый, а как серьезное дело, так «не трогайте меня, я всего лишь подросток».

– И когда я такое говорил? Когда? А?! – взъярился Макс.

Как бывает в таких случаях, все заорали друг на друга одновременно.

– Ну чего вы от меня хотите? Чего?!

Поняв, что с родителями так ничего не уладишь, Макс унесся к себе в комнату и захлопнул дверь. Он не чувствовал себя виноватым, он ощущал себя злым. Пройдет год, потом еще один, изменится ли тогда хоть что-нибудь? Он рос, но мнение родителей о нем не менялось.

Плевать! Вечер был хороший, им этого никогда не понять. Им не заставить его сидеть дома и пропускать жизнь. Пропускать все мимо. Гнить.

– Господи, что это? – донесся до него голос Маргариты Олеговны, такой тревожный, что сердце екнуло и мгновенно перехватило дыхание .

Макс вскочил и кинулся на зов, позабыв все обиды.

– Что?

Мать стояла в коридоре и брезгливо держала на весу его правую кроссовку. Макс ощутил секундное облегчение – ничего не случилось.

– Что?

– Это ты мне скажи, что это?

Лицо Маргариты Олеговны выражало отвращение.

Кроссовку заполняла густая черная масса. В тусклом свете прихожей было не разобрать, грязь это или что-то еще. Макс подавил рвотный позыв.

– Откуда это?