Соль

Пустыня, созданная Богом, чтобы проверить силу воли людей. Нехватка воды. Хлор и другие ядовитые газы в воздухе.

Высшие слои атмосферы, содержащие недостаточное количество озона, из-за чего в среднем житель Соли получал примерно двадцать-тридцать рентген в год.

Любая форма растительности, которую ученые привезли с Земли, отказывалась приживаться в насыщенной солью почве. Мы могли высаживать растения лишь в небольшие искусственно созданные из наших отходов клочки земли. Конечно, существовали местные представители флоры, но их нельзя есть или использовать в любых других целях.

Соляная трава, тридцать три (по крайней мере) вида которой занесено в каталоги, вообще мало похожа на растение. Скорее это примитивное сообщество соляных кристаллов, не имеющих даже клеточного строения. Морская водоросль непригодна для еды, хотя и используется как удобрение для некоторых видоизмененных овощей. Земляной водоросли можно найти применение, но она растет только в горах и (наверное) в холмах на далеком юге.

Ближе к воде и на возвышенностях, где находится довольно большое количество хлорида магния, сульфата магния, сульфата кальция и хлористого калия, существует какая-то местная растительность. Но в пустыне ничто не растет, даже соляная трава не выживает в иссушенной пустоте, при постоянном вое диких ветров. А ведь пустыня занимает более восьмидесяти процентов поверхности нашей планеты.

Молодое поколение мечтает о преобразовании всего мира, и некоторые изменения можно увидеть уже сейчас. Я могу прогуливаться по берегу моря на севере без маски, могу дотронуться до широких восковых листьев новых растений, растереть в руке маленькие зернышки из бутона лягушачьего цветка и вдохнуть его горький аромат. Вид на побережье у Смита поражает наличием зелени, роскошной полоски луга у моря, темной до Цвета индиго.

Но мы едва ли изменили этот мир. От зеленого рая всего десять минут ходьбы до первозданной пустыни на юго-востоке, до бесконечных соляных дюн и вакуума Великой Пустыни.

Люди плакали, потому что первые годы жизни на Соли вполне могли стать продолжением заточения, начавшегося во время путешествия. Мы все так же много времени проводили дома, прячась от солнечного света под куполом корабля или в землянках без окон. Опять ели переработанную пищу.

Я собирался удобрять отходами плодородную землю иного мира и выращивать на ней шпинат и капусту, но в первые месяцы продукты пищеварения были настолько ценными, что мы не могли себе позволить расходовать их на удобрения и присадки. Проводились научные собрания, на которых люди пытались найти наилучшие способы очищения атмосферы от хлора, создания озонового слоя, земли, пригодной для получения сельскохозяйственной продукции. Но очень часто я покидал эти совещания, не дождавшись, пока закончатся, чтобы найти утешение в бутылке со спиртным или в постели подруги. Задача, стоявшая перед нами, казалась невыполнимой. Но мы не должны были терять веру в себя. В новом мире имелись и положительные моменты. Во-первых, преобладал умеренный климат: жаркое лето – в центре экваториальной пустыни слишком жаркое, губительное, без тени, воды и ветра, – и немногим более холодная зима, исключая полюс, где температура большую часть года не поднималась выше нуля. А на протяжении долгих весны и осени – так просто отличная погода. Во-вторых, вода все-таки имелась, хоть и в небольших количествах. Могло случиться, что мы попали бы в совсем безводный мир. И, как однажды сказала мне моя любимая, если бы на планете были океаны воды, но не имелось ни крупинки соли, мы наверняка бы погибли.

Наверное, она шутила. Женщины любят шутить. Давайте я расскажу вам, как мы устраивались в новом мире. Списки нарядов-поручений переделали в соответствии с изменением задач. Люди, получавшие назначение на агрикультурные работы, проводили время в поле, очищая от соли верхние пласты земли, вплоть до появления кварцевого гранита. Выходили глубокие, пустые дыры в форме бассейнов, в которые потом укладывали пластик с корабля, а его, в свою очередь, покрывали двойным слоем стеклопластика. Затем все засыпали размельченным с помощью лазера гравием с гор, первоклассной галькой и отходами. Последних не хватало, потому что над нами все еще висела необходимость получения пищи путем переработки.

Мы пытались создать плодородную почву, что было весьма нелегкой задачей. Земля – это смесь минералов и перегноя, которая формировалась на моей родной планете миллионы лет.

Пока не будут достигнуты идеальные пропорции компонентов, а ней ничего не приживется. Месяцами мы выращивали одни сорняки, пригодные для употребления только после долгого кипячения, да еще, что самое интересное, помидоры. Овощи отличались повышенной радиоактивностью, но мы все равно их ели. Производство пищевых продуктов стало большим достижением: мы меньше зависели от сокращавшихся корабельных запасов и кошмарных переработочных бочек. Тогда, как и сейчас исполнение назначений могло занимать только четверть от всего свободного времени алсианина, и то если объявлялось чрезвычайное положение. Но вначале мало кто придерживался этого правила. Если вторую половину утра необходимо было провести на сельскохозяйственных работах, то мы быстро заканчивали с предыдущим заданием и оставались в пустыне на весь день. Я месяц вместе с другими работал над созданием почвенного слоя, затем изучал фауну, позже строил дороги.

Фауну у нас представляли птицы, но они оставались на корабле. Единицы, которые предпочли вылететь, быстро умерли от негодного для дыхания воздуха и высокой радиации. Птицы падали на землю, словно маленькие узелки тряпья. Уход за корабельными птицами меня не привлекал, поэтому я посвятил свое время угрям. Мы создали что-то вроде бассейнов и запустили туда наполовину опресненную воду из моря. Затем достали замороженные эмбрионы угрей, довели их до состояния детенышей с помощью генной инженерии, а потом выпустили в водяные загоны – чтобы те плавали и подрастали себе.

– Если у нас получится опреснить Арадис хотя бы наполовину, – сказал Эредикс, когда мы купались в теплой воде вместе с угрями, которые извивались рядом с нашими ногами, – мы сможем все море заселить этими животными.

Эредикс – это мой друг и напарник по созданию прудов для угрей.

– Не забывай о радиации, – ответил я, кивая на крышу, которая состояла из двух листов пластика с блокирующим гелем между ними.

От активного солнца крыша защищала плохо. Уровень радиации все еще оставался высоким, часто случались мутации.

– Это не вопрос, – возразил Эредикс. – Они с малолетства привыкли уходить в глубину, сама вода их защищает.

Но тогда оставалась еще одна большая проблема – опреснение. Вначале единственным организмом, который мог выжить в соленых морях планеты, была местная водоросль, и даже ей приходилось нелегко. Она селилась у берега, где в жару соль могла кристаллизироваться на поверхности воды. Водоросль росла под образовавшейся коркой, наслаждаясь наполовину очищенной водой. Эта особенность облегчала нам ее поиск: разбиваешь хрупкий белый лист соли, поднимаешь его и собираешь урожай из голубых и зеленых полосок. Водоросли успешно применяли как удобрение, но сразу их съесть нельзя. К тому же растение отвратительно пахнет, как трижды перегнившая пища.

Еще никто не пытался выделить соль из воды. Все происходило наоборот: воду извлекали из рассола и собирали в другом месте. Но провернуть подобное со всем Арадисом не представлялось возможным, мы не могли прокипятить океан, а затем аккумулировать чистую воду. Поэтому на посиделках у вечерних костров люди не только попивали алкогольные напитки, танцевали или рассказывали друг другу невероятные истории, но и выдвигали свои разной степени абсурдности планы опреснения моря.

Однако буду рассказывать все по порядку. Появились первые общежития. Мы научились добывать в близлежащих горах металл, который по траншеям перевозили к Истенемскому холму. Под складом вырыли три основных общежития – таким образом металл и соляной камень холма защищали нас от радиации. Многие обрадовались возможности переехать туда, оставив корабль целиком под разведение животных и птиц. Конечно, находились и такие, кто не желал жить общиной, но и эта проблема была решаемой – они могли селиться, где им вздумается. Свобода действий индивида была ограничена, женщине или мужчине тяжело в одиночку строить целый дом, тем более на негостеприимной Соли. Но многие люди все же покидали общежития, пытались возводить собственные жилища одни или в маленьких группах.

Появились стихийные сообщества, сооружавшие залы с каменными крышами, церкви, просторные квартиры. Некоторые пожелали остаться под куполом в корабле, хотя это и означало необходимость мириться с отвратительным запахом от птиц и животных. Купол все еще оставался самой надежной защитой от радиации, что оказалось для последней группы существ важнее всего.

Одно из общежитий предназначалось для женщин и матерей с детьми. Два других были общими, хотя в одном из них располагалась больница. Первые несколько месяцев я жил в общем доме с моей тогдашней подругой, но к концу первого года она забеременела и переехала в дом для матерей с детьми. Мы, конечно, продолжали встречаться, иногда обедали вместе, но тогда люди были в большей степени пуританами, нежели сейчас. Новомодная тенденция к внебрачному сожительству еще не вступила в права.

Ее звали Турья. Наши отношения завязались в первую неделю после приземления «Алса» на новой планете. Она двигалась грациозно, как танцовщица, хотя и отличалась некоторой угловатостью. У Турьи отсутствовали приятные округлости, имеющиеся у многих женщин. Плоская фигура, грудь с твердостью линий автомобильных фар. Прямые ноги и никакой талии. И тем не менее эта женщина поражала изяществом; она ходила почти на цыпочках. Ее лицо – образец неземной красоты.

Однажды Турье выпал наряд на выполнение работ по ухаживанию за птицами. После заполнения кормушек, что занимало несколько минут, она все остальное время потратила на кормление гусей. В то утро я решил прогуляться. Накануне вся ночь прошла в сооружении крыши для нового пруда. Это изматывающая физическая работа, после которой неплохо бы вздремнуть. Но я еще не успел остыть после напряженного труда, был возбужден и испытывал желание поболтать с остальными членами команды. Ну, знаете, как это бывает – общий смех, песни, плоские шутки.

Нас было четверо, двое мужчин и две женщины. Иногда люди в группе срабатываются, иногда нет. Да и как может быть иначе при случайном подборе команды? Нам повезло – мы сработались и закончили работу за одну ночь, вместо двух дней по плану. Так и бывает, когда напарники веселят друг друга, смеются над неудачами и случайностями. Я порезал руку о подпорку и со всех ног бежал в общежитие ее перевязать, остальные с юмором восприняли происшествие. Когда я вернулся, они развеселились еще больше. Крышу построили так быстро, что ощущение законченности не успело появиться. Мы практически хотели снова изматывать себя трудом, желали, чтобы работа продолжалась. Но делать было уже нечего, кроме как тысячу раз проверить законченный купол. Поэтому мы сидели на рассвете, отмечая окончание задания, разговаривая и смеясь.

Моих соратников звали Гамар, Сипос и Зорис. Во время путешествия я некоторое время встречался с Зорис, но мы мало разговаривали. Она могла похвастаться самыми красивыми волосами, которые я только видел у женщины. Локоны просто сияли чернотой. Ей пришлось постричься наголо еще на корабле, но за время транса и торможения волосы отросли до плеч.

Оказалось, что очень приятно обнаружить прошлую связь, человека, которому я когда-то кивал, проходя мимо, которому улыбался. Мы говорили о радиации – о том, от чего защищала только что построенная нами крыша.

– Конечно, – рассуждал Гамар, – замену нескольким метрам металла трудно найти. Пластик с гелем вряд ли с ними сравнится.

– Значит, наши усилия пропали даром! – засмеялась Сипос.

Мысль о том, что мы зря потратили целую ночь, показалась уморительной: ее слова вызвали порыв смеха.

– Но металл не поможет вырабатывать электричество, – заметил я.

В этом состояла изюминка нашей конструкции. Два листа твердого пластика и расстояние между ними, заполненное сложным полимерным гелем. Последний впитывал солнечное излучение, захватывал пролетающие частицы, как ребенок, играя, ловит подброшенный мячик: происходила резонансная реакция, продукты которой сенсоры в основе конструкции превращали в электричество, а оно, в свою очередь, использовалось для обслуживания пруда (нагревания его ночью, подачи воздуха, пищи и так далее). Замечательная идея. Хотя гель и теряет свои защитные свойства со временем и требует замены каждые пять месяцев.

Гамар – крупный мужчина с большим количеством рыжих волос на теле, то есть на груди и спине. Щетина росла и на шее, но подбородок он брил. Голова его, напротив, была совершенно лысой, и когда Гамар раздевался по пояс – как той ночью из-за жары, – выглядела странно чистой и опрятной по сравнению с буйной растительностью на торсе.

Гамар посасывал водку через соломинку. При таком способе употребления, как он объяснял, увеличивается количество алкоголя, поступающего прямо в кровь. Но я никогда не улавливал логику этого положения. Теперь, уже немного захмелевшего, Гамара потянуло на размышления.

– Как-то странно думать об этом, правда? – произнес он. – Возможно, все дело в невидимости. Представьте, – его левая рука очертила круг, – все вокруг нас. Идет дождь из радиации, она падает на наши головы.

На самом деле мы сидели под крышей около пруда, в который только что выпустили угрят (слишком маленьких, впрочем, чтобы их увидеть невооруженным глазом). Так что кое-какая защита от радиации все-таки имелась. Сипос хотела намекнуть ему на это, но Гамар не обратил на нее внимания и продолжал:

– Частицы, – сказал он так, будто бы мы не знали. – Мельчайшие оторванные у солнца частицы, оторванные и выброшенные со скоростью света. Они падают вниз, на всех нас. Как неиссякаемый поток пыли.

Это тоже не совсем соответствовало истине: судя по показаниям приборов, мы прибыли на Соль в самый разгар необычайно интенсивного периода солнечной активности. Лет через двенадцать уровень радиации обещал понизиться до менее вредоносных отметок. Но никто из нас не стал приводить факты. Возможно, гамаровские странные поэтические сентенции вдохновили нас. Мы пили и пили. Алкоголь приносил приятное ощущение тепла.

– Вы не можете их увидеть, – почти прошептал он, – или понюхать, или попробовать, не можете потрогать пальцами. Только ДНК чувствует их, чувствует маленькие точки, вертящиеся вокруг, переставляющие атомы в молекулах. Они составляют схему болезни. Костяшки перемешиваются, и выпадает «рак». Как все это странно. Вечная пыль, оседающая вокруг нас, сегодня, завтра, послезавтра… бесконечно.

– Я читала у Лукреция, – вдруг перебила Зорис, – что вся вселенная устроена таким образом. – Зорис питала страсть к древнему и новому латинскому. – Так считали древние: бесконечный дождь из пыли, падающий из ниоткуда в никуда. Лукреций говорил, что реальность появилась оттуда. Что-то вмешалось и изменило наклон падения, атомы начали сталкиваться и соединяться.

– Вряд ли он имел в виду радиацию, – заметила более прозаически настроенная Сипос. – Лукреций жил в древности, а тогда точно не знали подобных вещей.

– Наверное, это была поэтическая мысль, – сказал я.

Зорис отчего-то разозлилась.

– Да что ты вообще об этом знаешь? – почти прошипела она.

– Я читал книгу, – возразил я, сам немного раздражаясь. – «Природа вещей». Я читал ее дома у мамы.

– Но в переводе, – настаивала женщина, – не на древнелатинском.

– Латинский, – фыркнул я.

– Я могу прочитать на новом латинском, – заметила Сипос, пытаясь разрядить ситуацию.

Она в юности путешествовала по республикам Ватикана, насколько я знаю.