Двое

– Не волнуйся, доктора знают свое дело. Они о нем позаботятся, – говорю я с наигранной легкостью. Кондиционер в комнате чересчур сильно охлаждает, но я не хочу снова надевать рубашку, хоть мне ее вернули, потому что она покрыта кровью Себа.

– Как думаете, что они там делают? – спрашивает у меня Марк.

Я понятия не имею, но знаю, что Марку нужно большее.

– Накладывают швы, делают рентген. Как и говорили. Теперь осталось недолго. Кто-то выйдет и скажет, что происходит. – Марк кивает. Мне кажется странным, что они мне верят.

– Может, мне стоит позвонить вашей жене? – я уже проверила его левую руку. Это просто привычка. Надежный, твердый золотой ободок, конечно же, гнездится на его безымянном пальце, как я и ожидала. Я имею в виду, конечно этот мужчина женат, ведь с ним двое детей. Я просто не понимаю, почему он до сих пор ей не позвонил. Может, он думает, что она будет винить его, потому что он был за главного во время происшествия? У некоторых моих друзей есть дети, я видела, что некоторые родители судят друг друга по манере воспитания. «Он так неосторожно играет с ними.» «Он совсем не умеет надевать подгузники. Там же есть липучки, что в этом сложного?» Но я не знаю родителей, которые не хотели бы, чтобы им позвонили, если их ребенок оказался на рентгене. Или же мужчина действительно в шоковом состоянии и не подумал, что позвонить жене это следующий логичный шаг?

Он растерянно смотрит на меня.

– У меня нет жены.

– Ох. – Понятно. Отец на выходные. Разведен. Часть моего мозга сдержанно дает пять другой. Внизу, под пупком, разражается целый танец «паровозиком». Я мысленно укоряю себя. Я не должна радоваться, что он разведен. Это грустно для детей, и он носит кольцо, поэтому я догадываюсь, что рана еще свежая, он еще не готов к новым отношениям. И все же я не могу пресечь эти эмоции. Мне, наверное, надо перестать смотреть на его кольцо. Это грубо.

– Она мертва. Она умерла.

– Ох. – Я хочу провалиться сквозь землю. Я не знаю, что сказать. Я не очень хорошо справляюсь со смертью. А кто с ней хорошо справляется? По-видимому, наши предки спокойно выставляли трупы в своих гостиных, но времена меняются. В конце концов мне удается пробормотать совершенно скучное: – Мне жаль.

– Все в порядке, – пожимает плечами он. – Ну, не то чтобы, очевидно. Это полное дерьмо. Стопроцентное дерьмо, но это не ваша вина.

– Когда? – спрашиваю я.

– Всего пять месяцев назад. – Это, возможно, объясняет, что его парализовало после падения Себа с горки. Дело не только в бесполезном отце, не знающем, чем помочь, хотя, может, и это имеет место быть, его жена могла быть более практичной. Но я думаю, это был ужас, страх. «Только не мой мальчик тоже. Господи, пожалуйста, нет». Потеряв кого-то, вы никогда не сможете так же смотреть на мир, все кажется неопределенным. Вы ожидаете худшего. Поэтому Марк Флетчер попросил незнакомку поехать с ним в больницу. Он не знал, как в одиночку справиться с еще одной трагедией.

– Как? – Когда вопрос вырывается у меня изо рта, я хочу себя ударить. Это не мое дело. Я просто задумалась, было ли это падение, несчастный случай, что-нибудь, спровоцировавшее такую сильную реакцию.

– Рак. – Марк неловко отводит взгляд. Я идиотка. Я перешла границу. Близость, создающаяся трагедией, не реальна, у нее нет корней.

– Послушайте, спасибо за помощь, но я и без того отнял слишком много вашего времени. Я пойму, если вам нужно быть в более интересном месте, чем неотложка, в субботний вечер.

– Нет, ничего такого, – признаю я. Он снова поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. Может, с жалостью, может, с облегчением.

В тот момент, доктор, забравший Себа на рентген, появляется снова. Он дает понять, что хочет поговорить с Марком наедине, что Марку нужно идти к Себу. Марк смотрит на Оли, явно раздумывая, как лучше поступить, что Оли стоит слышать?

– Я могу остаться, посидеть с Оли, – предлагаю я. Он сомневается. Конечно, он переживает. Как он может мне верить?

– Я не сумасшедшая, безобидная, – добавляю я, копаясь в своей сумке, хотя не совсем уверена, что я надеюсь там найти. У меня там вряд ли припрятан сертификат, подтверждающий мое психическое здоровье. Я достаю кошелек и вытаскиваю свои права. Протягиваю их ему.

– Смотрите, Ли Гиллингэм, это мой адрес. Вы можете придержать их у себя, пока я побуду с вашим ребеком. – Слыша свое предложение, я понимаю, что практически точно убедила его в своей нестабильности, хотя я надеялась его успокоить. Я приставучая. Он, наверное, это чувствует. Мне нравятся дети. Мне нравится он. Я хочу помочь. Я копаюсь в сумке и достаю визитку, она немного помятая в углу и пыльная. Мне, пожалуй, стоит купить один из этих кошельков, сделанных специально с отделением для карточек, но я думаю, что визитки скоро останутся в прошлом. – Я бизнес-консультант, – говорю я. Хотя когда это заставляло людей больше мне верить? Я снова роюсь в сумке, на этот раз выуживая пачку изюма в шоколаде. – Оли нравится изюм? – спрашиваю я. Оли поглядывает на пакетик, потом на отца, а затем, не дожидаясь разрешения, он забирает его у меня со значительно большей оживленностью, чем проявляет его отец.

– Я умираю с голоду, – говорит он, раскрывая пачку с ловкостью, впечатляющей для такого маленького мальчика. Я задумываюсь, приходилось ли ему больше вещей делать самостоятельно, чем другим детям. Детям с матерями. Он немедленно принимается за еду.

– Мне нужно, чтобы вы пошли со мной, мистер Флетчер, – твердо говорит усталый доктор. Марк поспешно переводит взгляд с меня на мои права и мятую визитку. Он берет обе вещи. – Если вы уверены. – Он уже на ногах, следует за доктором.

– Хочешь, я почитаю тебе сказку? – улыбаюсь я Оли. – Там целая корзина с книжками, которые, по-моему, можно брать всем.

– Если хочешь, – пожимает плечами он.

– Да, хочу. – пока я читаю, его голова начинает опускаться под тяжестью усталости. Он роняет ее мне на плечо. Я осторожно обнимаю его одной рукой.

– Можно залезть тебе на колени? – спрашивает он.

Я киваю, не находя слов, потому что мое серце так громко поет.

4

Ли

Я поздно начала заниматься сексом. Моя мать требовала слишком много моего времени и внимания, чтобы я могла построить настоящие отношения с настоящим мальчиком. Я была занята попытками заполнить место своего отца, бросившего нас, когда мне было девять. До двадцати лет моя романтическая жизнь в основном ограничивалась моим воображением, влюбленностями в поп-звезд, кинозвезд и других недоступных парней вроде моих университетских преподавателей или геев. Я не вела дневник – я знала, что у моей матери нет личных границ и она чувствовала бы себя вправе читать его, но, вероятнее всего, захотела бы еще и обсудить со мной его содержимое. Я оставалась в своей голове. Это яркое и грязное место. В зависимости от моего настроения, это лабиринт желания, страха, надежды, страсти. Я выдумывала детализированные свидания между собой и моим текущим объектом желания, писала стихи, разбирала строки песен о любви.

Я понятия не имела о реальной жизни.

Я не занималась сексом до двадцати одного, и то это было с мужчиной, чьими первыми словами после этого было: «Тебе пора, моя девушка вернется с работы через час». Девушки не было в моих фантазиях или его разговорах. Меня потрясло, как его непринужденность трансформировалась в жестокость за несколько мгновений.

Шок, разочарование, стыд поглотили меня. Моя самооценка рухнула. После этого я не ожидала, что какой-то мужчина будет встречаться только со мной, даже если он это утверждал, я сомневалась. Я ожидала предательства и сложности – не слишком хорошее мировоззрение. Я выросла, держа все близко, не доверяя никому своих внутренних переживаний, поэтому у меня не было стайки подруг, которые могли нормализировать дерьмовое поведение мужчин за двадцать, или поддерживающей мамы, чтобы она пообещала мне, что все будет хорошо и что в море еще хватает рыбы. Рыбы, которая чаще всего ловилась, когда ей уже за тридцать, когда немного подросла. Я кое-что рассказывала Фионе, но у нее тоже был не такой большой опыт, поэтому она не смогла предложить ни контекста, ни утешения. Когда я говорила о своих неудачах в отношениях с Фионой, она закатывала глаза и говорила: «О, боже, ты такая красивая. Если мужчины хреново относятся к тебе, то у кого-то обыкновенного вроде меня вообще нет надежды». Она посмеивалась, говоря это, но у меня всегда было ощущение, что она не совсем шутит.

Так вот, я поняла, что люди легкомысленно играли своими сердцами и девственостью, что лучше оставаться немного скрытной, защищать себя. Если нужно выбирать, то лучше сделать больно, чем чтобы сделали больно тебе. Очевидно. И мир, как я его видела, требовал выбора.

В свой третий десяток я встречалась в рядом разных мужчин. У меня почти всегда кто-то был. Иногда отношения длились считанные часы, некоторые тянулись по полтора года. Какими бы короткими или длинными они ни были, они развивались по схеме. Все годы до ухода моего отца я наблюдала, как моя мама пыталась сделать себя более привлекательной, чтобы убедить его остаться, потому что он всегда стоял одной ногой за дверью. Она перебирала модные диеты, изнуряющие упражнения и системы ухода за собой. Ее тактика оставаться красивой, услужливой и приветливой (по крайней мере с ним) была полной катастрофой, и все же, не имея других примеров, я вела себя с мужчинами так же. На свиданиях я пыталась быть красивой, услужливой, приветливой. Будучи молодой и все еще экспериментирующей со своей личностью, я с радостью перенимала увлечения моих парней, у меня все равно не было своих хобби. Поэтому, если новый парень хотел поиграть в теннис, покататься на мотоциклах, поплавать в море, поиграть в видеоигры, посмотреть ужастики – я соглашалась. Я обнаружила, что соглашаюсь с их политическими взглядами, или как минимум не подаю виду, если они противоречат моим. Я даже носила вещи, в которых им нравилась, поэтому меняла вычурный стиль на небрежный, джинсы и худи на платья. Что в этом плохого? Есть вещи и похуже, чем стремиться угождать людям. Кроме того, проведя годы в качестве доверительного лица моей матери, рассказывавшей, какой несчастной ее сделал мой отец, я обнаружила, что хорошо умею слушать. Я не осуждаю и сочувствую чужим переживаниям и проблемам. Я быстро сближаюсь с людьми. Нет ничего странного в том, чтобы интересоваться хобби, семьями, жизнями других. Не совсем. Может, большему количеству людей стоит попытаться быть более податливыми. Может, мир стал бы более приятным местом. Только вот изменять себя под идеалы других стало моей привычкой. Я превратилась в хамелеона. Я давала каждому своему парню часть меня, которая пришлась бы им по вкусу, но никогда не открывала всего сразу.

Полагаю, я преподношу себя простым человеком. Мужчины обожают простоту. Но я очень сложная.

Марк другой. Его жизненный опыт намного глубже кого-либо, с кем я встречалась. Он попросту кажется более взрослым. Ему тридцатть девять, он на шесть лет старше меня, но, помимо этого, он отец и вдовец. У него нет времени или терпения на игры. Он прямолинейный, честный, искренний. Не то чтобы он был скучным, совсем нет. Просто его чувство юмора старомодное, не сатирическое. Ему нравятся вещи, граничащие с банальностью, он любит немного безобидного фарса. Это довольно мило.

С ним легко. Прошлые шесть месяцев были удивительно прямыми и нацеленными. Мы не играли в игры. Нужно думать о мальчиках, играть было бы черство. Мы вчетвером уехали из больницы вместе. Мы разделили такси до дома. Нас охватывало облегчение, что Себа склеили обратно. Мысль «могло быть хуже» ехала вместе с нами. Оказалось, мы жили в десяти минутах друг от друга. Когда я выбиралась из такси, он поблагодарил меня за все и спросил: «Можно я позвоню вам завтра?».

– Я буду рада.

И он позвонил. Пригласил меня на чай.

– Мальчики спрашивали о милой леди, которая помогла, – сказал он, наверное, давая понять, что это они хотели меня позвать, а не он. Он не был из тех, кто хотел бы создать обманчивое впечатление. Это не было свидание. Это были фиш-энд-чипс[2 - Жареная рыба с картошкой-фри], поданные с горошком, который мальчики гоняли по тарелкам, но почти не ели. Мне предложили воду или яблочный сок на выбор.

– Извините, я ошибочно позволил Оли выбрать еду, – сказал Марк извиняющимся тоном, ставя тарелку передо мной. Это был шумный и бессвязный вечер. Марку едва удавалось сказать предложение, чтобы его не прервали, но я все же смогла узнать о нем больше, чем о закрытых и скрытных мужчинах, с которыми встречалась раньше. Марк рассказал, что у него есть сестра, живущая в Чикаго, родители в Йорке. Его лучшего друга звали Тоби и они дружили со средней школы. Он отучился в университете в Брайтоне, мечтал иметь яхту, но никогда не плавал ни на чем больше лодки. Он работал ландшафтным садовником, что объясняло его загар и мышцы, он признался, что его бизнес не ладится, потому что он занимался еще и детьми, с тех пор как его жена заболела и умерла.

– Окружающие очень помогли. Родители Фрэнсис живут в Мидлендс. Они предложили переехать сюда, но было бы чересчур просить их о таком. Им нужно оставаться рядом с друзьями в доме, где выросла Фрэнсис – я имею в виду, они потеряли дочь, – он качает головой. – Ее сестра, Паула, хорошо отнеслась ко мне. Очень помогла. Она на севере Лондона.

Людям кажется, что худшая вещь в мире – это потерять ребенка. Я смотрю на маленьких мальчиков – поглощенных катанием машинок из конструктора по лужам яблочного сока, и поэтому не слушающих наши отрывистые разговоры шепотом – и думаю, что хуже всего это потерять мать. Наверное, это зависит от возраста умершего. Это не соревнование. Скорбь просачивается везде.

– Ее друзья из разных групп мамочек были очень добры. Они много раз забирали и отвозили мальчиков, но наступает время, когда всем нужно возвращаться к своим жизням, – он пожал плечами. Он не жалел себя. Просто высказывал факт. Он вытащил горошинку, которую Себ пытался засунуть себе в нос, оторвал бумажное полотенце, вытер яблочный сок, долил Оли воды. – Расскажите о себе. Чем конкретно занимаются бизнес-консультанты?

Я поняла, что ему нужно было сменить тему. Разговоры о смерти утомляют даже скорбящих. Я начала рассказывать ему об эффективном управлении линией поставок, интегрированных IT-системах и максимизировании производительности с помощью кадров. Он рассмеялся и сказал, что я звучу как корпоративная брошюра, но он не насмехался, он был добрым, заинтересованным. – Расскажите, как проходит ваш день.

Так я и сделала. Шаг за шагом. О каждом звонке, о бесконечном сборе информации перед презентациями, которые я даже не всегда даю, потому что их присваивает кто-то старший по должности. Я расказала ему о долгих часах и неделях вдали от дома. Я рассказала, как напряженно бывает в команде, когда вы становитесь семьей на несколько коротких месяцев, живете бок о бок, а потом вас отправляют в другое место и вы можете больше никогда не общаться. Я призналась, что от такой кочевой жизни мне бывает одиноко.

Марк внимательно слушал, задавая вопросы, которые это доказывали.

– Вау, я впечатлен. Я просто не мог работать в офисе. Я бы сошел с ума. Но я всегда так восхищаюсь людьми, которые задействованы в бизнесе, – он добродушно засмеялся. Это было глотком свежего воздуха. Зачастую мне приходится преуменьшать свою работу, потому что некоторых мужчин пугают женщины с более высоким заработком, чем у них. – Вам это нравится? – спросил Марк, словно только это имело значение.