Двое

Флетчеры научили детей не врать. Особенно не врать людям при власти.

– Нет. Мама думает, что забирает, но я просто доезжаю домой на метро. Папа всегда ждет меня здесь. Это наш секрет.

Детектив-констебль Клементс долго смотрит на Себа. Марк видит, что она хочет спросить, есть ли у них еще секреты, но она знает, что он маленький мальчик, беспокоящийся за мать.

– Она писала тебе что-нибудь пока ее не было? – Себ качает головой, его глаза наполняются слезами. Он быстро моргает. – Что ж, вот моя визитка. На ней мой номер. Если мама свяжется с тобой, обязательно сообщи мне, ладно? Не нужно ничего от меня утаивать.

Оли больше переживает, когда в дверь его спальни стучит полицейская и спрашивает разрешения войти.

– Прячь дурь, – шутит она. Оли краснеет. Мальчики унаследовали эту черту от Марка. Они все зарумяниваются когда злятся, стыдятся или иногда даже когда просто счастливы. Марка это раздражает. Это не очень мужественная привычка.

Оли покраснел не потому, что курит травку, просто взрослые кажутся ему нелепыми.

Клементс выбирает другой подход к Оли, чем к Себу. Она не болтает об играх и не пытается понравиться. Она переходит сразу к сути; она знает, как разговаривать с подростками, у которых ограниченная концентрация и интерес.

– Ты видел маму после понедельника? Вообще связывался с ней?

– Ли мне не мама, – угрюмо говорит Оли.

– Оли, прекрати, – предупреждает Марк. Клементс вопросительно смотрит на него.

– Технически, Ли мачеха Оли и Себа, но она единственная мать, которую они знали, – объясняет он.

– Это неправда. Я помню свою настоящую маму, – бормочет Оли. Атмосфера в комнате становится напряженной. Ее можно почти ощутить на вкус.

– Моя первая жена умерла от рака, когда Оли было пять. Полагаю, он немного помнит Фрэнсис. Но Ли была его матерью почти с семи лет. – Марк ненавидел этот разговор. От него он чувствовал себя неловко, будто он не верен своей первой жене, второй, своему сыну. Оли с Себом принадлежали Фрэнсис, но и Ли тоже. Также, он никогда не знал, какой возраст Оли на момент их с Ли свадьбы называть. Сегодня он выбрал «почти семь», потому что так траурный период звучал более уважительно. В других случаях он признавался, что ему было шесть, чтобы сделать акцент на том, как давно Ли переняла бразды правления. Это сложно.

Изначально Оли и Себ знали Ли как «тетушку Ли». Потом она стала мамочкой. Она не навязывала им этот титул. Они выбрали ее в этом качестве вскоре после свадьбы. И годами Оли называл Ли мамочкой, потом мамой, но в последнее время он начал звать ее Ли и наставать, что она ему не мать. Это упоминалось в их воскресной ссоре. Марк знал, что его старший сын просто переживает такой период, он попросту испытывает границы, как любой подросток. И да, тестирование границ могло казаться жестоким, ранящим.

– Просто не обращай внимания, он специально пытается его привлечь, – сказал Марк Ли.

– Я уделяю ему много внимания, – подметила она.

– Я знаю. Послушай, это просто фаза взросления.

Ли – в редкий момент демонстрации своей эмоциональной уязвимости – повернулась к Марку со словами: – Но это нечестно, не так ли? Потому что материнство – это не фаза. Это константа. Мне не разрешается выбрасывать игрушки из кроватки и говорить, что с меня хватит.

Так ли это? Действительно ли она решила, что с нее хватит?

Марк возвращается в настоящее, когда Клементс спрашивает: – Ты связывался со своей мачехой в последние пару дней после понедельника? – Она выражается точно, настойчиво. Оли качает головой. Марк вздыхает и думает, что нужно хорошо его знать, чтобы заметить его печаль, а для постороннего взгляда он просто кажется ощетинившимся, недоступным. Детектив и ему оставляет визитку.

Полицейские немного рыщут по дому. Клементс просит посмотреть на ноутбук Ли.

– Она забрала его с собой.

– А телефон?

– Тоже.

– Нам нужно будет просмотреть ее аккаунты в соцсетях.

– Она таким не занимается.

– У нее нет фейсбука? или инстаграма? Страницы в твиттере? Ничего?

– Нет. – Марк выглядит гордым. – Старомодно, да? Но достойно восхищения. Она всегда говорит, что если кому-нибудь нужно с ней связаться, они могут позвонить. Она очень ценит разговоры вживую.

– У вас есть ее фото?

Марк показывает им снимок на телефоне: – Это было в субботу вечером. – Меньше недели назад, но также это время уже осталось в истории. Ушло. Они пошли поесть всей семьей. Ничего вычурного, просто вчетвером ходили есть бургеры. Себ сказал, что мама хорошо выглядит. Он настоял на фотографии. Пять дней назад, целую жизнь назад. Клементс делает снимок снимка на свой телефон.

– Можно нам взглянуть на сообщения, отправленные вами Ли в последние дни?

Марк с готовностью отдает телефон. Сообщения там, как он и описывал. Рядом нет синих галочек, которые бы сигнализировали, что она их прочла. Только серые – сообщения отправлены и доставлены.

Дорогая, извини за позавчера. Если позвонишь мне, я обещаю соразмерно раскаяться

Затем…

На самом деле это был очень крутой тверк ?

Марк добавил это потому, что пытался разрядить атмосферу. Он не имел этого в виду. Его жена действительно не умеет танцевать.

Это все равно неважно, потому что она не прочла сообщения. Они болтаются где-то в эфире. В черной дыре недопониманий, нарушенных обещаний и лжи. Сообщения томятся там, где может прятаться предательство.

7

Детектив-констебль Клементс

Как только за полицейскими закрывается дверь дома Флетчеров, Таннер спрашивает: – Ну, что думаешь? Она сбежала?

– Может быть.

– Или уже мертва?

Клементс бросает недовольный взгляд на Таннера. Он не замечает, или, если и так, ему все равно.

– Давай надеяться, что нет, – сухо отвечает она.

– Ага, но всегда виноват муж. Не так ли? По статистике.

– Ты забегаешь вперед, Таннер. Давай подходить к этому без предубеждений, ладно? Пока нам просто нужно подать заявление о пропаже человека. И по статистике муж виноват не всегда — это бы слишком облегчило нам работу.

В Великобритании об исчезновении человека заявляют каждые девяносто секунд; в год пропадает 180 000 людей. О пропаже многих не сообщают в полицию. Клементс знает статистику. Примерно девяностно семь процентов пропавших либо возвращаются домой, либо обнаруживаются мертвыми в течение недели. Еще два процента возвращаются домой или их находят мертвыми в течение года. Цифры звучат неплохо. Вы бы, может, могли даже ставить на них ставки. Только вот год – это долгий промежуток времени. Найти тело – это плохой результат.

И еще есть один процент тех, кто остаются пропавшими без вести, иногда навечно. Клементс по ночам лежит без сна, думая о не вернувшихся домой. Их лица преследуют ее; увековеченные на праздничных снимках, школьных или свадебных фотографиях, где они одеты в вышедшие из моды платья. Изображение Ли Флетчер уже выжжено у нее в мозгу. Она оглядывается, идя по улице рядом с Таннером, автоматически всматривается в лица женщин; надеется заметить жену Флетчера. Клементс удивляет и расстраивает, что несмотря на миллион камер видеонаблюдения, отслеживающих передвижения, пин-коды, базы данных, оценки кредитоспособности, банковские и телефонные записи, распознавание номерных знаков, соцсети, отслеживающие приложения, электронные письма, GPS и даже чертовых пронырливых соседей, люди могут ускользнуть незамеченными.

Или быть похищенными?