Тайна римского саркофага

– Значит, похоронили итальянцы Алессио Кулишкина?

– Да, я видел его саркофаг.

– А если я тебе скажу, что Кулишкин жив, здоров, имеет семью?

Теперь все смотрели уже на него. У всех – вытянутые физиономии.

– Да, да! Он жив, в полном здравии, и ты его Хоть завтра можешь увидеть! – воскликнул мой друг.

И тут все накинулись на него с вопросами.

– Тихо, тихо! – поднимая руки, смеясь, сказал Он. – Расскажу все по порядку. Все, что знаю.

И он коротко рассказал, где живет и работает бывший моряк с эсминца «Сильный», участник партизанского движения в Италии Алексей Афанасьевич Кулишкин.

– Кстати, если уж быть точным, – добавил он, – то надо знать, что настоящая фамилия его не Кулишкин, а Кубышкин. Латинские «1» – л и «b» – б можно легко спутать, а буквы «ы» в латинском алфавите вообще нет и ее пишут как «и». Вот и получился на итальянском языке вместо Кубышкина – «Кулишкин». Вот оно, оказывается, в чем дело!

– Чудеса! – произнес кто-то.

Я сказал:

– Не поверю до тех пор, пока сам не увижу его.

– Что же, это резонно, – ответил мой друг. – И я тебе говорю: хоть завтра… Идет?

– Идет!

На следующий день мы поехали в город Березовский, что в нескольких километрах от Свердловска, почти его пригород. Нашли нужный дом. Постучали.

Дверь открыл высокий плотный мужчина. Из-под крутых, нависших бровей глядят спокойные внимательные глаза.

– Извините, вы Алексей Кулишкин!.. виноват, товарищ Кубышкин? – Я пристально смотрю на него.

Крутые брови чуть-чуть вздрогнули. Глаза из-под густых ресниц смотрят прямо, не мигая.

– Проходите, – проговорил он вместо ответа.

Чистые уютные комнаты. Простая добротная мебель. Полки с книгами. Телевизор. В детском уголке – игрушки, куклы, разноцветные мячи. На полу – ковровые дорожки. На стене фотографии: чьи-то портреты, красивая вилла в кипарисах, горы…

Хозяин знакомит нас с супругой, моложавой, очень привлекательной женщиной с маленькими хрупкими руками.

– Проходите, проходите, – мелодичным негромким голосом приглашает она. – Мы всегда рады гостям. Садитесь, располагайтесь удобнее. А я пойду на кухню, чай приготовлю.

– Так вас интересует Кулишкин? – переспросил хозяин дома.

Мы показали ему фотографии: Ардеатинский мавзолей, саркофаги, портрет Анатолия Тарасенко, расстрел Пьетро Карузо. Он внимательно рассматривал каждую и часто морщил лоб. Чувствовалось: каждая фотография – целая страница из его жизни.

Потом, снова разглядывая первую фотографию, он тихо спросил:

– Значит, это мой саркофаг?

– В мире много разных тайн, – ответили мы. – К ним прибавилась еще одна – на сей раз тайна римского саркофага. С вашей помощью мы начнем ее распутывать.

– Вспоминаю, о саркофаге мне писал как-то из Киева мой друг Алексей Бессонный. Он был в подполье нашим связным. Хорошо знает итальянцев, переписывается с ними. Среди русских партизан был известен как Бессонный, а итальянцы называли его Алессио. – Алексей Афанасьевич смущенно вздохнул. – Нескладно как-то получилось… Там я мертвый, тут я живой. – Он улыбнулся, но его темно-карие, глубоко сидящие глаза оставались строгими и немного печальными.

– Как же это могло произойти? – спросил я.

– В двух словах об этом не расскажешь, – задумчиво проговорил он. – Длинная история. Ну, раз уж вы приехали ко мне – расскажу…

Он помолчал, повернул к себе широкие ладони, разглядывая на левой руке чуть изогнутую «линию счастья». Она была длинная. А вот и «линия жизни». Еще мальчишкой Алексей решил сам продолжить ее. Помогла в этом отцовская бритва. Кубышкин усмехнулся, приподнял голову, задумчиво посмотрел в окно…

Заживо погребенный

Это было на Волховском направлении. Отброшенные назад горсткой балтийских моряков, фашисты окопались в густом перелеске в километре от линии обороны. Собственно, линии обороны как таковой здесь не было. Рота матросов, занявшая выгодную высоту, врезалась клином в позиции немцев, не давая им сомкнуть кольцо.

Каждый день фашистские танки утюжили окопы, автоматчики поливали огнем, но балтийцы яростно отбивались.

Пулемет Алексея Кубышкина не знал отдыха. Кругом взлетали черные фонтаны разрывов. Алексей плотнее прижимался к земле. Пальцы срослись с рукояткой пулемета. Тельняшка потемнела, волосы слипшимися прядями лежали на потном лбу. Во рту пересохло, мучительно хотелось пить.

Но вот обстрел прекратился. Похоже было, наступила передышка. Алексей медленно поднялся, подошел к фляге с водой. Рядом лежал стальной стакан снаряда, еще дымившийся от взрыва. Алексей наступил на него и через подошву ботинка почувствовал теплоту. У него была своя примета: если наступить ногой на горячий стакан снаряда, то станешь равнодушным к огню противника. Он так уверил себя в этом, что нарочно дольше задержал ногу на горячем металле.

Новая атака немцев быстро вернула его к пулемету. Алексей нажал гашетку. Он видел в прорезь прицела только зеленые мундиры, видел, как враги падали, словно трава, под взмахами острой косы; другие, бросая оружие, бежали, поднимая полы шинелей. Снова атака отбита!.. Алексей посмотрел на вражеские трупы и усмехнулся: «Для всех хватит наших пуль».

Самым приметным ориентиром был у него сгоревший немецкий танк с выцветшим белым крестом на ржавой броне и сухим бурьяном, запутавшимся в его порванных гусеницах. Его подбил товарищ Алексея – Иван Петров. Уж очень приятно было смотреть на этот подбитый танк. Танк, прошедший, быть может, все дороги Европы и принесший людям неисчислимые страдания и горе. Танк, расстреливавший из своих смертоносных орудий невинных людей, подминавший под свои гусеницы раненых солдат, разрушавший мирные города и села. Танк, пришедший теперь в Россию, чтобы повторить здесь все сначала. Танк, рвущийся к сердцу России – Москве, чтобы пройти по Красной площади под ликующе-истерические выкрики Гитлера…

И вот теперь лежит он в заросшей бурьяном канаве, беспомощно уткнув в землю орудийный ствол.

Пройдут, быть может, долгие годы, прежде чем советские люди, вышвырнув со своей земли немецкие орды, дойдут и до этой развалины и скинут ее с дороги как ненужную рухлядь. А пока что осенние дожди промывают изуродованные русскими снарядами стальные бока.

Но вот наступило долгое тревожное затишье. На небе сверкали звезды, вяло светила молодая луна. Степенно и неторопливо шествовала она по чистому небосводу. От редкого голого кустарника протягивались неподвижные немые тени. Пруд в долине спал, спали деревья и птицы, и повсюду Царила глубокая, невозмутимая тишина…

«Как на кладбище, – подумал Алексей, – а я один на скате высоты… Ленинград там, за лесом…»

Со сжатыми от волнения губами лежал он у пулемета и пристально вглядывался в темноту. Веки на его усталом лице припухли, отяжелели: видно, Давно потерял он счет бессонным ночам. Никаких признаков приближения немцев. Откатились назад. Молчат. Алексей ощущал неясную тревогу…

Где-то вдалеке ухали пушки. Но разрывов снарядов не было слышно. Советская артиллерия била по какому-то далекому объекту.

Высоко в небе вели свой древний, нескончаемый разговор трепетно горящие звезды. И мысли, такие же высокие и ясные, как звезды в небе, охватили Алексея. Он вспомнил рассказы отца. Его отец вот так же лежал за пулеметом под Псковом в феврале 1918 года, когда на весь мир прозвучали слова родного Ильича: «Социалистическое Отечество в опасности!». И так же, как сейчас, в нескольких сотнях метров, в окопах слышалась чужая немецкая речь.

Потом Алексей вспомнил, как в тридцатом году он вместе с матерью покупал в магазине пионерский галстук. На другой день после уроков Алексей вместе с другими читал торжественное обещание. Волнение, гордое сознание того, что он становится частицей чего-то светлого, большого и радостного, охватившие его тогда, никогда не забудутся, не потускнеют.

– Я, юный пионер… – повторял он громко, громче соседей, чтобы они поняли, что Алексей сам знает все слова присяги.

Когда Алексей пришел домой, отец обнял его и сказал:

– Дай руку, товарищ пионер! Поздравляю тебя!

В первый раз они пожали друг другу руки.