Отсебятина и ксебятина. Сборник психосказок

И Жизнь засмеялась.

И, радостная, побежала учиться, работать, веселиться и развлекаться одновременно.

Впопыхах она толкала, бежала, спотыкалась, падала, разбивала себе нос и бежала дальше. Она расталкивала всё, стоящее у неё на пути, разбивала молоточком препятствия, сокрушала разные стены. И строила новые из песка.

Если кто-то вдруг мешал ей, она брала подручное средство и убивала его, чтоб не мешал. Мир принадлежал Жизни.

Она брала в мире всё, до чего могла дотянуться. И украшала этим свой дом. Дом был огромен, чтобы смог вместить в себя все украшения. Но Жизни всегда не хватало в нём места. Она строила и строила новые комнаты, и снова украшала их всем подряд.

«Мир мой», – заявила Жизнь.

«Хорошо», – разрешила Смерть.

Смерть вообще всегда со всем соглашалась.

Поэтому Смерть была бездомной, не имела одежды и ела то, что могла найти. Впрочем, она никогда не бывала особенно голодна.

Когда наступали холода, Смерть заворачивалась в выброшенные Жизнью тряпки. Зеркала у неё не было. Смерть долго думала, но так и не поняла, зачем нужно в него смотреть.

Смерть не была безобразной. Просто мир был один, и она делила его с Жизнью. А Жизнь однажды потребовала у неё: «Отдай мне красоту!»

«Ещё! Всю!» – так Жизнь получила всю красоту, что была в мире.

Получила, стала радоваться и прыгать, держа всю красоту в своих руках.

Смерть наблюдала за ней с любовью.

Любить – это была функция Смерти. Жизнь не умела любить. Точнее, то, что Жизнь называла любовью, было на самом деле чем-то другим.

Жизнь умела привязываться, чтобы получить своё. Своё ей нужно было всякое: всё, что имеет красоту; всё, что умеет радовать; всё, что способно приносить пользу. Потому что Жизнь, на самом деле, была хрупка и ранима. Она тянулась к сильным и надёжным, к прекрасным и добрым, к богатым и умным, и особенно к самым счастливым. Ей хотелось проглотить и всосать всех их в себя. Но она называла это любовью.

Добрые чувства, как платья, были её одеждой. Иногда она разнообразила свой переменчивый облик чувствами горячими и злыми, когда хотела этого. Но под верхним платьем гнева у Жизни было надето исподнее доброты и благодарности. Жизнь считала себя красивее в нежном нижнем белье.

Как приятно было вечером, наедине с собою или с любимым, обнажить плечико в невинной легкой белой сорочке доброты…

А затем Жизнь надевала камуфляж и бросалась в атаку. Она защищала себя, разрушала, строила, хватала, брала, бросала, бежала, падала, вытирала кому-то кровь.

Попутно она успевала читать добрые и хорошие книги, а также плохие и злые. При этом она часто плакала и одевалась в свои слёзы, как в платье. И смотрела в зеркало.

Жизнь любила жалеть несчастных и больных. Ей нравилось, что она довольна и здорова.

И бежала жить вперёд.

Вообще Жизнь никогда не ходила назад. Вправо и влево погулять могла, могла описать сложную запутанную кривую, но только прямо вперёд было её любимой дорогой.

Иногда на дорожке встречался ей кто-то мёртвый, воробей, или… или… Может быть, не мертвый, а больной. Просящий у неё помощи.

Цепляющийся за её ноги. Вонючий. Заразный. От него так и веяло смертью. Жизнь отбегала, закрывала глаза. Отталкивала его мерзкие скрюченные руки. Он заплакал. Ну и что. Он ведь уже не такой, как она, Жизнь. А только она имеет право жить. Значит, пусть он зовет к себе Смерть, может быть она ему и поможет.

И больной понимал. Что от Жизни любви не дождешься. Она любит только живое. Да и не любит даже, а ест…

Он звал тогда её маму, Смерть, и она приходила к нему и лечила: гладила по щеке.

Когда Жизнь уставала бегать, она вспоминала про еду. И устраивала застолье.

Жизнь садилась готовить. Готовила долго и замысловато. Раскладывала еду в блюда в прекрасном порядке. Празднично украшала стол.

И долго, долго, долго кушала всё подряд.

После этого Жизнь обычно валялась без сил. Потом начинала тревожиться о своем здоровье и садилась на диеты.

Жизнь очищалась, голодала и была вегетарианкой. Одновременно она кушала много мяса для энергичности. И много сладкого для души.

Вдруг Жизни отчего-то стало плохо. Она утомилась.

Она поранилась в битвах, ей всё вокруг надоело. Хуже всего: те сильные и красивые, которых она прежде любила, достались не ей.

Ведь они принадлежали не Смерти, а сами себе! Поэтому Жизнь не могла прямо потребовать и получить их. И Жизнь упала в печаль.

В печали Жизнь мучилась. Когда ей стало плохо, она позвала свою маму.

И мама пришла.

Смерть всегда приходила к тем, кто звал её, дабы утешить их, потому что сердце её было полно к ним любви.

«Нет, уходи прочь, я звала не тебя!» – закричала Жизнь.

Смерть ушла прочь.

Жизнь повеселела, окрепла, разрумянилась. Снова побежала в атаку. Вновь стала себя украшать.

А потом вдруг у нее округлился живот…

И у нее округлились глаза, увидев Божье чудо.

Жизнь стала матерью.

Но она как будто перестала быть Жизнью.

Жизнь перестала украшаться. Не смотрела в зеркало. Не меняла платья. Ела что придется. Могла ничего не есть. Никуда не бежала. Она вела себя как Смерть.

Она любила.

Кормила кого-то. Вынимала из себя сердце и кормила кого-то сердцем.

Дитя потребовало: «Мне! Красоту!»

«Возьми», – отдала, всю.