Отсебятина и ксебятина. Сборник психосказок

Отсебятина и ксебятина. Сборник психосказок
Афина Сафонова

"Отсебятина и ксебятина" – сказки, которые помогут читателю почувствовать внутреннюю правду о нём самом. Натолкнут на глубокие размышления, рассмешат, заставят восхититься ?мким и образным словом и, может быть, побудят изменить жизнь.

Созданные трансовым методом – "вне ума", эти рассказы представляют собой и личные инсайты автора, и психотерапевтические идеи в художественной форме.

Афина Сафонова

Отсебятина и ксебятина. Сборник психосказок

Сказка про странного ребёнка

Послали один раз посмотреть на очень странного ребенка. Ребенок, говорят, у нас родился. Не наш.

Когда родился, не заплакал. Лежал, думал. Чихал. Потом заплакал, когда домой его принесли и отец с матерью орать друг на друга стали.

Смотрит не так, как наши. Молчит больше. Иногда, когда видит что – плачет. Бить его никто не бьет, он и сам плачет, без этого. А смотрит так, словно не наш. Глаза у него синие, неподвижные, ничего не отражают, не показывают, не отдают, не участвуют в жизни. Смотрят куда-то сами в себя.

Наши туда, в него, через глаза его, пробовали глядеть – страшно. И непонятно, как в бездну свалиться.

Поэтому мы его отвлекаем, за плечи трясем. Тогда у него на глазах пленочка такая временно образуется поверхностная, как у змей. Видит нас в пленочке, реагирует, отражает. Учиться может. Но только отвернешься – пленочка пропадает.

– А вы его в школу скорее отдайте, – посоветовал Главный местный Жрец. (Жрец похож на мужика из телевизора: треники, задница, пахнущая потом. Сплющенное лицо. Нос и рот, воняющие сигаретами).

В школе, как сказал Жрец, его эта поверхностная пленочка будет на глазах дольше удерживаться, и он держать ее привыкнет. Без пленочки невозможно постоянно задачи решать, а мы ему внушим, что все от него ждут задач решенных, он и захочет.

Только школы ему маловато, ему б институтскую программу, это действовало бы наверняка. И чтоб деньги зарабатывать был сам должен. На всю семью. Деньги зарабатывать на всю семью, это как обухом по голове сверху, вон смотрите, какой я сплющенный, сказал Жрец. Тогда совсем бы то, что в глазах у него, зарубилось.

Но только тогда он не проживет долго. Лет 15 проживет, постоянно с пленочкой. Вести себя будет почти как обычный. Как мы все.

На работу его потом отправьте. С утра и до ночи, или с ночи и до утра. Такому малосочному даже с утра до вечера хватит. И тогда он лет пять проживет. А вообще у него в настройках не заложено дольше 25 жить, терпя это, как мы, вот так же, как мы, живя с пленочкой. И ни отдых с телевизором, ни забродившая влага, ни покупки не помогут ему, нет у него органа такого, чтобы то всё его восстанавливало так, как нас, и это сакраментально, как если бы у рыбы не было жабр. А то, что нас будоражит, тонизирует, злит и придает смысл жизни, его разрушает, почему-то. Значит, слабый.

А так-то, конечно, если оставить как есть его, и что-то создать для него, чему на родной его родине быть положено, или помогать ему это создать, то прожить он может до 180, так у него в настройках, но кто и что это будет потом, что за дракон инородный или горлица певчая, или дельфин в теле, похожем на человека…

– Он безопасный? – спросили Жреца.

Да это всякому видно было, что он безопасный.

Посмотрели на него с жалостью, и увидели, что на поверхности он сам ещё не знает, кто он есть, потому что поверхность может знать только то, что отражается в ней снаружи, а снаружи нет никакого аналога.

И тогда рассказали ему, кто он есть. Что он раб такой же, как все.

Видно было, что очень ему это скучно. И что не умеет он радоваться тому, чему рабы рады. А радуется, напротив, ерундовым вещам, которые для рабов – еда, ландшафт или какой-нибудь мусор. Да, ходит и мусору радуется – земле, траве, камешкам всяким. Нет, говорит, никаких неодушевленных предметов, всюду Душа.

Запретили ему, конечно, засмеяли. Перестал напоказ этому радоваться, начал тайно.

Таким путем кончилась его жизнь в 19 лет. Обломался внутри один механизм, второй, и все тело пришло в негодность. Пленочку он содрал и выбросил чуть раньше. Но, вот в чем беда…

Техники-врачи у нас на высоком уровне, ремонтники для тел. Хрен к носу прикрутили. Костыли присобачили. Выдали ему жизнь снова, взаймы, под большие проценты, конечно.

Проценты те назывались «побочные свойства лекарства».

Платить дорого пришлось ему по кредиту за жизнь. Каждая съеденная с утра горсть таблеток ведёт к большей поломке того, что осталось от тела, но позволяет избежать смерти сейчас, приближая ее вдалеке. И он согласился. Смалодушничал, конечно, со страху умирать прям-сейчас, ведь выданная ему отремонтированная жизнь разве такая была, как вначале? Нет, конечно. И скорость не та, и сил не хватать стало, и даже мысли начали затупляться от вечной слабости. А он сказал, что не со страху, а напротив, ультиматум поставил кому-то там сверху, со своей родины:

«Или заберите меня отсюда, или я сделаюсь здесь счастливым!»

Его не забрали. И он решил, что сможет сделать себя сам счастливым, начал надеяться.

А все стали ждать, что будет он, исправно работая, платить по кредиту, пока не достигнет годам к 40 банкротства и не умрет полностью. Когда и новые взятые им кредиты (таблетки от вреда предыдущих таблеток) перестанут покрывать его энергетические затраты на жизнь… Как это со всеми бывает. Не все, конечно, странными родятся, но тела ломают и жизнь берут под проценты взаймы сплошь да рядом.

А он не помирал.

И кредиты не брал. Он вс? чаще, часами, без пленочки ходил и сидел, сдирал свою пленочку. Его ругали, стыдили; а он, зараза, от наших научился и отрастил Орган Противодействия. Зубы, кулаки отрастил, морщиться научился и огрызаться. Чаще, конечно, убегал, убегать-то он с детства умел, но уже и в драку готов был вступить, чтоб от пленочки обязательной отмахаться. Так от него все и отстали.

А потом глядь… он пока без пленочки сидел, в себя глядел, напевал что-то, он в существо неведомое стал превращаться. С крыльями. С кисточками на концах крыльев. И вырос раза в три себя больше, а потом улетел. Говорят, уже до 300 лет дожил… Ну, или собирается дожить, в каком-нибудь облике. А сам он говорит, что уже не меньше 2000 лет живет, время там у него, в глубине, значит, идет как-то иначе. Жизнь-то он нашу, взаймы ему данную, выбросил, совсем ей не пользуется; а сочинил себе, сделал и применил какую-то другую Его Личную ни-к-селу-ни-к-городу непонятную жизнь. Ничего никому за нее не платит, а говорит, что платят даже теперь ему – те, сверху, которые его не забрали, он теперь у них как бы на работе. Ну или в сотрудничестве, как он говорит.

Говорит, говорит… Он много теперь говорит. А проку-то. Все равно он не сумел стать как мы и не научился жить правильно.

И значит смысла в его изысканиях и полетах нет никакого.

Молодежь смущать только. Не рабы, говорит; Душа везде, говорит; мир безграничен, говорит; всяк могущ и свободен, и никому не нужна ваша плёночка, говорит… Эх, достать бы его да заставить выпить чего-нибудь отрезвляющего, как сократовскую цикуту, чтоб говорить, гад, разучился. Да не можно его достать, он улетел.

Отсебятина

Сказка для условно взрослых составляющих. Действующие составляющие: Я, Себя и Доктор.

О себе необходимо позаботиться. Себя нужно куда-нибудь пристроить, нельзя вот так взять и бросить себя, самого себя где-нибудь забыть.

Нельзя оставить себя в супермаркете или на автобусной остановке, сделав вид, что это себя само по себе, не твоё и не ты; завернуть скромненько за угол, а потом как броситься бежать, бежать от самого себя, чтоб никто не догадался и не пришлось снова с собой нянчиться, обслуживать, заботиться, воспитывать, самому с собой считаться… Да сколько уже можно, когда жить-то. Как было бы хорошо, если б можно было себя вернуть себе запечатанной бандеролью по почтовому адресу, и чтоб никогда больше самому с собой не общаться.

Сам себе надоел. Это точно. Слюнявый, требует внимания, не приносит никакой пользы. Ну разве что иногда может по дому помочь, но и то через пень-колоду после стотысячного напоминания, и на лице у себя написано, как самого себя это раздражает.

Себя приходится везде с собой водить. Не бросишь же себя на чужих людей – неизвестно как там к себе отнесутся, вдруг не будут рады, а наверняка не будут. Говорят же «всё своё носи с собой», вот и приходится носить. Водить. Выгуливать. Вот этого себя, который вечно удовольствий хочет, то купить что-то клянчит, то ноет, что ему холодно, голодно, скучно, устал.

Постоянно хочется врезать себе подзатыльник. Или бросить себя и сбежать. Перед людьми стыдно. Возвращают «вот, вы забыли, это ваше». Приходится делать вид, что сам себе рад.

Себя все видят! Это самое ужасное. Пойдешь с собой гулять, и все видят твоего себя. Оценивают, наверно, как себя одет, какая фигура, здоровье, возраст, комплексы, болячки, тараканы, пыль в голове, скелеты на кухне в ящике для ложек, да сколько можно, как сам себя задолбал! Ни познакомиться нормально ни с кем себя не дает. Ни там даже пообщаться, поговорить с другими людьми. Себя же никуда от себя не денешь.

Самое главное – не пытаться спихнуть заботу о себе на окружающих. А то все окружающие заранее начнут держаться от себя подальше. Ну, чтоб им не повесили алименты и прописку в своем доме чужого и ненужного им себя. И они правы. У них есть они сами. И ты у себя сам. У себя. Как будто это себя тобой управляет! Как будто сам себе не хозяин. Не хочется-то как! Хочется самому собой управлять, а не чтобы эта мелочь несносная или кто попало управлял там. И чтобы не давать себя в обиду и в чужое распоряжение, а распоряжаться собой самостоятельно. Хотя и приходится преодолевать искушение тайком выбросить себя в мусорку или довести себя до могилы.

Сам себя до добра не доведёшь. Вернее, доведёшь, если правильно вести. Никого у тебя и нет, кроме себя, на самом-то деле. Сам с собой навечно неразлучен. Судьба, карма такая, не деться никуда. Можешь себя сто тыщ раз ненавидеть за разгильдяйство, характер, отражение в зеркале, недостигнутые успехи и вообще за то, что себя видно. Если б себя можно было как-то… замаскировать… тогда с собой очень даже можно было бы жить. И весело, кстати.

Если себя вовремя развлекать, утешать, кормить и причёсывать, то с собой неплохо. Хотя это ж опять предполагается всю жизнь с собой носиться??? Да сколько можно… И притом, хочется же, чтоб другие люди любили. И вообще чтоб с другими общаться, не только с собой. От себя не узнаешь ничего нового.

Хотя говорят, что за собой интересно наблюдать, за своим ростом; можно радоваться своим успехам. Если они есть, эти успехи. А если себя иначе как пинками ни на что не выгонишь, то чего же от себя ждать, кроме подлянки и пакости? Например, неожиданно вдруг всем себя покажешь, и это будет… это будет позор, караул. Все люди как люди, а ты с собой пришёл, и себя плохо ведёшь. Себя надо вести хорошо. А как себя хорошо вести, если собой не управляешь? Или себя это такое полуубитое (весь день до выхода в люди в профилактических воспитательных целях давал себе подзатыльники, чтобы себя сидел смирно и был похож на хорошего себя), что теперь, когда от себя ждёшь какой-то положительной активности (чтоб другие видели, что ты обращаешься с собой хорошо, любишь себя, себя всем довольно, вон какое жизнерадостное и милое себя…) – а это гадкое себя, как нарочно, так и сидит полуубитое, и на новые пощёчины и тайные твои щипки не отзывается. Как не стыдно себе? Люди ж видят. Надо произвести впечатление, что у себя всё хорошо, а с собой мы дома разберёмся.

Дома начинаешь пробовать в себе разобраться. Ну чтобы функционировало получше. Разбираешь себя. Рассматриваешь разобранное; понимаешь, что с собой, очевидно, совсем всё плохо; понимаешь, что обратно разобранное само собой не собирается, а как собрать себя обратно – не знаешь, не научен.

И тогда привозишь себя на лечение. Сам себя. Своими ногами. На автобусе. Или на машине. Везёшь себя в лечебницу, где себя лечат, втайне негодуя, что себя теперь ещё и лечить приходится, когда же это себя сдохнет наконец и перестанет себя мучить. Тратиться надо вот теперь на лечение себя, а если бы себя с самого начала вело себя хорошо, то не пришлось бы тратиться. Это себя во всем виновато.