Очаг

Стоявшие у ворот заставы пограничники прекрасно знали, что Кымыш-дузчы живёт в соседнем селе, однако слушать его не хотели. Один из них был курносым русским парнем высокого роста. Второй, напротив, невысокого роста, с чуть раскосыми глазами, с акцентом говорящий по-тюркски татарин. Узнав, что старик пришёл навестить кого-то из арестованных, ответив небрежно, попытался отделаться от него: «Старик, ты лучше уходи, в любом случае, тебе никого не покажут, командира сейчас здесь нет, а остальные не могут дать тебе свидание». Слушая тюркскую речь татарина, старик, посмотрев ему в глаза, понял, что тот говорит неправду. Ничего не говоря солдатам, он слез со своего ишака-коня и отошёл к зарослям тальника рядом с протекающим возле заставы арыком. Привязав ишака, расстелил на земле свою маленькую кошму и устроился на ней. Вначале пограничники переглядывались, не понимая, что старик задумал. «Может, наступило время намаза, и он сейчас будет отбивать поклоны?» – думали они. Но Кымыш-дузчы не читал намаз, не садился на своего ишака и не уезжал, продолжал сидеть на месте.

Его поведение со временем стало действовать на нервы стоящим на посту пограничникам. Немного говорящий по-туркменски татарин быстрым шагом подошёл к старику и сделал ещё одну попытку избавиться от него. Нахмурившись и сделав недовольное лицо, он неприязненно произнёс:

– Старый, а теперь ты чего ждешь?

– Здесь я буду ждать вашего командира!

– Тебе же было сказано, что его здесь нет!

– Нет, так придёт когда-нибудь. Я никуда не спешу, подожду его здесь.

Лицо татарина стало злым:

– Тебе же сказали, что большой начальник приедет завтра!

– Завтра, так завтра, я подожду.

Поняв, что со стариком ему не договориться, татарин постоял некоторое время, испепеляя его своим злобным взглядом, и удручённо ворча, пошёл обратно. Поговорив немного с напарником, он оставил его стоять на посту, а сам отправился во внутрь, туда, где сидит командование. Через некоторое время оттуда с оружием в руках выскочило несколько воинов, они были похожи на рой испуганных пчёл, над которыми нависла опасность. Кымыш-дузчы увидел, как следом за ними из помещения вышел тот самый командир, задававший вопросы в тот день, когда расспрашивал его о Джунаид хане. Похоже, они собрались все вместе изгнать несговорчивого старика. Старик озабоченно посмотрел в лицо приближающегося командира, невольно подумав: «От этих что угодно можно ожидать!» Однако не увидел ожидаемого осуждения, никаких признаков гнева. Командир и внешне был похож на человека умного и образованного, интеллигентного.

Когда они приближались, опираясь руками о землю, Кымыш-дузчы поднялся с места. Командир остановился перед стариком, и татарин, понимая, что командиру потребуется переводчик, шустро подбежал к ним.

Старик рассказал, что в его отсутствие задержали его племянника и вместе со всей семьёй привезли сюда, а он не смог усидеть дома и прибыл сюда, чтобы справиться об их судьбе. Добавил: что, теперь советская власть видит врагов и в женщинах, и детях, если стала захватывать и их, его это очень удивляет, что село пустеет на глазах. Разве это пристало такому уважаемому государству? С свойственной ему прямотой Кымыш-дузчы высказал всё, что у него было на уме, абсолютно не задумываясь о том, чем всё это может кончиться.

Командир молча выслушал старика, не перебивая, не задавая вопросов. Поняв, что речь идёт об Ахмете и его семье, слегка кивнул головой, словно о чём-то вспомнив:

– Знаешь что, старик, если ты пришёл за женщиной и детьми, я с тобой соглашусь. Мы как раз получили сообщение из города, что ОГПУ разрешает нам вернуть их. К ним обратились с просьбой из вашего сельсовета руководители. Мы собирались отпустить их завтра, но если хочешь, можешь забирать их прямо сейчас.

Для старика, шедшего сюда с мыслью, что его ожидает трудный разговор, это сообщение стало неожиданным и приятным. И хотя он собственными ушами слышал о милостивом разрешении ОГПУ, не очень-то этому поверил. Разве это ведомство способно на такие поступки, ему бы только хватать, стрелять, сажать. Но тут Кымыш-дузчы вспомнил рассказ жены о том, как она ходила к Ягды просить у него помощи.

«Неужели этот подлец стал человеком, позаботился об этих несчастных детях? – спросил себя старик и поверил, что так оно и было. – Что ни говори, всё же он свой. Раз на раз не приходится, конечно, но всё же хотя бы иногда и от него польза бывает», – старик в душе был благодарен Ягды. Насчёт детей Ахмета заботилась Ханума через свои каналы, об этом не знал никто. Старик благодарил командира искренне: «Спасибо тебе, сынок! Храни тебя и твоих детей Бог!» А потом попросил:

– Раз уж я здесь, может, позволишь мне и с племянником повидаться?

Неразговорчивый командир, сняв с головы фуражку, носовым платком вытер со лба пот, и хотел было уходить, будто не услышав последней просьбы старика. Солдаты расступились, пропуская его вперёд. На ходу отдавая короткие приказы, командир, не оборачиваясь, ушёл вглубь заставы.

Через некоторое время два пограничника вывели Ахмета из заключения и подвели к старику. Старик издалека узнал вытянутую обритую голову своего племянника. Его могучее тело как бы нависало на идущего перед ним солдата. Увидев родственника, Ахмет обрадовался, лицо его просветлело. Почтительно поздоровался с ним.

– Когда прозвучало «Ахмет Одеклыч, на выход!», – я подумал, что меня снова поведут на допрос, а тут вы, о, Боже!..

Старик с жалостливым выражением лица внимательно смотрел на племянника, лицо его осунулось, да и сам он будто немного ужался. На его торчащей голове были следы запекшейся крови, видно, его пытали. Старик разозлился: «Спрашивается, что он такого сделал, чтобы его так пытать?! Он что, к твоей сестре в постель залез?» – про себя выругал он палачей. Пытки, которым подвергся племянник, напугали и самого Кымыша-дузчы.

Из всех племянников Кымыша Ахмет был самым смелым и решительным. Кымыш-дузчы знал, что его безбашенного племянника побаиваются не только сельские руководители, но и вооружённые пограничники, и работники ОГПУ. Как ни старались они, до сих пор им не удавалось перейти дорогу Ахмету, схватить его. Понятно, что счёт всему этому ведёт ОГПУ. Сейчас не то время, чтобы гарцевать на коне и размахивать саблей. Но есть такие, как Ахмет, его, правда, беспокойная судьба усадила на коня, но он верил, что провидение хранит его, и он никогда не попадётся. Но если всё же случалось такое, он никогда не жалел об этом. Потому что понимал: с волками жить, по-волчьи выть.

Тем не менее, в разговоре с племянником Кымыш-дузчы упрекнул его:

– Подлец, ты опять во что-то ввязался?!

Вместе ответа Ахмет грустно улыбнулся, словно жалея о прошлом, и только спустя какое-то время произнёс:

– Они как-то узнали, что я вместе с женой бая из Байрача перебросил в Афган целый хурджун денег. Пытаются это на меня навесить. Ай, Кымыш акга, посмотрим, куда выведет кривая!

– Ну, да, что ещё тебе остаётся, как положиться на судьбу, – согласился с племянником Кымыш-дузчы.

Сидя в окружении охранников, дед с племянником поговорили немного, вспомнили про ссыльных. Ахмет старался убедить дядю, что положение, в котором он оказался, не такое уж и невыносимое. Старик передал племяннику узелок с продуктами, попрощался с ним и отдал одну дыню, две другие дыни отдал солдатам.

После того, как увели Ахмета, вывели на улицу его жену и детей и подвели к старику.

Посадив на ишака-коня детей Ахмета, старик вернулся в село, когда уже хорошо стемнело. На душе у него полегчало после того, как ему удалось вызволить из застенков жену и детей Ахмета и вернуть их домой.

* * *

Джемал мама шла по грунтовой дороге. Она отправилась в Дуеджи. На ней было выгоревшее на спине старенькое платье. Платье, которое когда-то сидело на ней, как влитое, теперь стало мешковатым, просторным, возможно, оттого, что женщина состарилась и немного усохла. Казалось, что на ней одежда с чужого плеча.

Солнце уже было в зените, многие в это время были заняты работой, поэтому улица была безлюдной. По пути она собиралась зайти в кооператив, поэтому специально пошла этой дорогой. Под мышками она несла какой-то узелок, в него что-то было завёрнуто. И снова мысли Джемал мама, как это бывает обычно, когда она остаётся в одиночестве, переключились на ссыльных. Всю дорогу она что-то бормотала, будто кому-то что-то рассказывая.

– Место, куда их отправили, видать, не близкое. Неужели эта проклятая холодная Сибирь так далеко находится? До сих пор нет никаких вестей. Как бы невестки не допустили детских простуд…Мой худенький внучек Рахмангулы, Рахманназар джан, родной… Алла джан, Акгы джан, где вы сейчас, родные мои?! Не голодны ли вы, не мёрзнете ли?..

И снова, как и при каждом воспоминании о ссыльных, на глаза Джемал мама навернулись горькие слёзы. У неё вдруг закружилась голова, и она с трудом удержалась на ногах, чтобы не упасть, запутавшись в подоле платья. Каждый раз, думая о ссыльных, Джемал мама горевала испытывала удушье, ей не хватало воздуха.

Погрузившись в свои мысли, Джемал мама забыла, что собиралась зайти в кооператив, и чуть было не прошла мимо.

Она скоро увидела, что у входа кооператор Хардат стоит и о чём-то оживлённо беседовал с несколькими людьми. Увидев он идущую в его сторону Джемал мама, он поспешил закончить разговор и быстро ушёл внутрь, делая вид, что не заметил старуху. Джемал мама увидела это. Его поведение напомнило старой женщине разговоры о том, что этот человек приложил руку к ссылке Кымышей и Гуллы эмина и не может смотреть в глаза родственникам.

Бегство Хардата еще раз подтверждало все эти слухи, к бедам этих двух семей он имел непосредственное отношение.

Увидев всё это и по-своему сделав вывод Джемал мама отложила этот дело на потом. Ей не хотелось видеть морду Хардата. Не заходя в кооператив.

* * *

Было темно. Укрытый чёрной шалью ночи, мир казался каким-то таинственным и непонятным. Но когда задул утренний ветерок, воздух стал прохладным, свежим, напоенным сладкими запахами созревших дынь. Кымыш-дузчы, хотя и лёг очень поздно, проснулся, как обычно, очень рано. Ночь была душной. Старик долго не мог заснуть из-за обилия комаров и всякой мошкары. В такие душные ночи комарам самое раздолье, они становятся беспощадными. Только дым может отогнать комаров, поэтому старик стал среди ночи собирать валяющиеся на земле сухие ветки. При этом подумал, что больше всего дыма даёт полусухой ослиный кизяк, и отругал себя за то, что не позаботился об этом с вечера. Где ж его искать сейчас, в темноте? Правда, там, где он привязал своего ишака, этого «добра» должно быть предостаточно. Вот только как отличить камни от кизяка ночью, если глаза не важно видят даже днём?!

До утреннего намаза времени было достаточно. Задул ветер, и комаров с мошкарой как не бывало. С ними справляется только ветер, вот и сейчас утренний ветерок угнал насекомых куда-то в другие места.

Воздух звенит от тишины, не слышно даже шороха в окружающих зарослях. Хотя оттуда должно доноситься громкое похрюкивание сонного кабана. Но сейчас царит удивительная тишина.

После полуночи звёзды на небе Пенди становятся особенно красивыми. Ночи в Союнали всегда удивляли приезжих людей. Они говорили: «Такое впечатление, что ваше село намного ближе к небу, чем другие места, вон какие крупные здесь звёзды, и так низко висят, что, кажется, до них можно дотянуться, если взобраться на вершину одного из окружающих холмов и снимать с неба, как коробочки хлопка».

Небесные светила привлекли внимание Кымыша. Он ещё не полностью очнулся ото сна. Сейчас и луна, и звёзды были похожи на нарядно одетых молодых женщин, собравшихся идти на свадебное торжество. Вид у них был красивый и гордый. Кымыш заметил угасающую серебристую полоску Млечного пути.

Снова рассыпанные на небе крупные красивые звёзды вдруг напомнили ему постаревшую Джемал маму, она сидела, накинув на голову белый платок, и прижимала к груди любимых внуков. Вид у неё был счастливый.

В последнее время старик как-то сблизился с небом. В одиночестве, да ещё долгими ночами звёзды были ему неплохими собеседникам. Отныне старик постоянно делился своими бедами со звёздами и луной. Они понимали старика, сочувствовали и жалели его. Иногда он так увлекался беседой со светилами, что казалось, они тоже понимают человеческий язык.

Кымыш-дузчы переехал на бахчу, еще тогда, когда цветки превратились сначала в завязь, а потом в небольшие, похожие на огурцы, дыньки, которые уже катались по земле.

И даже на следующий день после отправки сыновей в ссылку он нашёл в себе силы, чтобы вернуться сюда. С тех пор ему не очень-то хотелось возвращаться в село. А если он туда и наведывался, то очень редко. Здесь ему было лучше, никто не мешал думать о сыновьях и любимых внуках, переживать за них. Старик радовался, вспоминая, что успел угостить родных первыми дыньками до их отправки в ссылку.

Старик проснулся слишком рано, но понял, что ему больше не уснуть, поэтому занялся приготовлениями к утреннему намазу… Умывшись водой из протекающего рядом ручья, набрал в тунче воду и поставил на огонь. Отбивая поклоны в утреннем намазе, старик вдруг в предрассветной мгле заметил человека, идущего со стороны южных холмов Пенди в его сторону.