Ягда. Огонь в тени

Книга с шумом захлопывается, резкий звук немного приводит Варю в чувство.

– Есть ещё одна легенда. Можно сказать – местная. Теперь её никто не помнит…

Выждав некоторое время и убедившись, что всё внимание обращено к ней, Антонина Сергеевна начинает говорить.

– Это история о древнем племени врачевателей, которые обитали здесь задолго до того, как славянские народы ступили на алтайскую землю.

Варя смотрит прямо в глаза рассказчицы, но с каждым новым словом тяжесть наваливается на плечи, а пелена застилает глаза. Тьма снова подступает к ней, но отдаленный голос ведёт за собой, дальше от обжигающего огня и пугающей черноты. Туда, где лес ещё не успел обуглиться, а дом – врасти в землю. Там нет старухи с пустыми белками, только прекрасная молодая женщина с длинными чёрными волосами и печальными зелёными глазами. Она возится у печки, напевая что-то задорное, но лицо её остаётся грустным.

Дверь издаёт неприятный звук, от которого всё внутри холодеет, но хозяйка даже не оглядывается.

– Чего ты копаешься? – бурчит вошедшая низким женским голосом. – Времени в обрез.

Фигура, закутанная в чёрные одежды, оглядывается через плечо, рассматривая что-то на улице. Варя успевает увидеть сморщенное старушечье лицо и поблёкшие серые глаза. «Не она», – выдыхает с облегчением девочка.

– Луна не окажется в нужном месте раньше положенного часа, – устало откликается хозяйка.

– Не мудри мудрёную. Знаю без тебя!

Свёрток в руках пожилой женщины начинает подёргиваться. Хозяйка резко оборачивается на звук, глаза её сверкают ядом.

– Живая?

– Это судорога. Пропащий ребёнок.

У Вари обрывается сердце.

– Но душа-то, – поднимает бровь зеленоглазая.

– Ты мне не доверяешь? – щетинится в ответ старушка.

– Я никому не доверяю.

– Я триста лет этим занимаюсь.

– И сколько провалов ты потерпела?

Пожилая женщина шумно сплёвывает под ноги собеседнице, почти швыряет свёрток на тряпки, расстеленные на столе, и, плотнее закутавшись в чёрный платок, разворачивается к выходу.

– Куда собралась? – голос зеленоглазой звучит повелительно, но слышаться в нём нотки с трудом скрываемой тревоги.

– Раз такая умная, сама разберёшься.

– Прошу, – хозяйке требуется много усилий, чтобы смягчить свой тон, – останься.

Старушка медлит, будто выжидает чего-то

– Время, А?го.

– Тени тебя поглоти, Я?ги! – сдаётся, наконец, сероглазая.

– Это именно то, чего я пытаюсь избежать, – лукаво улыбается хозяйка. – Если мы всё сделаем правильно.

– Думаешь, твои сёстры делали что-то неправильно?

– Думаю, им не хватило духу дойти до конца.

Огонь в печке вспыхивает, заставляя Я?ги отдёрнуть руки.

– Проклятье!

Старушка надтреснуто смеётся:

– Нетерпеливая ты.

– Это не имеет значения.

А?го разворачивает ребёнка, и у Вари холодеет в груди. Малыш похож на резинового пупса – такой же маленький и безжизненный. «Никогда мне не нравились эти игрушки», – морщится девочка.

– Всё имеет значение, когда речь идёт о жизни и смерти.

– Меня смерть не коснётся, – самодовольство Я?ги поражает, хоть и выглядит она всё мрачнее.

– Всех касается.

– Но не тебя.

– Всех, – повторяет Аго внушительно, задерживая долгий взгляд на собеседнице. – Просто одни встречаются с ней лишь единожды, а другие…

Она умолкает, раскладывая вокруг ребёнка пучки засохшей травы, похожие на те, что висят в знахаркиной летней кухне.

Яги открывает рот, чтобы ответить, губы её шевелятся, но Варя уже не слышит ни единого звука. Разум туманится. Огонь подступает. Картинка смазывается, плывёт, вышибая почву из-под ног. Состояние полёта. Она ненавидит такие сны. «Это значит, ты растёшь», – говорит Макар. Но почему нельзя было придумать более приятного способа? От этого укачивает. И тошнит. А ещё…Варя не успевает домыслить. Изображение снова обретает чёткость.

Аго ворожит над костром, произнося неизвестные слова грудным голосом так монотонно, что если бы девочка не ощущала себя уже спящей, то непременно бы зевнула. Яги укладывает маленькое тельце на возвышение перед собой. И, направив взгляд в небо, начинает повторять мудрёное старушкино заклинание.

Огонь плещется в такт словам, напоминая живое существо. Движения его с каждым звуком переходят в ритмичный танец. «Не по себе», – слишком слабое выражение, чтобы передать гамму чувств, вызванную этим странным действом. Но Варя слишком увлечена и напугана, чтобы вообще о чём-то думать.

Голос старушки возвышается, переходя на крик. Высохшие руки её летают на ветру, как крылья больной, но непокорённой птицы. Ладони сжимаются в кулак и…

Девочка не успевает понять, откуда взялись короткие кинжалы, похожие на два огромных железных когтя. В считанные минуты Аго оказывается возле Яги. Безумный танец её продолжается. Языки пламени повторяют каждое движение. Голоса, слившиеся в одну неприятную, проходящую по телу дрожью мелодию, звучат у Вари в голове, отдавая звоном в ушах. Хочется убежать, спрятаться, но ноги, точно вросшие в землю, не могут сделать ни шага. «Они меня не видят, – слабое утешение, которое почти не спасает. – Это просто сон».

Кинжалы поблёскивают, отражая пламя, и проплывают так близко к белой коже хозяйки дома, что дыхание перехватывает. Но женщина остаётся равнодушной. Глаза её сосредоточенно вглядываются в небо. Туда, где полная луна разливает своё мерное свечение.

Картинка снова смазывается. Но не так, как раньше. Всё вокруг остаётся даже слишком ясным для ночного времени. Но эта женщина… Что с ней такое? Варя протирает глаза, чтобы лучше вглядеться. Тьма наползает на длинное белое платье, окутывает Яги, будто заковав её в цепи. С каждым резким жестом старушки чёрные путы слабеют, отлипая от тела хозяйки, и выливаются… «В ребёнка, – ахает Варя, и дрожь в её теле усиливается, заставляя зажмуриться. – Это слишком». Резкий звук, будто кто-то подавился, снова привлекает её внимание.

Яги прерывается, тревожно вертит головой в поисках источника.

– Что это?