Эксельсиор. Детективный роман

Глава 5

Первое, что понял Макс, выныривая со дна бездны небытия – это то, что его пятая точка сухая и в тепле. Он приоткрыл один глаз – вокруг него в прозрачном дрожащем воздухе нарезали медленные круги белые полки, пластиковые трубочки, которые тянулись от его тела под самый потолок, тумбочка со стоящем на ней стаканом воды и стул. На стуле, свесив голову на грудь, дремала мама. Вращение предметов вокруг него сводило Макса с ума, и он зажмурил глаз. Снова открыл. Вращение продолжалось, но уже не так сильно.

– Мам…

– Господи! Сына… Слава Богу! – мама уткнулась носом в его ладонь и заплакала.

– Маам, ну ты чего? Все же в порядке!

– Я тебе дам «в порядке»! Куплю кобелиную цепь и буду тебя на ней выгуливать! И чтобы ни на шаг от матери! – в маминых глазах сверкали счастливые огоньки, преломляясь в слезах. – Желаю тебе, Максимушка, завести ребенка! А лучше сразу четверых – может, тогда ты меня поймешь.

Макс понимал. Он понимал, что еще немного – и он сам расплачется, ему было невыносимо больно от того, что мать страдает по его вине. Ведь так искренне и крепко его любит только мама! Ну, пожалуй, еще Алина. Никто его на аркане в клуб не тянул, пить-курить не заставлял, а значит, он сам во всем виноват. Но ведь кто-то его увез к черту на куличики и там выкинул в овраг, и это уже не его, Максова, вина, каждый мог оказаться на его месте – и Лика, и Дэн, и Алина… Стоп. Алина. Где она? Что с ней?

Макс увидел посеревшее мамино лицо, зрачки ее глаз стали такими огромными, что не было видно радужки. Он что, вслух это спросил??

– Сыночек, понимаешь, тут такое дело…

– Мама, где Алина? – выкрикнул парень каким-то чужим, скрипучим голосом.

– Подожди, милый, я сейчас вернусь.

Мама, зажав обеими руками рот, выбежала из палаты. Через минуту в дверь зашел двухметровый доктор в бандане с утятами и с фонендоскопом на шее, за ним семенила очаровательная, похожая на сдобную булочку, медсестра с огромными карими глазами и пучком роскошных черных волос, спрятанных под сбившуюся на бок шапочку. В синих латексных ладошках она держала лоток с инструментами под стерильной салфеткой.

– Что происходит? Ответьте мне уже кто-нибудь – где моя девушка??

– Коллега, не кипишуй, сейчас укольчик тебе сделаю и все расскажу.

Не успел Макс опомниться, как Гулливер в белом халате ловко зафиксировал его предплечье в своих лапищах, а медсестра достала из-под салфетки шприц. Перед глазами поплыл дымок, потолок поехал в сторону, и захотелось спать.

– Максим. Алина погибла. Она сгорела в доме отца, ничего не поделаешь. Возможно, это несчастный случай, а возможно и нет, ну ты понимаешь… Так или иначе, ее было не спасти.

Кажется, Макс кричал. Он орал так, что у него лопались барабанные перепонки. Но этого никто не услышал.

Глава 6

Честно говоря, Макс даже не понял, что у них с Корсаковой начался роман. Седых принадлежал к той группе людей, которые привыкли зубами выгрызать свое место под солнцем. Макс обладал чрезвычайным упорством и трудолюбием, которые, в совокупности со светлой головой и позитивным взглядом на мир, дали ему возможность поступить в престижный ВУЗ. Учился он великолепно и, в отличии от подавляющего большинства студентов, черпающих знания в Гугле, Седых предпочитал проводить свободное время в университетской библиотеке в компании неприподъемных фолиантов, изданных в середине прошлого века. Библиотека находилась в старом корпусе, здание которого было построено лет триста назад. Сначала в нем размещался дом призрения, во время войны – лазарет, потом древняя постройка была отдана медицинскому университету. На самом верхнем, третьем, этаже здания и размещалась библиотека. Семидесятисантиметровая кирпичная кладка не пропускала внутрь ни единого звука, а под высокими сводчатыми потолками тонули во мраке уходящие ввысь книжные полки, с которых тяжелым пристальным взглядом на посетителей взирали Знания и Опыт.

Максу нравился запах старых книг, нравились шершавые пожелтевшие страницы с изъеденными беспощадным временем краешками и строгими, похожими на гравюры, черно-белыми иллюстрациями. Ко всем своим зачетам и экзаменам Седых готовился исключительно в этих четырех мрачных кирпичных стенах, он изучал науки, словно граф Монте-Кристо в камере замка Иф – неистово и скрупулезно, жадно поглощая информацию. Подобное отношение к учебе не оставляло шансов халяве, вот поэтому уже в середине первого курса Макс слыл одним из самых перспективных и понимающих тему студентов с практически сформированным клиническим мышлением. Он всегда был готов прийти на помощь, объяснить что-либо, простым и доступным способом донести ту информацию, которая уже трансформировалась и уложилась в его голове. По этой причине к Седых потекли ручейки жаждущих помощи однокашников, а к третьему курсу Макс заработал себе устойчивый авторитет.

Алину он не замечал, не смотря на то, что они с первых дней в универе учились в одной группе, по той простой причине, что Макс сразу обозначил для себя эту девчонку как «мажорку» и выстроил между ней и собой стену из пуленепробиваемого стекла – Седых прекрасно понимал: здесь ему не светит. Девушка была просто чудо как хороша – высокая, тоненькая блондинка с волосами до попы и молочной нежной кожей, с огромными бездонными васильковыми глазами и губками сердечком. Хитрая Корсакова знала, в чем ее сильные стороны, и посему одевалась, как фея из детской сказки – во все светлое, летящее, прозрачное, мягкое и пушистое. Подобный стиль добавлял ее образу хрупкости и ранимости – ведь именно такую женщину хочется положить в карман и спрятать от всех невзгод этого жестокого мира. Алина принадлежала к группке обеспеченных, избалованных детей, с пеленок зацелованных в попу богатенькими папочками и мамочками: эти ребята всегда держались отдельной стайкой, обсуждали какую-то фигню типа «У Лады вчера на вечеринке платье было похоже на ночнушку, а потом одна бретелька слетела! Фуууу, позор! Теперь ей незачем жить!». Они посасывали дорогие вэйпы и снисходительно косились на очкастых однокашников в дешевеньких китайских майках и рваных кедах, а потом расползались по дорогим тачкам и сваливали в закат.

Макс жил вместе с мамой в скромной, сто лет не видевшей ремонта распашонке на окраине города. Отца у мальчишки не было – мама ушла от него, когда сыну было два года, с булкой в одном кармане и чистыми трусиками для Макса в другом. Они просто сели в поезд и уехали. Навсегда. Что там между его родителями произошло – мальчик не знал, да и знать не желал: мама была рядом, жизнь не закончилась, но приходилось туго. Мама разрывалась между двумя работами, стиркой, готовкой и его, Макса, потребностями: ребенку нужна одежда, правильная еда, хорошие добрые книжки, яркие игрушки и секция. Жила их маленькая семья дружно, не голодали и не мерзли, однако, сколько парень себя помнил – достатка не было. В университет он бегал в чистеньких, но изрядно потерханных джинсах трехлетней давности, благо, что мода нынче пошла на рваные коленки и подвороты, и мама называла сына не иначе, как «юмор в коротких штанишках». Теперь, будучи студентом, Макс считал своим долгом вносить свою лепту в их скромный семейный бюджет. К тому моменту они с закадычным другом-одногрупником Дэном устроились на подработку в центральный городской морг санитарами. Работенка, конечно, не так чтобы пыльная, но, что уж греха таить – с душком. Однако, как говаривал один древний римский император – «деньги не пахнут».

Не смотря на непрезентабельную экипировку, Седых имел великолепные внешние данные: генетика обеспечила парня внушительным ростом, правильными чертами лица и густыми светло-русыми патлами, а спорт подарил ему фигуру атлета. Вот так и жил себе Макс, не тужил, работал по ночам и целыми днями грыз науку за жесткий бок. Как вдруг…

Тот момент, когда Алина Корсакова попросила Макса позаниматься с ней по фармакологии, в которой она ни в зуб ногой, Седых не забудет никогда. Макс, естественно, согласился. Заниматься он таскал ее исключительно в старинную библиотеку, где постепенно и ненавязчиво перед девушкой открывался увлекательный, таинственный, словно космические дали, внутренний мир Старых Книг. С фармакологией у Алины было все крайне запущено, и сколько Макс ни бился – толку было мало. Но зато он помог ей подтянуть химию, и патанатомию, и микробиологию, и много чего еще, так что через пару месяцев Корсакова начала получать собственным честным трудом заработанные пятерки! И вот тут-то с Максом возжелал познакомиться сам Корсаков.

***

Алинин батя был в восторге от парня. Георгий Сергеевич справедливо полагал, что его любимая дочурка отныне в надежных руках, и через пару месяцев молодые люди уже жили в отдельной трехкомнатной квартире в центре столицы с видом на городской парк. Макс совершенно незаметно для себя влюбился. Нет, не так: скорее он почувствовал Алину как часть самого себя. Девушка призналась, что положила на него глаз еще на линейке во время посвящения в студенты: сказочная фея день за днем, месяц за месяцем, маленькими, аккуратными шажками протаптывала себе тропинку к его сердцу. Вот это было поистине великое открытие – Алина-то, оказывается, не так проста, как кажется! За хрупкой внешностью фарфоровой статуэтки скрывался железный характер, сила воли и умение ждать. Как знать, к добру было это открытие или нет, но Макс был счастлив!

А вот маме Корсакова не нравилась. От слова «совсем».

– Она же совершенно непригодная вещь в быту, сына! Она тебе хоть раз что-нибудь приготовила? Наверняка даже блины печь не умеет!

– Мамуль, не в блинах счастье!

– …а в их количестве!

В памяти Макса возник тихий семейный вечер, когда они с Алиной вместе чистили картошку: девушка обчекрыжила под формат кубика Рубика три картофелины и скосила на Макса полные слез глаза:

– Максюш, я палец натерла… – Ее маленькая лапка с нежным маникюром начала торопливо ковыряться в кармашке халата, и через пару секунд на свет божий появился ярко-красный ингалятор.

– Ладно, я сам дочищу, иди киношку посмотри.

– Люблю тебя! – счастливая Алина клюнула любимого в нос, по локоть вымазала руки дико ароматным кремом, по виду напоминающим пенистую мокроту, упала в объятия дивана и включила себе обожаемый ею ужастик: через секунду до Максовых ушей донесся истошный визг актеров, хруст ломаемых костей, визг бензопилы и аппетитное чавканье – Корсакова лакомилась чипсами. С тех пор они трапезничали в кафе или заказывали еду на дом, благо Алинин отец не ограничивал дочь в тратах.

– Избалованная, совершенно не приспособлена к жизненным трудностям! Нет чтобы найти себе девушку из простой семьи… А не эту фифу! – Мама продолжала тихо бухтеть.

– Мааам, во-первых, ты превращаешься в клиническую свекровь, тебе это не идет. Хочешь анекдот? Лежит женщина в родовой палате, только что родила. Акушерка ей: «Поздравляю, у Вас сын!» А она такая: «Как же я ее ненавижу!!!». Акушерка ей: «В смысле?? У Вас же мальчик!», а женщина ей в ответ: «Я ненавижу его будущую жену!». Ха. Ха. Ха… М-да. А во-вторых, почему ты считаешь, что все на свете должны влачить свою жизнь в трудностях, да еще с ними бороться? Это прям квест какой-то – найти трудность, а потом начать с ней бороться! Одна позади – ничего, найдем следующую, мы ведь не ищем легких путей! Понимаешь, если мы с тобой жили тяжело – это не означает, что остальные должны были жить так же. Поверь, бывает и по-другому. – Макс вздохнул. Мама – человек старой советской закалки с железобетонными стереотипами, ее переубедить невозможно.

– Да-да, ты прав, сынуль. Но есть в ней что-то… эдакое… не знаю, как и сказать… Она какая-то ненастоящая. В общем, не верю я ее кукольным глазкам – и точка. Ладно, Максимушка, делай что должно, и будь что будет. Твоя жизнь, твои правила. Для меня главное, чтобы мой ребенок был здоров, счастлив, сыт и в тепле. Но я на твоем месте лучше завела бы собаку.

Макс расхохотался и боднул мать кудлатой головой в щеку.

***

Все было спокойно в корсаковском королевстве ровно до прошлого года. Гром грянул в день, когда супруге Георгия Сергеевича поставили диагноз «рак желудка терминальной стадии». Розе оставались считанные дни. Алина тогда пришла домой, шатающаяся, с сигаретой в зубах и недопитой бутылкой виски в руке. Она прямо в уличной обуви рухнула на диван, сделала несколько глотков прямо из горлышка, а затем запустила бутылкой в стену.

– Ненавижуууу!!! Ненавижуууу!!!

Девушка сползла на пол и, продолжая выкрикивать ругательства, вдруг дико, безумно расхохоталась. Макс не на шутку испугался: одно дело видеть такое в кино, но совершенно другое – когда твой любимый человек бьется головой об пол и кричит нечеловеческим голосом. «Тот момент, когда надо вызывать экзорциста» – пронеслось в Максовой голове. Страх господний! В аптечке была нычка – несколько ампул хемозепама: иногда в морге бывали случаи истерики у родственников усопших, поэтому у сотрудников был негласный НЗ. Как любой уважающий себя медик, Седых честно стырил пару ампул «для дома для семьи»… Вот и пригодилось.

Макс быстро набрал препарат в шприц и вкатил Алине в бедро прямо через колготку. Потом он прижал к себе ее голову что есть силы и гладил по волосам до тех пор, пока она не перестала извиваться, из ее глаз полились настоящие, человеческие слезы. Алина обмякла, стекла Максу на колени и тихо, протяжно завыла. Такого ужаса Седых не испытывал еще ни разу за свои двадцать четыре года. Слава Богу, ему не приходилось терять родных. Он перенес девушку на кровать, снял с нее туфли, накрыл одеялом и убедился, что она крепко уснула. А потом долго стоял на балконе и курил, выпуская кольца туда, где вершатся человеческие судьбы.

С того дня Алину будто подменили: она стала реже появляться дома, иногда могла не прийти ночевать и отключала мобильник, прикладывалась к бутылке и начала курить, она могла по нескольку дней не расчесываться и не принимать душ. С отцом Корсакова общалась с большой неохотой, словно через силу, могла ему нагрубить ни с того ни с сего, а Георгий Сергеевич слушал, молчал, терпел и все ей прощал. Теперь Алина нещадно прогуливала занятия, и папа, почесав репу, оформил дочке академический отпуск, руководство университета, естественно, пошло Корсаковым навстречу. А через месяц мама Алины умерла.

Трещина в отношениях между Корсаковыми становилась все шире, пропасть все глубже. Макс пытался хоть как-то порадовать любимую: он водил ее в кино, катал на катере, покупал цветы, готовил вкусняшки, но, увы – девушка все глубже уходила в себя и алкоголь. Зато к отцу в офис она ездила регулярно, как на работу, и Максу это не нравилось.

– Что ты там забыла, Алин? Отношения налаживаешь? Съезди тогда к отцу домой!

– Не лезь. Не твое дело. Я с Ликой встречаюсь, мы с ней кофе пьем и вас с Дэном обсуждаем – он давно к ней клинья подбивает. А домой я не поеду, не могу, там мамины… там ее… вещи…

– Да уж… Это же, вроде, он ее к вам в офис привел?

– Нет, она сама пришла, Дэн не причем.

– Зая, может, поговоришь с ней? Все же Денис мой друг, было бы здорово – мы с тобой и Дэн с Ликой, а?