Самвел

– Еще бы, господин, – ответил тот многозначительно. – Эта комната была опочивальней вашего покойного дяди, спарапета. Я был тогда еще безусым юношей и подметал в этой комнате пол.

Все детство Сурена прошло в этом замке. Будучи крестьянином Мамиконянов, он был взят в замок как способный и исполнительный мальчик. Когда же он достаточно освоился, то стал исполнять должность постельничего.

Князь взял огниво, кремень и трут, ударил огнивом. Посыпались искры, и трут начал тлеть. Князь зажег об него серную спичку, а от нее клубок навощенных ниток и подал его Сурену, говоря:

– Ну, теперь ступай.

Сурен еще раз молча поклонился и, по привычке перекрестившись, стал спускаться в отверстие, которое было так узко, что человек с трудом мог пролезть в него. Князь опустил доску и снова накрыл ее ковром.

Под полом замка было много подземных ходов, которые, подобно сети лабиринта, вели в разные стороны. Главные помещения, где проживали хозяева замка, имели свои особые потайные ходы, которые, соединялись в глубинах подполья и таким образом сообщались между собой и с внешним миром.

IV. Смутная идея зарождается в нем

Самвел вернулся в приемную палату.

Сегодня ему казалось, что стены этой роскошной обширной комнаты давят на него. Он подошел к окну, откинул тяжелую шелковую занавесь и раскрыл одну из створок, чтобы в комнату проник свежий воздух. Затем отворил дверь для слуги. В комнату вместо слуги вбежала его борзая красивой золотистой масти; умное животное, видимо, ожидало в прихожей, когда его впустят. Кожа собаки была так тонка, что можно было сосчитать все ребра. На длинной шее висел серебряный ошейник. Собака подбежала к Самвелу, встала на задние лапы, передние положила ему на грудь и с какой-то нежностью посмотрела ему в лицо, точно стараясь угадать, отчего хозяин сегодня так печален. Самвел ласково потрепал длинные уши и красивую морду борзой. Собака, успокоенная этой лаской, опустила лапы, отошла и легла в угол, не переставая следить покорными глазами за любимым хозяином, который медленными, неровными шагами прохаживался по комнате.

Душа Самвела была охвачена волнением, молодая кровь кипела. Чем больше он думал о наступающих бедах, тем все мрачнее казалось ему будущее. Армения стала беспомощна и беззащитна. Царь Аршак, закованный в цепи, томился в Хужистанской крепости Ануш. Наследник престола Пап с женою Зармандухт и двумя детьми, Аршаком и Вагаршаком, был задержан в Константинополе. Царя Аршака изгнал персидский царь Шапух, а наследника престола задержал греческий император Валент. Первосвященник Армении Нерсес Великий, могучий заступник родины, по приказу того же греческого императора, сослан на пустынный остров Патмос. Армения осталась беспомощной. И царь и первосвященник – ее защитники – вне пределов страны. Греческий император, с одной стороны, персидский царь – с другой, как два жадные чудовища с разинутой пастью, алчно боролись друг с другом за право овладеть беззащитной страной…

Эти печальные размышления не давали покоя молодому человеку, и он с ужасом видел великие бедствия своего отечества – его приближающуюся гибель.

А тут еще раздоры среди нахараров. Одни из них стояли за то, чтобы признать власть греков и сделаться их данниками, другие желали принять персидскую власть и стать данниками персов. Нахарары, которым была дорога свобода и независимость Армении, пребывали в полном отчаянии и не находили средств для спасения страны. Не было никого, кто сумел бы объединить их. Не было царя, не было первосвященника. Одни предатели.

Предателями оказались представители двух самых могущественных нахарарств: Ваган Мамиконян и Меружан Арцруни. Первый был отцом Самвела, второй – дядей, братом его матери. Оба изменили христианству, оба приняли персидскую веру и превратились в руках царя Шапуха в оружие уничтожения всего святого и заветного в Армении. Это ужасало молодого человека и в то же время наполняло его сердце невыразимым гневом.

«Окруженный магами[12 - Маги – священники персидской религии Зороастра.] и архимагами едет сюда мой отец… – думал он с глубокой горечью, – и ведет за собой как опору персидское войско… Едет, чтобы уничтожить наши церкви, школы, литературу, обратить нас в персов… Рука об руку с Меружаном… Они уже уничтожили государство, ныне хотят уничтожить народ и религию. Мы должны впредь говорить и молиться по-персидски. И мой отец принимает ревностное участие в преступлении, которое вечным проклятием покроет род Мамиконянов…»

Губы Самвела побледнели, колени задрожали, в глазах потемнело, он едва нашел силы добраться до дивана и опустить отяжелевшую голову на подушки. В таком положении, охватив руками голову, он находился долгое время, чувствуя во всем теле лихорадочную дрожь. Тяжелые, как густой туман, неясные мысли проносились в его воспаленном воображении. Но вот он вздрогнул, вскочил с дивана, говоря, как в бреду:

– Мамиконяны родят и изменников… родят и героев. Когда мой дядя Вардан вместе с царевичем Тиритом восстали против царя Аршака и перешли на сторону Шапуха, мой дядя Васак погнался за ними, и, настигнув в пути, убил и Тирита и своего брата. Рука его не дрогнула, проливая кровь родича, изменившего своему царю и отечеству. А я?.. – Ему показалось, точно эти слова обожгли его уста. Не досказав, он снова упал на диван и, закрыв лицо, стал горько рыдать.

– Ах, отец, отец!.. – повторял он сквозь бурный поток слез.

Он любил своего отца, любил горячей, искренней любовью. Но любил и родину. Его воспитатели с детства внушили ему самоотверженную сыновнюю любовь – прежде всего к родине, а затем к родителям.

Дверь приемной открылась. В комнату бесшумно вошел юноша и, взглянув на молодого князя, от удивления застыл у стены.

Он походил на нарядного комнатного прислужника. На нем была пышная, сияющая всеми цветами радуги одежда. Цветная косая повязка закрывала маленькую шапочку и правую бровь; левая же бровь и часть лба оставались открытыми. По плечам рассыпались длинные золотистые пряди. Цветной пояс из тонкой ткани складками охватывал стройный стан и развевался свободными концами. Накидка и куртка сверкали яркими красками. Шаровары, мелкими сборками доходившие до колен, были перевязаны у голени цветными лентами и, спускаясь ниже, закрывали ноговицы. Роскошные чоботы, сплетенные из разноцветных шелковых нитей, были мягки, как лапы кота, и не производили при ходьбе ни малейшего шума. В левом ухе висело серебряное кольцо – отличие княжеских слуг.

Он все еще ошеломленно глядел на своего господина. Красивые голубые глаза его выражали одновременно насмешку и удивление. Почему молодой князь поднялся сегодня так рано и вышел из опочивальни неумытым и неодетым? За ним не водилось такой привычки. Слуга ухмыльнулся про себя, полагая, что если его всегда такой веселый господин вдруг загрустил и лежит, уткнувшись лицом в подушку, значит он чем-то удручен.

Так он понимал виденное. Желая как-нибудь привлечь внимание князя, он подошел к собаке и наступил ей на лапу.

Собака зарычала от боли.

Князь поднял голову.

– Это ты, Иусик?

– Я, господин, – ответил слуга кланяясь. По установленному обычаю, слуга не мог первым обратиться к своему господину и должен был молча ожидать приказаний. Обычно в этот час Самвел умывался и одевался.

Иусик ждал, пока господин соблаговолит потребовать воды, но молодой князь продолжал лежать, не говоря ни слова.

– Знает ли господин мой, что в эту ночь произошло в замке? – спросил Иусик с хитрой усмешкой, желая рассеять грусть господина.

– Что произошло?

– Мыши отгрызли у Папика бороду. (Речь шла о привратнике замка). Вчера вечером, – продолжал юноша, – он чисто вымылся, умастился и отправился в гости к своему зятю. Оттуда приплелся пьянехонек, крепко заснул и даже не заметил, как мыши поужинали у него на подушке.

Князь посмотрел в неспокойные, горящие глаза молодого слуги и строго произнес:

– Это твои проказы, озорник?

– Да нет, бог свидетель!

– Поклянись моей головой!

Юноша, покраснев, умолк.

– Смотри, чтоб эти глупости больше не повторялись.

Шутка не удалась.

– Что же мне было делать?.. – промолвил юноша, смущенно опустив голову. – Притащился пьяный и заснул. В замок ночью прибыл человек, а он даже не почесался.

– Какой человек? – спросил князь настороженно.

– Гонец. Я ему открыл ворота; ой прошел прямо к княгине.

– Ты не спал?

– Я всю ночь не спал…

При этих словах юноша покраснел еще сильнее.

– Опять, видно, возле «ее» дверей томился? – спросил князь смягчаясь.

– Мне ли таиться перед моим князем?.. Так и было…

Юноша был влюблен в одну из служанок княгини, матери Самвела. Князь знал об этом. Проделка с бородой старика-привратника была одним из последствий этой влюбленности. Старик-привратник мешал ночным похождениям влюбленного. Но князь оставил эту тему и перешел к другой.

– Ну, а гонца ты узнал?

– Сатану узнать не трудно.

– Кто же это?

– Воскан Парехский. Тот самый, что убил свою жену и взял жену родного брата. Он привез письмо от старого князя.