Гензигрет

Солнышко за окошком.

Вставать не хотелось. Одолела послесонная истома. Лежали, тянулись.

Но всё равно уже наступило

Утро

и с утром с этим что-то было не так.

Буков и Эва стояли у кровати, смотрели на детей во все глаза, и вид у них был какой-то не вчерашний. Какой, непонятно, но улыбок и приветливости вчерашней точно не было.

Гретель почему-то захотелось плакать, слёзки вот-вот закапают. Гензель никакой тревоги не чувствовал, просто, совсем немножко, было не по себе.

Смотрели друг на друга и молчали.

Первым очнулся Буков.

– Т-а-ак. Они здесь. А время уже к полудню. А они здесь. Беда, Эва, беда. Слышал про такое, но чтоб с нами. Такое последний раз было лет тридцать, наверно, назад. Или даже тридцать пять. К кузнецу напросился на ночёвку парень. И тоже остался.

Ладно, пусть встают, чего уж теперь-то. Мыться и за стол. Кушать. А уж потом думать. Думать, что делать. Ты Буську найди. Может, что подскажет. Беда.

Говорили они непонятно, и от непонятности этой стало как-то неуютно.

Хозяева удивлённые какие-то и, по всему видно, обеспокоенные. А чем? Где ещё быть Гензелю с Гретель, если они на этой кровати уснули. Кровати по ночам не ездят. Да и днём тоже, если их не двигать из комнаты в комнату.

Встали, помылись, пошли к столу.

Дети, однако, ели с аппетитом. Ели, как будто их неделю не кормили. Кушали все молча, только часы старинные на стенке громко тикали. Да кукушка из часов выпрыгнула, чтоб разок кукукнуть и опять за дверку спряталась до следующего часа. Значит, уже час дня, неплохо поспали.

Поели.

Буков встал, буркнул что-то неразборчивое, вышел. А Гензель с Гретель, сытые и расслабленные, расползлись на стульях. Идти никуда не хотелось. Волноваться тоже. Всё само разрешится. Узнают, куда к станции идти и тогда уже пойдут.

А может, и отвезут их?

На стенах никаких обоев или там краски. Простые брёвна. Над дверью прибита подкова, тёмная, тяжелая, не такая, как в сувенирных магазинах продают.

Надо бы вставать и опять идти. Вперёд, до дома.

Только дорогу у хозяев разузнать.

И тут из-под двери, а похоже, прямо сквозь закрытую дверь, в комнату вкатился теннисный мяч. Даже не мяч, а шар, как будто из дыма или тумана сделанный. Прокатился по цветному вязаному половичку, повернул к лавке у стены и на эту лавку запрыгнул. Стал пухнуть, тихо шелестеть, как сухие листья на ветру, темнеть. Тихий хлопок, и вместо шара на скамейке оказался маленький, меньше Гензеля, старичок. С бородкой, но лицо гладкое, мальчишеское. В курточке, штанишках с бретелькой через плечо. Ножки босые в воздухе болтаются, до пола не достают. Старичок хихикнул, повертел головой и, спрыгнув с лавки, протопал к столу. Ловко залез на стул Буковский и взялся за булку со стаканом молока, которые ему быстро подсунула Эва.

Ел с аппетитом, не спеша и поглядывал на открытые детские рты.

Эва засмеялась: – Вижу, доволен! Цирк устроил. Народ удивил. Впору деньги с публики собирать. А здравствуйте где, или утро доброе? А познакомиться. Гости у нас. За столом ведь сидишь. Дать ещё булочку?

– Булочку дать. А утро не шибко доброе, – кивнул старичок на детей, – да и не утро давно, солнце далеко за полдень. Здравствуйте, гости дорогие. С Эвой мне здороваться не надо, я то не в гостях, это и мой дом, и виделись мы уже с ней сегодня. Поговорить, правда, не успели, спешил я. А рты можно закрыть. Зовут меня Бусимир.

– И по каким же таким делам ты так спешил? – засмеялась Эва, – и не слушайте его, Бусимиром его никто здесь не называет. Знакомьтесь. Это Гензель и Гретель. А это Буська, домовой.

– Здесь не зовут. А не здесь и люди культурные, зовут Бусимиром, и обращаются на вы. Имена у вас сказочно не современные, да и наши для вас, так я понимаю, тоже в диковинку. А ходил я к мастеру Кевлу, для дома кое-что заказал и сговорились не за дорого. Дашь на дашь, обмен. Завтра, может, уже готово будет. Пойду забирать.

– Боюсь, у тебя уже сегодня дел прибавится, –вздохнула Эва, – и на завтра ещё останется. Пойдём на воздух, Буков зовёт. Он в сараюшке, ребятам мешки заплечные сделал.

– У них это рюкзаки называется, – Буська явно любил поважничать, – ты в Землю ихнюю не ходишь, вот и не разбираешься.

Пошли в сараюшку.

Гензель шёл и думал. Как так? Эву никто не звал, во всяком случае, он не слышал. Из дома она не выходила. Откуда знает, что Буков рюкзаки сделал и зачем рюкзаки. Не могли они с Гретель в какую-то уж совсем даль зайти. Ну, заблудились чуть-чуть. Не в тайге же.

Гензель в тайге никогда не был, но знает, что она огромная и часто непроходимая. Так до неё долго на поезде ехать надо или на самолёте.

Шли они сюда долго, но не два же дня и не три. Дойдут до станции. На электричку – и домой. Денег надо у хозяев попросить на дорогу. Потом вернём. Им с Гретель, вообще-то, кажется, можно и бесплатно доехать, ведь дети, но лучше не рисковать и внимания к себе не привлекать.

Буська дёрнул его за рукав: – Денег у нас не водится, только в городе, электричек здесь тоже нет. Лошади есть.

– Цыц, Буська, – построжела Эва, – Сейчас сядем рядком и решать будем ладком, как ребятишек домой переправлять. Ты знаешь? Не знаешь. И я не знаю.

Гретель ничего не поняла, а Гензелю это всё очень не понравилось.

Буков сам вышел к ним навстречу. Расселись на улице, кто где. Буська вообще в траву бухнулся, руки за голову, нога на ногу. Дети на поленьях у стенки пристроились, Буков выхватил из сарайчика табуретку и сел напротив.

– Так, народ. А именно гости дорогие. Слушаем внимательно, задаём вопросы, советуем, если есть что посоветовать.

Дети!

Гензель и Гретель!

Самое главное. Мы все с вами живём на Земле, но в разных мирах. Земли наши разные. Вы на одной Земле, мы на другой Земле. Мы в ваш мир можем зайти, а значит, и выйти, к себе вернуться, так уж мы устроены. А вы в наш – нет.

Буков помолчал, и продолжил.

– В вашем мире нас называют скрытые люди и ещё всяко-разно, но смысл один – вы нас у себя не видите, когда мы на вашу Землю ходим, а мы вас видим. Мы к вам приходим, а звучим по своему. А настроимся на ваш звук,– вот вам и чудо, не было никого рядом, и вдруг есть. Вы так не умеете.

Нет, Гензель, привидения – это другая история. Об этом попозже или, может, в другой раз. Даже лучше в другой.

Дальше.

Вы можете иногда к нам попасть. И попадаете. Очень редко, когда природа в каком-нибудь месте, случайно, открывает дверку между нашими мирами, потому что наши миры рядом, или друг в друге, как матрёшки. Я в этом не сильно разбираюсь, да мне и не надо. Так уж всё устроено. Вы оказываетесь у этой дверки, и вот, здрасьте, Гензель и здрасьте Гретель, вы в гостях у дядюшки Букова.

Конечно, никаких дверей с ручками и замками на самом деле нет. Но в таких местах, чаще вечером или ночью, или в грозу, или не поймёшь когда и от чего, на какое-то время открывается проход. И вы через него проходите. Кто на минуту, кто подольше, а потом вас выбрасывает обратно. Может почти сразу, или погодя. Но утром обязательно. Сегодня вас тут уже никак не должно было быть. Вы должны быть у себя.

Дверка дверкой, но и от человека тоже многое зависит, какой он. Или от его настроения. Устал, испугался, во сне или сам человек для нашего мира подходящий.

Гретель девочка, думаю, не простая. Очень не простая, очень чувствительная. Она ночью подстроилась к нашему миру. Она его не увидела, она почувствовала наш мир, наш дом и свет в нашем окне. Поэтому окно светило только ей. А когда вы подошли ближе, произошёл переход, и вы оказались у нас.

Утром вы должны были проснуться в своём мире, на полянке в лесу, никаких домов, Буковых и Бусек, а проснулись здесь, в нашем. Это бывает очень-очень редко. И кто не возвращается в свой мир, остаётся здесь.