Долина скорби

дел людских».

– Вижу, сир, утро выдалось тяжелым, – сказал Кортни как можно

равнодушнее, скосив глаза на сира Бриана, больше походившего на простолюдина, нежели на судью.

На Бриане была просторная белая рубаха, кое-как заправленная в широкие штаны из черной шерсти, а башмаки, надетые на босую ногу, и вовсе смотрелись несуразно, ибо были на два размера больше ноги. Не в пример хозяину, Реджи выглядел элегантно, ибо его костюм состоял из приталенной серой куртки, синих чулков, коричневых бархатных туфель и короткого плаща из бурого сукна, на котором красовался шествующий белоснежный горностай. То был герб сира Бриана, полученный его предками за особые заслуги перед домом Бланчестеров. Что до Кортни, то он выглядел настоящим щеголем. Полукруглый зеленый плащ, небрежно накинутый на плечи, открывал посторонним взорам ярко-пурпурную рубаху с золотой каймой, будто хозяин нарочито желал подчеркнуть свое положение. Подтверждением тому была и золотая брошь в виде бегущего оленя, удерживающая плащ на плечах старейшины. Большая, размером с кулак, она смотрелась ярким пятном на костюме Кортни, от чего могло показаться, что не брошь удерживает плащ на его плечах, а наоборот, плащ удерживает брошь на его груди. Ноги старейшины, перевязанные шелковыми лентами, поражали буйством красок, ибо несли в себе все цвета радуги. Единственное, что выбивалось из общего ряда, так это черные туфли с загнутым кверху острым носком.

– Утро как утро, – отозвался Бриан, при словах которого Реджи, стоящий чуть в сторонке, улыбнулся, ибо понимал, что господин еще пребывал в дурном расположении духа, причины которого он не знал и знать не хотел.

Попав в оруженосцы, он первое время изнывал от склочного нрава господина, но, со временем привык к старику, которого принимал не иначе, как отца, которого никогда не знал, как, впрочем, и матери, будучи подброшенным на порог одного из богатейших домов Вестхарбора. Попал же он к нему по счастливой случайности – отец сира Бриана был дружен с хозяином дома, в котором и прошли детские годы Реджи.

– Если брат Анхель увидит вас в таком одеянии…

– К демонам брата Анхеля!

– Он непременно донесет Его Высочеству.

– Да хоть Ее Величеству!

Поерзав в кресле, Бриан нахмурился и устремил взгляд на шумную процессию, показавшуюся со стороны леса. Люди в серых мешкоподобных одеяниях, все, как на подбор – молодые и рослые – пробирались сквозь толпу, прокладывая путь двухфутовыми палками. В середине процессии следовал брат Анхель – высокий старец с посохом, на котором было белое одеяние с пурпурной каймой, каскадом ниспадающее на мостовую. Добравшись до судейского стола, брат Анхель, ничего не говоря, прошел к своему месту, а служители Божьего дома встали за его спиной.

– Приветствую вас, Ваше Преосвященство! – подобострастно поприветствовал брата Анхеля старейшина Джонс, растянув в улыбке рот.

Но, брат Анхель, будто набрав в рот воды, на приветствие не ответил. Его надменное, гладко выбритое лицо будто говорило, что ему нет чести говорить с человеком низкого происхождения, и то была правда. Крестьянин в седьмом поколении, Кортни прервал семейную традицию, перебравшись из южных окрестностей Миддланда в Вестхарбор, где занялся торговлей, да столь успешно, что со временем стал владельцем полусотни лавок и небольшой торговой флотилии. Впрочем, столь выдающиеся успехи старейшины брата Анхеля нисколько не впечатляли. Его тонкие, поджатые губы с опущенными уголками вкупе с острым носом и саркастической улыбкой на губах выдавали в нем человека сухой души.

– Ваше Преосвященство, – обратился к брату Анхелю один из служителей, отличавшийся от прочих рыжей шевелюрой, пустым взглядом и козлиной бородкой. – Прикажите начинать?

– И как можно скорее, – ответил брат Анхель, после чего служитель поискал кого-то в толпе взглядом, а найдя его, махнул рукой.

При виде палача и дюжины людей, появившихся в окружении копейщиков со стороны южных кварталов, толпа загудела, как пчелиный улей.

– Что, куда-то спешишь, брат Анхель? – поинтересовался Бриан.

– Дела божьи не требуют отлагательств, сир Бриан, – ответил брат Анхель.

– Если бы Боги знали, чем вы, божьи слуги, занимаетесь, то они бы брюхо надорвали от смеха!

При этих словах служители зашевелились, обменявшись

взглядами, а кое-кто набрался смелости и сделал шаг, держа

наперевес палку, будто намереваясь наказать наглеца должным образом. Но, стоило брату Анхелю поднять руку, как гнев улегся и служители взяли себя в руки.

– Вижу, сир Бриан себе не изменяет – ворчит на весь белый свет, будто он его недостоин.

– Не знаю, как насчет всего света, но, вот насчет вас, божьих слуг, у меня отдельное мнение.

– Если скажу, что мне не столь интересно твое мнение, я не закрою тебе рот, верно? Если так, говори, не бойся, мои уши все стерпят.

– Право, ты глупец, раз думаешь, что Бриан Донокан, лучший воин Его Величества, кого-то боится на этом свете!

При словах о Его Величестве сир Бриан выпрямился, словно узрел перед собой образ покойного короля Харлина.

– Да нет, это ты глупец, живущий вчерашним днем.

– Я глупец!? – возмутился Бриан, привстав из-за стола.

Упершись руками в стол, он смотрел на божьего слугу, с трудом удерживаясь, дабы не помять ему бока. Но, тот не выказывал не малейшего беспокойства. Склонив голову на бок, брат Анхель не отрывал взгляда от процессии во главе с палачом. Пройдя через оцепление, палач – мужчина с голым торсом и красным колпаком на голове – остановился у плахи, наклонился и одним рывком выдернул из нее топор с длинной рукоятью. Завидев это, толпа взревела, предвкушая начало представления. Дотронувшись до лезвия топора, палач прошелся по нему большим пальцем, из которого тут же хлынула кровь, при виде которой толпа завизжала, как девка, пребывающая в плену демонов, и поддалась вперед, норовя смять оцепление. Но, копейщики удержали толпу, подтвердив серьезность своих намерений копьями, нацеленными на простолюдинов. Возложив топор на плечо, палач повернулся к преступникам и, одного за другим пометил кровью, нанеся ее на лоб. То было печатью смерти, как любили поговаривать в народе.

– Ты, ты, а кто же еще!? – ухмыльнулся брат Анхель, выдержав паузу. – Король Харлин, да будут благословенны его дни в мире Богов, спит вечным сном, а его лучший воин продолжает витать в облаках.

– Витать в облаках?

– Да, ибо ты не видишь, как вокруг изменилась жизнь. Открой глаза, пробудись, пока не поздно!

– Ты, брат Анхель, не иначе, как бредишь.

– О, Боги, донесите мои слова до разума глупца! – воскликнул брат Анхель, подняв взгляд к небу.

Весь его вид говорил о том, что он искренне полагается на помощь Богов, однако, всю картину портила печать равнодушия, лежащая на его лице. Лицо Бриана, походившее на луну в багровых тонах, напротив, говорило само за себя.

– Еще раз назовешь меня глупцом, пожалеешь, клянусь именем Его Величества.

Служители, услышав угрозу, засуетились и оказались за спиной Бриана. Что до Реджи, то благостное настроение, в котором он пребывал до этого момента, как ветром сдуло. Обнажив меч, он сделал шаг к хозяину, но служители не дали ему прохода.

– Остынь, Донокан, наш спор пустой, как кувшин, иссушенный пьяницей, а впереди еще дел невпроворот.

Кивнув рыжеволосому служителю, брат Анхель откинулся на спинку кресла и бросил взгляд в толпу. Обойдя стол, служитель поочередно поклонился судьям, а затем развернулся, выудил из пазухи свиток и поднял руку, возвещая народу о начале суда. Поймав насмешливые взгляды служителей, сиру Бриану ничего не оставалось делать, как присесть на свое место. Развалившись в кресле, он закрыл глаза, ощущая, как бессилие овладевает им с головы до ног. Это чувство было ему хорошо знакомо с тех самых пор, когда он не смог защитить жителей приморского городка и четырех селений в дюнах Соутланда.

В тот день, провожая взглядом косые паруса хирамских галер, он битый час просидел на берегу, размышляя о непростых отношениях с Королевским советом. Чего бы он ни просил, будь то увеличение жалованья солдатам, возведение на побережье двадцатифутовой стены или закупка хирамских жеребцов, славившихся выносливостью, он каждый раз натыкался на отказ. На все про все у совета был один ответ – в казне нет средств. Так, размышляя о прошлом, сир Бриан не заметил, как начался суд над безусым юнцом. До его слуха доносились обрывки слов обвинителя и юного преступника, чей голос был еле уловим. Облаченный, как и прочие преступники, в серую рубаху, доходящую до щиколоток, он выглядел потерянным, ибо его взгляд блуждал по площади, как блуждает солнечный зайчик, отражающийся от белого доспеха. Доходили до его слуха и обрывки

речи брата Анхеля, смысла которой он не мог уяснить.

– Роальд, сын Марли, – обратился обвинитель к юноше. – Признаешь ли ты свою вину… утром три дня тому назад?..

– Нет, не признаю, – ответил тихим голосом юноша, покраснев, как ученик, провинившийся перед лицом наставника.

– Свидетели оного преступления… что…

– Отца смыло волной, и я!..

– Не мог или не захотел?

– Море было столь гневным…

– Значит ли?..

– Нет…