– Ты его видишь? – ахнула Тайка.
– Какой хорошенький! А можно погладить?
Щенок сам подлез под ее ладонь и тявкнул.
– На маленькую Джульку похож, – девочка улыбнулась. – Такой же смешной.
Симаргл приподнял одно ухо, посмотрел на Тайку, на Аленку, будто выбирая между ними, а потом прижался к Аленкиной ноге и снова тявкнул.
Говорить он еще не умел – даже по-собачьи, – но Тайка поняла без слов:
– Это Джулькин сын, и он выбрал тебя своей хозяйкой. Ух и повезло тебе, Аленушка.
– Правда? – Девочка взвизгнула и обняла щенка за шею, а тот принялся вылизывать ей лицо. – Значит, Джуля не просто ушла, а оставила вместо себя… как же его назвать? Может, Пушок?
– Нет, только не это! – Коловерша едва не свалился с Тайкиного плеча.
– Или лучше Снежок?
– Да-да, прекрасное имя!
К счастью, Аленка по-прежнему не слышала коловершу.
Тайка легонько стукнула Пушка по макушке, чтобы тот успокоился, а затем снова обратилась к девочке:
– Это необычный пес. Твоя мама не увидит его, пока он не научится прятать крылья. Он сможет говорить, а потом и читать твои мысли, будет защищать тебя от всего на свете, отгонять болезни и ночные страхи. Но если ты предашь его, он не проживет и дня.
– Я никому его не отдам. И буду заботиться, – Аленка запустила пальцы в густую белую шерсть. – Мы подружимся. Честно-пречестно!
Она что-то шепнула щенку на ухо, и тот вдруг исчез. Лишь собачьи следы, появляющиеся на земле рядом с Аленкой, указывали, что симаргл все еще здесь. Кажется, эти двое и впрямь нашли друг друга.
– Снежок! – крикнул коловерша им вслед. – И чтобы никаких Пушков мне тут.
– Вот ведь эгоист, – Тайка рассмеялась.
* * *
– Звиняй, хозяйка, – Никифор снял картуз. – Кто ж знал, что Сеня – тот еще фрукт. Ох, прав был Пушок…
– Бражку варили? – Тайка принюхалась.
– Ага, – потупился Никифор.
– Пили?
– Ну, по чуть-чуть… Просыпаюсь, а Сенька сбег и серебряные ложки прихватил, гад.
«И поделом», – хотела сказать Тайка, но вместо этого улыбнулась:
– Не расстраивайся, Никифор. Ты же от чистого сердца, другу помочь хотел.
Домовой просиял:
– Ты у меня, хозяюшка, самая лучшая!
– А ты льстец.
– Не без этого… Как думаешь, – Никифор напялил картуз и приосанился, – зачем тот тип из дивьих приходил?
– Как пришел, так и ушел, – Тайка пожала плечами. – Мне-то какое дело?
– Кому ж еще, как не тебе? – Домовой огладил бороду. – Ты ж у нас ведьма!
Тайка вздохнула: сколько раз за последние дни она слышала эти слова?
Ох, а то ли еще будет!
Глава четвертая. Папоротников цвет
С самого утра Тайка затеяла печь пирожки. Думала домового порадовать: Никифор в последние дни смурной ходил да все вздыхал тяжко. Но горестями не делился.
– А с чем пирожки? – На стол спикировал Пушок. – С маком?
– С таком, – Тайка отмахнулась полотенцем, и коловерша вспорхнул, подняв облако мучной пыли.
Порой Тайке казалось, что осенне-рыжий Пушок, напоминающий помесь кошки с совой, взял худшие качества от тех и других. Он был быстр, нагл, умел подкрасться бесшумно и жрал все, что плохо лежало. А по его мнению любая еда лежала плохо. Вот и сейчас сцапал когтями куриное яйцо и смылся, гад.
– Брось, хозяйка, – Никифор чихнул и принялся отряхивать картуз от муки. – Пущай летит, разбойник пернатый.
Тайка вытерла пот со лба и погрозила кулаком печке, за которой спрятался вороватый коловерша.
– И все же, Никифор, что случилось? Я же вижу, ты сам не свой.
Домовой, вздохнув, поскреб в бороде:
– Гриня пропал. Уж целую седьмицу как. Не знаем, чо и думать.
Гриней звали дивнозёрского лешего. Тот хоть молодой и озорной был, но дело свое знал хорошо. Грибов и ягод в лесу всегда родилось в избытке, зверье лоснилось и множилось, лес рос красивый, чистый, а то, что Гриня порой превращался в выпь и пугал криками дачников, – так у всех свои недостатки.
– То есть как это – пропал? Совсем? – Тайка опустилась на табурет.
Никифор кивнул:
– С концами… и, как назло, прямо в канун праздника. Кикиморы с ног сбились, мавки рыдают хором: какое уж тут веселье… Кстати, ты сама-то пойдешь?
– А что за праздник?
– Дык купальская ночь сегодня! Забыла? – Никифор глянул на нее с укоризной.