Чужой

Корабль тоже счел это приемлемым, и ответ Матери последовал незамедлительно:

МОНИТОРИНГ ОБРАЩАЕТСЯ К МАТРИЦЕ.

Под этим кратким сообщением возникли колонки информационных категорий.

Даллас изучил предоставленный мелким шрифтом список, обнаружил желаемый отрезок и ввел команду: ВКЛЮЧИТЬ ПРИОРИТЕТ КОМАНДЫ.

– ФУНКЦИЯ МОНИТОРГИНГА ГОТОВА К ЗАПРОСУ, – откликнулась Мать. Разум компьютеров обычно не программировали на многословность, и Мать не являлась исключением из правила.

Это было хорошо с точки зрения Далласа. Капитан был не в настроении для болтовни. Так что он просто ввел короткое: «ЧТО ЗА ИСТОРИЯ, МАТЬ?» – и стал ждать…

Нельзя сказать, что мостик «Ностромо» был просторным. Скорее, он вызывал клаустрофобию меньше, чем прочие комнаты и отсеки на корабле – хотя разница была невелика. Пять эргономичных кресел ожидали своих владельцев. На консолях повсюду терпеливо вспыхивали и гасли огоньки, и многочисленные дисплеи разных форм и размеров ожидали прибытия людей, которые скомандуют, что отображать. Большой мостик был бы дорогостоящим излишеством – ведь большую часть времени в полете команда проводила без движения в заморозке. Потому его спроектировали сугубо для работы, а не для отдыха или развлечения. И люди, что здесь работали, знали это так же хорошо, как и машины.

Плотно закрытая дверь дрогнула и бесшумно скользнула в стену. Вошел Кейн, за которым следовали Рипли, Ламберт и Эш. Они подошли к своим местам, устроились за консолями с простотой и легкостью старых друзей, встретившихся после долгой разлуки.

Пятое место осталось пустовать до тех пор, пока Даллас не вернется со своего свидания тет-а-тет с Матерью – блоком разума компьютера «Ностромо». Это было его настоящее имя, а не шуточная кличка: люди становятся весьма серьезными, когда речь заходит о машинах, ответственных за сохранение человеческих жизней. Со своей стороны, машина приняла имя Мать с такой же торжественностью, хотя и без эмоционального окраса.

Неформальность одежды была под стать расслабленным телам членов команды – небрежная пародия на летную униформу. Наряд каждого отражал его индивидуальность. Футболки и брюки были измяты и выглядели потрепанными после того, как годы пролежали в ящиках без дела – как и тела, которые они облекали.

Первые звуки, раздавшиеся на мостике за много лет, отражали чувства всех присутствовавших, пусть даже те сами еще не могли их толком осознать. Джонс мяукнул, когда Рипли опустила его на палубу. Затем он принялся мурлыкать и тереться о ее лодыжки, пока она устраивалась в кресле с высокой спинкой.

– Подключи нас, – Кейн проверял собственную консоль, лаская приборы взглядом и выискивая изменения и отличия, пока Рипли и Ламберт щелкали нужными переключателями и нажимали на кнопки.

Новые огоньки разных цветов перекинулись с одних панелей и экранов на другие. Складывалось ощущение, что инструменты радовались появлению своих органических коллег и рвались продемонстрировать собственные таланты по первому же запросу.

На панелях перед Кейном появились свежие цифры и слова. Он соотнес их с тут же вспомнившимися, запечатленными в мозгу.

– Пока все выглядит нормально. Дай нам на что-нибудь поглядеть.

Пальцы Ламберт затанцевали арпеджио над плотно натыканными кнопками управления. По всему мостику ожили видеопанели, большая часть которых для лучшего обзора свисала с потолка. Навигатор изучила квадратный экран рядом с собой и тут же нахмурилась. Многое из того, что она увидела, было ожидаемо, но еще больше оказалось неожиданного. А самое главное – то, чего они ждали больше всего, и что должно было доминировать на обзорных экранах, отсутствовало. Это было настолько важно, что свело на нет прочие показатели.

– Где Земля?

Тщательно изучая собственный экран, Кейн различал только черноту, усеянную звездами. Даже принимая во внимание вероятность того, что они вышли из гиперпространства слишком рано, родная система должна быть хотя бы обозначена на мониторах. Но Солнца не было так же, как и Земли.

– Ты мне это скажи, Ламберт. Ты же у нас навигатор.

Какая-то звезда находилась строго по центру на каждом экране, но это было не Солнце: цвет не тот, а форма увеличенных компьютером пятнышек на ее орбите – и подавно. Они были несвойственными привычному Солнцу – ни их форма, ни размер, ни количество.

– Это не наша система, – озвучила очевидное Рипли, оцепенело глядя на экран.

– Может, проблема не в звездах, а в нашем положении? – голос Кейна звучал не слишком убедительно даже для него. – Уже бывало, что корабли выходили из гиперпространства жопой вперед к месту назначения. На максимальном увеличении это вполне может оказаться Центавром, а Солнце может быть позади нас. Прежде, чем паниковать, давайте все просканируем.

Он не добавил, что система на экранах напоминала систему Центавра примерно в той же степени, что и Солнечную.

Герметизированные камеры в побитой шкуре «Ностромо» бесшумно зашевелились в вакууме космоса, пытаясь отыскать в бесконечности следы теплой Земли. Вспомогательные камеры на прицепе корабля – огромном конгломерате массивных форм и металлических фигур – давали собственную панораму. Обитатели предыдущей эпохи были бы изумлены, если бы узнали, что сквозь пустоту между звездами «Ностромо» буксирует внушительное количество нефти-сырца с собственным автоматическим и постоянно функционирующим заводом по ее очистке.

К тому времени, как «Ностромо» прибудет на околоземную орбиту, эта нефть уже превратится в нефтехимические продукты. Подобная методика была необходима. Хотя человечество давно разработало для питания своей цивилизации чудесные и эффективные заменители, сделано это было только после того, как жадные индивиды высосали последние капли нефти из опустошенной Земли. Все машины человечества теперь работали на ядерном синтезе и солнечной энергии, но полностью заменить нефтепродукты эти средства не могли. Например, атомный двигатель не мог производить пластик, а современный мир скорее сможет существовать без энергии, чем без пластика. Отсюда и присутствие коммерчески выгодного, хотя и исторически нелепого груза «Ностромо», состоящего из оборудования и зловонной черной жидкости, которую оно терпеливо перерабатывало.

Единственной системой, которую обнаруживали камеры, была та самая, что красовалась строго по центру всех экранов на мостике – та самая, с неподобающим ожерельем планет, кружащих вокруг звезды невнятного цвета. У Кейна уже не осталось сомнений – и еще меньше их было у Ламберт, – что «Ностромо» предполагал именно эту систему их непосредственным пунктом назначения.

Все же здесь могла крыться ошибка расчета времени, а не пространства. Солнце могло быть расположено где-то в отдалении слева или справа от этой звезды. И был надежный способ это выяснить.

– Свяжись с управлением траффика, – Кейн пожевал нижнюю губу. – Если мы сможем связаться с ними, то поймем, что мы – в правильном квадранте. Если Солнце где-то неподалеку, то мы получим ответ с одной из внешних станций.

Пальцы Ламберт тронули другие кнопки.

– Это коммерческий буксир глубокого космоса «Ностромо», регистрационный номер один-восемь-ноль-два-четыре-шесть, на пути к Земле с объемным грузом нефти-сырца и заводом по ее переработке. Вызываю Антарктическое управление траффиком. Вы меня слышите? Прием.

В ответ из динамиков донеслось только слабое, но постоянное шипение помех. У ног Рипли мурлыкал в такт этому шуму Джонс.

Ламберт попыталась снова:

– Коммерческий буксир глубокого космоса «Ностромо» вызывает Солнце, Антарктическое управление траффиком. Мы испытываем сложности с определением места положения. Это срочный вызов; пожалуйста, ответьте.

И снова только нервное шипение помех.

Ламберт забеспокоилась:

– Нужна помощь, нужна помощь. Буксир «Ностромо» вызывает солнечное управление траффиком или любое судно в диапазоне слышимости. Нужна помощь. Ответьте.

Неоправданный призыв о помощи (ведь Ламберт знала, что им сейчас не угрожает никакая непосредственная опасность) остался без ответа и отклика. Она удрученно выключила передатчик, но оставила приемник работать на всех каналах, на случай, если где-то рядом пройдет еще один корабль, ведущий трансляцию.

– Я так и знала, что мы не рядом с нашей системой. Я знаю окрестности, – пробормотала Рипли и кивнула на экран над своим местом. – Такого нет нигде поблизости от Солнца.

– Занимайся делом, – приказал ей Кейн и повернулся обратно к Ламберт. – Ну и где мы? У тебя уже есть данные?

– Дай мне минутку, ладно? Это не так просто. Мы в каком-то космическом захолустье.

– Старайся.

– Я над этим работаю.

Через несколько минут интенсивного поиска и взаимодействия с компьютером на ее лице появилась скупая ухмылка удовлетворения.

– Нашла, где это… и мы. Мы совсем недалеко от Дзеты-Два в созвездии Сетки. Еще даже не достигли внешнего заселенного кольца. Слишком глубоко, чтобы дотянуться до навигационного маячка, не говоря уже о диспетчерах Солнечной.

– И какого черта мы здесь делаем? – вслух поинтересовался Кейн. – Если с кораблем все в порядке, а мы еще не дома – зачем Мать нас разморозила?

По чистой случайности, а вовсе не в ответ на размышления старпома, раздался громкий и повелительный сигнал, привлекающий внимание к станциям управления…

Рядом с кормовой частью «Ностромо» располагался просторный отсек, заполненный преимущественно сложными и мощными механизмами. Здесь находилось сердце корабля – обширная система двигателей, которые позволяли буксиру искривлять пространство, игнорировать время и «показывать свой металлический нос» Эйнштейну… и отсюда же шло питание устройств, поддерживавших хрупкие жизни человеческой команды.

На переднем краю этого массивного гудящего комплекса имелся стеклянный отсек, прозрачный бугорок на носу айсберга гиперпространственного двигателя. Внутри, устроившись в эргономичных креслах, находились два человека. Они несли ответственность за здоровье и благополучие корабельного двигателя, и такое положение дел их устраивало. Они заботились о нем, а он заботился о них.

Большую часть времени двигатель отлично заботился о себе сам, что позволяло людям тратить время на более интересные и полезные дела, вроде распития пива или обмена грязными историями. В данный момент был черед Паркера. Он в сотый раз пересказывал байку о механике-новичке и борделе с невесомостью. Это была хорошая история, из тех, что всегда вызывали понимающий смешок-другой у молчаливого Бретта и утробный смех у самого рассказчика.

– …и вот мадам надвигается на меня, взбешенная и озабоченная одновременно, – говорил инженер, – и настаивает, чтобы мы пошли и вызволили этого болвана. Думаю, он просто не знал, во что влетел. – Как обычно, он захохотал над игрой слов. – Ты помнишь это место. Все четыре стены, пол и потолок – сплошное зеркало. Кровати нет, только бархатная сеть, подвешенная в центре, – чтобы ограничивать твою активность и не давать ударяться о стены, – и нулевая гравитация. – Он покачал головой, вспоминая с неодобрением. – Не место для любителей, нет, сэр! Подозреваю, мальчишку сбили с толку или уговорили попробовать это члены его команды.