Чужие

В тот день Лайдекер перехватил Симпсона прежде, чем тот успел сбежать.

– Видел отчет о погоде на следующую неделю?

Симпсон жевал нечто пахучее, оставляющее во рту пятна. Лайдекер подозревал, что вещество это считается нелегальным, но промолчал. Это было делом Симпсона, который, к тому же, являлся его начальником. А еще Лайдекер подумывал о том, чтобы попросить немного и себе. Небольшие пороки на Ахероне не приветствовались, но пока они не влияли на работу, их и не высмеивали. И без того непросто было сохранить здравый рассудок. И выжить.

– А что с ним? – поинтересовался технический руководитель.

– У нас будет настоящее бабье лето. Скорость ветра упадет аж до сорока узлов.

– Вот хорошо. Надую «ватрушку» и достану крем для загара. Черт, мне хватит, даже если местное солнце хоть на секунду появится.

Лайдекер покачал головой с видом издевательского неодобрения:

– Всегда мало, а? Разве недостаточно просто знать, что оно по-прежнему где-то там?

– Ничего не могу поделать, жадный я. А надо заткнуться и прикинуть, сколько в жизни хорошего, да? Лайдекер, тебе есть, что сказать, или это просто очередной перерыв на кофе длиной в час?

– Таков уж я. Пользуюсь любой возможностью увильнуть от работы. Кажется, следующий шанс будет где-то через пару лет, – он заглянул в распечатку отчета. – Помнишь, несколько дней назад ты посылал разведчиков к тому высокому плато за Илионским хребтом?

– Ага. Какие-то мечтатели с нашей родины думают, там могут найтись радиоактивные материалы. Так что я вызвал добровольцев, и какой-то парень по имени Джорден поднял клешню. Я им сказал, чтобы поехали-посмотрели, если хотят. Кто-то еще мог двинуться в том же направлении. А что?

– Там сейчас на проводе один парень. Объездчики, семейное предприятие. Говорит, кое-что тащат домой, спрашивал, признают ли их право на находку.

– И все-то теперь юристами стали. Иногда я думаю, что и самому стоило пойти по этой стезе.

– И разрушить такой изысканный образ? Кроме того, спрос на юристов тут невелик. Да и зарабатываешь ты больше.

– Напоминай мне об этом почаще. Помогает. – Симпсон покачал головой и посмотрел на зеленый экран. – Какая-то важная шишка из уютного офиса на Земле велит глянуть по таким-то координатам посреди нигде – и мы идем и глядим. Они не объясняют, зачем, а я не спрашиваю. Не спрашиваю потому, что на запрос уходит две недели, и ответ всегда одинаковый: «не спрашивай». Порой я задумываюсь: ради чего мы вообще стараемся?

– Я тебе только что сказал. Ради денег, – помощник прислонился спиной к консоли. – Так что мне сказать тому парню?

Симпсон повернулся к занимавшему бо?льшую часть стены экрану, который показывал созданную компьютером топографическую карту исследованной области Ахерона. Зона эта была не слишком протяженной, и по сравнению с этой местностью пустыня Калахари выглядела Полинезией. Симпсону редко удавалось посмотреть на поверхность Ахерона лично. Обязанности требовали его постоянного присутствия в Управлении, и руководителя колонии это вполне устраивало.

– Скажи ему: как по мне, все, что он нашел – его. Любой человек, у которого кишка не тонка там ползать, заслуживает того, чтобы оставить себе все найденное.

Даже шестиколесный вездеход на огромных шинах, с бронированными боками и антикоррозийным покрытием на днище, не был полностью защищен от погодных условий Ахерона. С другой стороны, мало какое оборудование могло похвастаться полной защитой. Заплаты и сварка превратили некогда гладкую поверхность вездехода в коллаж из металлических пластин, которые держались на пайке и эпоксидном герметике, но машина выдерживала удары ветра и пыли и упрямо взбиралась по склону. Людей, которые укрывались внутри, это устраивало.

В настоящий момент вездеход старательно преодолевал небольшой подъем, выбивая раздутыми шинами клубы вулканической пыли, которую сразу же уносил ветер. Выветренный песчаник и сланец крошились под его весом. Порывы штормового ветра выли вдоль бронированных боков, бились в изъязвленные окошки и иллюминаторы в непрестанных попытках ослепить вездеход и его пассажиров. Но решимость водителей в сочетании с надежным двигателем вели машину все дальше. Мотор успокаивающе урчал, и воздушные фильтры без передышки отсеивали пыль и каменную крошку, не давая им нарушить неприкосновенность убежища. Вездеходу чистый воздух для дыхания нужен был не меньше, чем людям.

Расс Джорден выглядел не таким потрепанным, как его машина, но все-таки в нем можно было безошибочно опознать человека, который слишком много времени провел на Ахероне. Человека, избитого ветрами, измученного дурной погодой. Это же, пусть и в меньшей степени, относилось к его жене, Энн. А вот к двум детям, которые прыгали в задней части большой центральной кабины, это не относилось. Они скакали и носились вокруг ящиков и оборудования для забора проб, ухитряясь при этом не разбиться. Предки их с раннего возраста учились ездить верхом на чем-то под названием «лошадь». Рывки вездехода не слишком отличались от движений, к которым приходилось приноравливаться на спине чуткого четвероногого животного, и дети освоили это искусство чуть ли не раньше, чем научились ходить.

Несмотря на формальную герметичность вездехода, детские лица и одежду пятнала пыль. Такова была суровая реальность на Ахероне: неважно, как плотно ты все запечатывал, пыль всегда ухитрялась найти дорогу в машины, конторы, дома. Один из ранних колонистов придумал этому феномену название, которое выглядело больше описательным, чем научным: «частичная диффузия». Ахеронская наука. Обладавшие более живым воображением колонисты настаивали на том, что пыль – разумна. Что она затаивается и ждет, когда приоткроются дверь или окно, после чего целенаправленно бросается внутрь. Домохозяйки в шутку спорили о том, что быстрее: постирать одежду или выбить.

Расс Джорден вел тяжелый вездеход, объезжая вокруг валунов, которые были слишком велики, чтобы через них переехать, прокладывал путь в узких расселинах плато. Его усилия подкреплял непрерывный писк локатора. «Музыка» эта усиливалась по мере того, как они приближались к источнику электромагнитных помех, но Расс упрямо не сбавлял звука. Каждый писк заключал в себе мелодию, подобно звону старых кассовых аппаратов. Энн в это время следила за состоянием вездехода и систем жизнеобеспечения.

– Посмотри на эти жирные, сочные, кривые магнитного поля, – Джорден постучал пальцем по экранчику справа. – И все это мое, мое, мое. Лайдекер сказал, что Симпсон так сказал, и это есть в записи. Теперь они не смогут отобрать у нас находку. Даже у Компании не получится. Мое, все мое.

Жена оглянулась на него с улыбкой.

– Наполовину – мое, дорогой.

– И наполовину мое!

Жизнерадостное надругательство над основами математики исходило от дочери Джорденов, Тритончика[5 - При российском прокате фильма «Чужие» «Ньют» (англ. Newt) не переводилось вовсе, но это не имя, а значимое прозвище, вероятно, данное за активность и любовь лазать. – Примеч. перев.]. Ей было шесть лет, а, значит, почти десять. В Тритончике крылось больше энергии, чем в родителях и вездеходе вместе взятых. Расс, не отрывая взгляда от приборов, нежно ухмыльнулся:

– Слишком много у меня партнеров.

Девочка играла со старшим братом, пока, наконец, полностью его не вымотала.

– Папочка, Тиму скучно, и мне тоже. Когда мы вернемся в город?

– Когда разбогатеем, Тритончик.

– Вечно ты так говоришь, – девочка, гибкая, как выдра, вскочила на ноги. – Я хочу обратно. Хочу играть в «Лабиринт монстров».

Брат встал с ней нос к носу.

– В этот раз будешь играть одна. Слишком много жульничаешь.

– Вот и нет! – Тритончик уперлась кулачками в узкие бедра. – Я просто лучше всех играю, а тебе завидно.

– Не завидно мне! Ты пролазишь в такие места, где мы не помещаемся.

– И что? Вот почему я – лучшая!

Их мать на секунду отвлеклась от экранов и показаний приборов.

– Прекратите. Если узнаю, что кто-нибудь из вас снова играл в воздуховодах, я с вас шкуру спущу. Такие игры не просто нарушают правила колонии, они опасны. Что, если вы оступитесь и свалитесь в вертикальную шахту?

– Ну ма-ам, это ведь совсем глупым надо быть. Кроме того, все дети играют, и еще никто не поранился. Мы осторожные, – Тритончик снова заулыбалась. – И я – лучшая, потому что залезаю в такие места, куда больше никто не может.

– Как маленький червяк, – брат показал ей язык.

Тритончик ответила тем же.

– Бе-бе-бе! Завидно, завидно!

Тим сделал вид, что хочет ухватить ее за язык, и Тритончик с визгом нырнула за переносной анализатор руды.

– Слушайте, – в голосе Энн Джорден звучало больше любви, чем злости, – успокойтесь на пару минут, хорошо? Мы почти закончили и скоро повернем обратно к городу, так что…

Расс Джорден привстал с кресла и уставился на что-то через ветровое стекло. Отложив на время детские ссоры, Энн присоединилась к мужу. Вездеход накренился влево, и ей пришлось ухватиться за плечо мужа, чтобы не упасть.

– Что случилось, Расс?

– Там что-то есть. Облака разошлись буквально на секунду, но я успел это увидеть. Не знаю, что, но оно большое. И – наше. Твое и мое, и детей тоже.

В тени инопланетного корабля вездеход казался крошечным. От кормы древней машины плавно взмывали вверх две арки из чего-то, напоминающего металлическое стекло. Их изящные линии почему-то вызывали тревожное чувство. На расстоянии казалось, что это окоченевший труп тянет руки к небу. Одна арка уступала другой в длине, и все равно это не нарушало симметрии. Облик корабля казался не менее чуждым, чем использованный для строительства материал. Словно его не построили, а вырастили. Гладкий округлый корпус все еще сохранял стекловидный блеск, который не смог полностью стереть носимый ветрами ахеронский песок. Джорден поставил вездеход на тормоз.