Волчья Ягодка

– Посмотри на меня, Марья, – хриплый, дрожащий на пределе голос смазывает приказ, но Маша все равно послушно поднимает взор. Медленно облизываю пальцы, глядя ей глаза в глаза. Зрачок ее снова расширяется и от этой реакции хочется смеяться. – Вкусная.

Руки безвольно опадают на мои плечи, цепляется за них дрожа, дрожа, как будто ноги не держат. Что, девочка? Продолжения ждёшь? Напряжённый член болезненно тычется в шов брюк. Просто лопнет сейчас на хер.

Нет, милая, не все сразу. Я хочу, чтобы ты знала, от чего отказываешься, когда станешь принимать решение.

Тяжело втянув воздух, сдерживаясь видимо исключительно на упоямстве ловлю приоткрытые, пересохшие губы, смазывая их медленным касанием языка. Она, конечно, чувствует вкус собственной смазки на моих губах. Дёргается навстречу, но я отстраняюсь.

Ты редкий мазохист, Волков.

– Если позволишь кому— то касаться себя так же, я сломаю ему руки. Или шею. Поняла? – угроза тихим рыком тонет в её ещё не выравнившемся дыхании. Стиснув зубы, отталкиваюсь от бревен сруба рукой, резко разворачиваюсь и вылетаю на улицу под бушующий ливень, пока решимость не покинула меня, все испортив.

Глава 14

Маша Красовская

Как только за ним закрылась дверь, я сползла по стеночке на пол. Уронив голову на колени, медленно облизнула губы, жадно ловя отголоски его поцелуя с собственным вкусом. Тело, все еще мелко подрагивает, прошиваемое всполохами оргазма и… желания.

"Мне мало!"– шарашит осознание.

Поджимаю пальчики на ногах, как будто признание, само по себе, служит мощнейшим афродизиаком.

"Что с тобой, Машка?"

Да, у меня были мужчины, но я никогда так быстро не раздвигала перед ними ноги! А с ним готова. Вернись он прямо сейчас… в животе вновь проснулись пресловутые бабочки, щекоча и ухая вниз, туда, где все еще слишком сладко и остро.

– Наваждение какое— то, – бормочу возмущенно, – вот тебе и руссо туристо – облико морале!

"И сними ты уже с себя его рубашку!"

Но вместо этого, словно чёртова кошка, трусь щекой о ворот, веду носом, жадно вдыхая уже наш смешанный запах.

Улыбаюсь. Мне нравится.

"Ну, пиздец, приплыли… осталось только замурчать"

– Телеполтиловались, бля, – шепчу в слух.

Обвожу бездумным взглядом еще не до конца достроенный сруб, рассматриваю брусья, удивленно поднимаю брови, словно сейчас на них вырастут ветки и зазеленеют листья, тонкие, молодые, светло— зеленые, как тихое и несмелое счастье. Мое, персональное, с ним – с Моим Мужчиной.

МОИМ МУЖЧИНОЙ.

От мысли этой становится по— настоящему страшно.

Тихо подхихикиваю, срываюсь к валяющемуся на полу платью, срываю рубашку, с силой комкая ее в руках. Хочется уткнуться носом, вдыхать…

Дышать… Завернуться в нее, словно в щит.

Даю себе ментальную оплеуху.

«Одевайся!»

Тяну мокрое платье на себя, ткань стылым полотном облепляет тело, но я упрямо тяну его на слишком горячие плечи.

Счастье…

Какое счастье, Маша? Нет у тебя его, не заслужила. В детстве, ни отцу была не нужна, ни матери. И здесь так. Отчего хочешь верить, сердце свое глупое слушаешь? Слова малышки впечатлили чтоль? Все это флёр деревушки и жителей ее странных. Напускное. Пока себя уговариваю, на глаза наворачиваются слезы. Всегда так бывает, когда злюсь. От злости большой или сильных эмоций – всегда реву.

“Ненавижу. Ну чего разрыдалсся, дура?”

Вновь пробирает на смех сквозь полотно слез. Чувствую, что вот-вот поддамся панике и мне резко не хватает воздуха. Надо выйти! Бежать! Без оглядки. Хотя бы ненадолго. Покинуть место, где все так сильно пропахло нами. Затравленно озираюсь, обхватывая себя руками.

Тихонько проскальзываю на недостроенное крыльцо. Раскат грома совпадает с моим прыжком на землю и падающей рядом штуковиной, что оно такое? Рубанок…

Откуда я вообще это знаю?

“Сколько же в твоей голове бесполезной информации, Маш!” – ворчу сама на себя.

– Помойка, а не голова! Больное за здоровое принимаешь. – злюсь сильнее прежнего. Ноги путаются в мокрой юбке длинного сарафана. – Ну что ты себе выдумала? Он просто тебя захотел, сделал приятное.

“Но не трахнул же” – и от этого еще больше злюсь! Вот именно! Раздразнил и ушел!

На улице темно и страшно. Осознаю это резко, разом как— то. Торможу, оглядываясь назад.

“Ну и куда ты побежала, дура?”

Совсем рядом раздается угрожающее рычание.

– Твою— ю ма— ать, – пищу я, пытаясь увидеть, откуда идет звук, медленно пячусь назад. Главное правило – не беги, горит сигнальной надписью над головой, но я вот – вот готова сорваться. Из темноты, как из самого крипового фильма ужасов на меня надвигается громадная… псина!

“Боже? Что это за порода?” – звучит очередной тупой вопрос в голове. – “какой-то хаски переросток…”

– Который хо— оче— ет меня поку— уса— ать, а— а— а— а, – последнее слово срывается в протяжный крик, вынося с собой все то, что накопилось во мне за последний час.

Глава 15

Косой дождь бился в спину, будто желая достучаться до сознания, пробить вязкую дурноту болезненного желания вернуться и закончить начатое. Зверь хотел получить свое. Обладать, утвердить права и властвовать. Руки до сих пор мелко дрожали и даже холодный ветер, жадно лизавший голый торс, не отрезвлял ни хера.

В серо— грязном мареве дождя я не видел ничего перед собой, кроме искусанных в нетерпении губ и затопленного страстью взгляда. Стоны ее все ещё упрямо звенели в ушах, перебивая звуки грозы. С трудом сдерживая оборот (когда такое было— то в последний раз?!) приложил в бессильной злобе кулаком по балке крыльца. Конструкция дрогнула, сотрясая незакрепленные ещё толком перила.

Жалкие попытки выровнять дыхание и взять себя в руки сбоили. Судорога по животу так скрутила мышцы, что я в самом деле не мог распрямиться во весь рост, готовый уже БУКВАЛЬНО взять себя в руки, чтобы как— то сбавить напряг. Останавливало только, что Марья там, за спиной, может выйти в любой момент. Последнее, что я хочу ей показать, как стираю руки о напряженный хер.

Земля вязко хлюпала ногами, а мне слышалось в этом звуке, как мокрые пальцы выскользнули из ее жаркого, готового принять меня лона! Из груди вырвался рык. Опасливо обернулся, боясь, что она стоит в дверном проёме, увидит лишнего и заподозрит что-то. Отчаянно хотелось повернуться и увидеть ее там, в смятой, полурасстегнутой моей рубашке. Все ещё ждущую меня по собственной воле, а не потому что я нагло нарушил данное слово и влез ей в трусы, не способный справиться с собой, зрелый мужик сорока почти лет!

Запах мокрого леса наполнил лёгкие.

“Что она там делает?”

Самое противное, что я, привыкший все держать под контролем, не могу даже примерно просчитать ни реакции ее, ни последствий. Это раздражает до бешенства, сводит с ума и… интригует.