Ковчег спасения. Пропасть Искупления

– А почему Клавэйн еще не здесь?

– Решил дать нам время, чтобы мы могли обсудить наедине дела совета.

– Он знает о случившемся сегодня в зале?

– Ничего не знает.

Фелка подплыла к лабиринту и сунула в дверцу еще одну мышь, надеясь избавиться от застоя в нижнем левом квадранте.

– И не будет знать, пока не решится войти в совет. А если войдет и узнает – может быть сильно разочарован.

– Я догадываюсь, почему вы не хотите, чтобы он узнал о «Прологе».

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду…

– Вы пошли наперекор желаниям Галианы. Совершив на Марсе свои открытия, она прекратила эксперимент. А вы, когда вернулись из экспедиции, оставив Галиану странствовать, охотно приняли участие в возобновленном «Прологе».

– Ремонтуар, с каких это пор вы эксперт по «Прологу»?

– А какие тут сложности? Все сведения о нем есть в открытых архивах Гнезда, – конечно, надо знать, куда заглядывать. Факт проведения эксперимента вовсе не является секретом. – Ремонтуар помолчал, рассматривая с легким интересом лабиринт. – Конечно, результат эксперимента, причина, по которой Галиана его прекратила, – это совершенно другой вопрос. В архиве нет сведений о каких-либо посланиях из будущего. И что же такого опасного в этих посланиях, почему самое их существование – тайна?

– Вы столь же любопытны, как и я в свое время.

– Само собой. Но что побудило вас пойти против желания Галианы? Любопытство? Инстинктивное стремление взбунтоваться против матери?

Фелка постаралась сдержать гнев.

– Она не была мне матерью. Я унаследовала часть ее генов, не более того. И о бунте речь не идет. Я искала применение своему разуму. А «Пролог» как раз имел целью достижение нового состояния ума.

– Так вы не знали о посланиях из будущего?

– Доходили слухи, но я им не верила. Простейший способ убедиться в их правдивости – поучаствовать в экспериментах самой. Но не я дала толчок к возобновлению «Пролога». Программу снова запустили еще до моего возвращения. Скади хотела привлечь меня. Думала, уникальность моего разума может пригодиться в этом проекте. Но я сыграла лишь незначительную роль и отошла от дел после первых же экспериментов с моим участием.

– Почему? Эксперимент оказался не тем, на что вы надеялись?

– Эксперимент оказался именно тем. Он дал потрясающие результаты. И это было страшнее всего, что мне довелось испытать в жизни.

Ремонтуар улыбнулся – но затем улыбка медленно сползла с лица.

– Что вы имеете в виду?

– Раньше я не верила в существование зла. Теперь мое неверие сильно пошатнулось.

– Зла? – переспросил он, словно не расслышав.

– Да, – тихо ответила она.

Совершенно против воли вспомнились запах и вид камеры «Пролога». Произошедшее в той стерильной белой комнате всплыло в памяти с ужасающей ясностью, будто лишь вчера пережитое.

«Пролог» был логическим завершением работы, проведенной Галианой в марсианских лабораториях. Она решила усовершенствовать человеческий мозг – конечно же, ради блага всего человечества. В качестве модели выбрала развитие обычных цифровых компьютеров, в младенчестве медленных и громоздких. Предполагалось сначала шаг за шагом увеличивать вычислительные способности и скорость обработки данных. Так инженеры прошлого заменяли рычаги и шестеренки электромеханическими переключателями, их – лампами, лампы – транзисторами, уступившими в свою очередь интегральным микросхемам. На смену тем пришли квантовые логические контуры, работающие у порога квантовой неопределенности.

Галиана вторгалась в мозг подопытных – включая себя – и устанавливала крошечные агрегаты, связывающие нервные клетки параллельно уже существующей структуре, но позволяющие гораздо быстрее проводить сигналы. Когда нормальное прохождение сигнала по синапсам блокировалось химическими препаратами либо машинами, вторичная сеть Галианы принимала работу мозга на себя. Сознание оставалось нормальным, но функционировало намного быстрее немодифицированного: в десять, пятнадцать раз.

Конечно, не обошлось и без проблем. Перегруженный мозг не мог функционировать с огромной скоростью больше нескольких секунд кряду, но в общем и целом эксперименты оказались исключительно успешными. Человек в состоянии ускоренного сознания мог наблюдать, как падает с дерева яблоко, – и написать об этом стихотворение прежде, чем яблоко коснется земли. Мог видеть сокращение маховых мускулов крыла колибри, наслаждаться причудливой красотой разбивающейся капли молока. Излишне говорить, что из людей с разогнанным сознанием выходили отличные солдаты.

Добившись ускорения, Галиана шагнула дальше. Инженеры и ученые прошлого обнаружили, что некоторые проблемы решаются гораздо легче и быстрее сетью соединенных параллельно и обменивающихся данными компьютеров. Галиана соединила усовершенствованные разумы, дала им возможность обмениваться информацией и эмоциями, даже решать совместно определенные типы задач – такие, например, как распознавание образов.

Именно на этом шаге эксперимент вышел из-под контроля. Информация бесконтрольно передавалась от разума к разуму, уже установленные машины менялись, выходя из-под власти хозяина. Это дало начало явлению, позднее названному Транспросвещением. И в конечном счете привело к первой войне с сочленителями. Коалиция за невральную чистоту уничтожила союзников Галианы, а саму ее заперла за Великой Марсианской Стеной, в тесном укрепленном конгломерате лабораторий.

Там в 2190 году Галиана и встретила плененного сочленителями Клавэйна. Там несколькими годами позже родилась Фелка. Там же Галиана начала третью стадию экспериментов. Следуя модели прогресса, достигнутого инженерами прошлого, Галиана решила использовать квантовую механику для усовершенствования разума.

В конце двадцатого и начале двадцать первого веков – по меркам Галианы, практически в эпоху механических часов и логарифмических линеек – ученые применяли квантовую механику для решения проблем, классическим компьютерам недоступных. Например, для факторизации больших целых чисел. Сколь угодно огромный классический компьютер либо даже параллельная сеть компьютеров не отыскала бы все простые делители достаточно большого числа за время, сравнимое с возрастом Вселенной. А если использовать квантовый подход, пусть и реализованный на лабораторном столе в виде громоздкого набора линз, призм, лазеров и оптических преобразователей частоты, задача решается за миллисекунды.

Теоретики ожесточенно спорили о сути происходящего, практики радовались – числа-то и в самом деле с легкостью факторизовались! Галиана не сомневалась в простейшем объяснении эффекта, а именно: квантовые компьютеры распараллеливали задачу с бесконечным множеством собственных копий в параллельных вселенных. Концептуально это было весьма вызывающим и влекло множество страннейших выводов, но казалось единственным в полной мере убедительным объяснением. Не высосанным единственно ради этого из пальца – концепция параллельных миров уже давно существовала в квантовой механике, будучи введенной ради объяснения происходящего при квантовом измерении.

Потому Галиана попробовала усовершенствовать человеческий мозг квантовым образом. Камера «Пролога» служила для связывания уже усовершенствованного мозга с когерентной квантовой системой, с подвешенным в магнитном поле облаком атомов рубидия, претерпевавших под внешним воздействием циклы перехода от чистого состояния к тепловому равновесному и обратно. В чистом состоянии облако находилось в суперпозиции с бесконечным набором своих копий в параллельных пространствах. В этот момент и предпринималась попытка связать с облаком мозг. Сама связь с классическим объектом, мозгом, приводила облако в классическое состояние, но переход осуществлялся не мгновенно. На некоторое, вполне поддающееся регистрации время возникали квантовые корреляции между мозгом и облаком атомов. То есть мозг оказывался слабо – но вполне ощутимо – связанным со своими бесчисленными копиями в параллельных мирах.

Галиана надеялась, что в это краткое время обозначатся изменения в сознании объекта эксперимента. Однако теория не позволяла предположить, какого рода будут эти изменения.

Результат получился абсолютно неожиданным.

Галиана, подвергавшая опытам и себя, не рассказывала Фелке о своих ощущениях, но, по-видимому, они были сходными. Еще в самом начале эксперимента, когда один либо несколько подопытных лежали на кушетках в белой комнате, а головы прятались в белесых пастях нейротралов высокого разрешения, появлялось предчувствие – будто изменение активности мозга перед эпилептическим припадком.

Затем приходило ощущение, которое невозможно в точности описать, тем более воспроизвести вне эксперимента. Упрощая до полного утрирования, можно сказать так: каждая мысль бесконечно умножалась, рождала хор бесчисленных эхо. Но эти мысли-двойники не были точными копиями оригинала. И они не устремлялись в непонятную даль, но двигались к чему-то одному, сходились – и одновременно превращались в свою противоположность. Фелка словно на миг коснулась собственной противоположности.

Затем начиналось куда более странное: отзвуки мысли набирали силу, крепли – словно видения после нескольких часов сенсорной депривации. Впереди обозначилось нечто, не поддающееся определению, но вызывающее ощущение колоссальной удаленности, недоступности.

Разум отчаянно цеплялся за знакомое, пытался облечь в понятные образы. Вот он породил образ белого коридора, уходящего в бесконечность, омытого блеклым мертвенным светом – и непонятно на чем зиждившееся ощущение взгляда в будущее. Коридор усеивали белесые язвы-двери, уводившие, должно быть, в еще более далекие времена и пространства.

Галиана не надеялась и не хотела смотреть в глубину такого коридора, но ее эксперимент сделал взгляд в будущее возможным.

Фелка чувствовала: пройти по коридору нельзя. Можно лишь стоять у его начала и слушать доносящиеся голоса.

А голоса были.

Как и образ коридора, их вылепляло сознание, пытавшееся разобраться в воспринимаемом. Не удавалось понять, из какого будущего они приплыли, как оно выглядело. Как вообще может будущее сообщаться с прошлым, не производя тем самым парадокса?

В попытках найти ответ Фелка натолкнулась на почти забытые, двухсотлетней давности работы физика Дэвида Дойча. Тот предполагал, что время – не постоянно меняющаяся величина (откуда происходит известная аналогия с рекой), но серия сложенных вместе статических картин, так что «поток» времени – не более чем субъективная иллюзия. В нарисованной Дойчем картине мира путешествия в прошлое были вполне возможными и не вызывали парадоксов. Просто «будущее» одной вселенной могло сообщаться лишь с «прошлым» другой. Откуда бы ни звучали голоса и ни приходили послания, они были не из будущего самой Галианы. Вероятно, из очень близкого к нему, но все-таки иного, недоступного.

Но вопрос о характере этого будущего представлялся совершенно несущественным по сравнению с тем, что поведали голоса.

Фелка так и не узнала, что за послание получила Галиана, но представить могла. Наверняка схожее с полученным самой Фелкой, когда она участвовала в экспериментах.

Голоса объясняли, как делать приборы, описывали новые технологии – не в подробностях, но в общих чертах. Они не учили, а скорее подталкивали в нужном направлении. Либо предупреждали, запрещали. Попадая к участникам эксперимента, сообщения превращались в едва различимые отзвуки – как при чудовищно запутанной игре в «испорченный телефон», перемешанные с множеством непостижимых фраз и образов. Было похоже на то, что канал связи с будущим малоемкий, спектрально-узкий, – и каждое послание отнимало от возможности передать что-либо еще. Но встревожило и напугало Фелку не содержание этих посланий, а встававший за ними призрак.

Она догадалась об источнике. О разуме, пославшем их.

– Мы коснулись чего-то, – сказала она Ремонтуару. – Вернее, оно коснулось нас. Проникло сквозь коридор и ощутило наши разумы – в то самое время, пока мы слушали голоса.