Медленные пули

Лицо молодого человека, которого я узнала, хотя и видела только на фотографиях.

Я долго смотрела на него. Может, это был просто генетический выверт, в результате которого появился человек, похожий на Джима Гроссарта в молодости, но я сомневалась. Дело было в том, как он сидел, в его застывшей, слегка официальной манере держаться. Вот только это не Джим, правда?

Мануэл д’Оливейра.

Я слишком долго смотрела на него, мой взгляд привлек его внимание, и вот мы уже изучали отражения друг друга через весь зал. Он не повернул головы от окна, но спустя несколько мгновений улыбнулся и кивнул.

Бар в тот вечер был полон, и передо мной колыхалось море людей, перекрывая обзор.

Когда они расступились, столик был пуст.

На следующий день я связалась с больницей – прошло уже два года с тех пор, как я делала это в последний раз, – и мне сообщили, что старик наконец-то пришел в сознание. В нем не было ничего необычного, сказали мне, никаких отклонений в психике.

– И что было потом? – спросила я.

– Денег хватило на самые простые омолаживающие процедуры, – ответил врач, будто восстановление молодости было делом настолько же сложным – и примерно таким же интересным, – как наложение шины на сломанную конечность.

И бывший пациент, разумеется, не оставил для меня никаких контактов.

Я понимаю, что в баре мог быть и не он, не Джим Гроссарт, с которым я встречалась: молодой человек из «Ленивцев» мог обладать тем же набором генов, дающих невыразительное и миловидное лицо.

Но оставалось кое-что еще.

Старик вышел из комы за полтора года до той встречи в баре, а омолодили его вскоре после того, как он очнулся. Возможно, это ничего бы не значило, если бы в тот вечер, когда я увидела его, не произошло еще одно событие. Событие, подтверждавшее наверняка, что там был Мануэл д’Оливейра. В тот вечер с орбиты Марса стартовал звездный корабль, тот самый, который строился последние пять лет, тот самый, который отправился через всю Галактику на поиски ленивцев.

Этот корабль носил имя «Капитан Джеймс Гроссарт».

Мне приятно думать, что он отправлялся тогда на корабль. Я, конечно, просмотрела список пассажиров, но там не было ни Гроссарта, ни д’Оливейры, ни даже Тричлера – однако это не значит, что там не было его. Он путешествует теперь под новым именем, даже не представляю под каким. Никто не узнает, кто он: просто молодой человек, который пожелал войти в команду звездного корабля, молодой человек, чей интерес к инопланетянам временами граничит с мистицизмом.

И он, отправляясь дальше, не смог отказать себе в удовольствии в последний раз взглянуть на дайверов.

Может быть, я не права; может быть, подсознание просто сыграло со мной шутку при виде лица незнакомца, обеспечивая финал, которого требовали мои журналистские инстинкты, но, с моей точки зрения, это почти не имеет значения. Ведь я хотела одного – найти завершение для этой истории.

Теперь ее можно поведать.

Переключаясь с рассказов на романы, ты избавляешься от многих проблем, но одновременно создаешь новые. Плюсы заключаются в том, что к тебе теперь обращаются и просят писать для них, и появляются новые рынки – если не распахнутые настежь, то по крайней мере теоретически доступные. Но вместе с тем в договоре-заказе на создание романа указан крайний срок, и ты совершенно внезапно обнаруживаешь, что теперь уже не до рассказов. И твоя плодовитость в нынешнем столетии совсем не та, что была в конце девяностых.

«Подлинная история» – одно из немногих произведений малой формы, написанных мною после двухтысячного года. Предназначавшееся для антологии Питера Краутера «Mars Probes», оно немало лет вызревало на задворках моего разума. А толчком послужил документальный телефильм о людях с расстройством множественной личности. Героиня рассказа, репортер-ас Кэрри Клэй, еще появится в повести «Голубой период Зимы» примерно через тысячу лет. Во Вселенной, где живет Кэрри, сверхсветовые путешествия не просто возможны, а легки, и, как мне кажется, это не самая неуютная Вселенная, особенно если сравнивать с некоторыми другими моими произведениями. Надеюсь когда-нибудь набрать историй о Кэрри на полноценный сборник. Хотя при нынешней скорости их написания – одна в четыре года – не рискну слишком уж обнадеживать читателей.

За Разломом Орла

Грета стоит рядом, когда я вытаскиваю Сюзи из компенсаторной капсулы.

– Почему ее? – спрашивает Грета.

– Потому что ее я хочу разбудить первой, – отвечаю, гадая, уж не ревнует ли Грета.

Я ее не виню – Сюзи не только очень красива, но еще и умна. Лучший синтакс-штурман в «Ашанти индастриал».

– Что случилось? – спрашивает Сюзи, когда у нее проходят неизбежные после пробуждения слабость и головокружение. – Нам удалось вернуться?

Я прошу ее поделиться последними воспоминаниями.

– Таможня, – отвечает Сюзи. – Эти кретины на Архангеле.

– А потом? Что-нибудь еще? Руны? Ты помнишь, как вычисляла их?

– Нет. – Она что-то улавливает в моем голосе. Может, я лгу или не говорю всего, что ей нужно знать. – Том, еще раз спрашиваю: нам удалось вернуться?

– Да. Мы вернулись.

Сюзи смотрит на звездное небо, нарисованное на ее капсуле светящимися красками – фиолетовой и желтой. Она заказала это украшение на Кариллоне. Правилами такие художества запрещаются – якобы по той причине, что частички краски забивают воздушные фильтры. Сюзи на правила наплевать. Она мне сказала, что рисунок обошелся ей в недельное жалованье, но потраченные деньги стоили того, чтобы придать хоть немного индивидуальности серому «дизайну» корабля компании.

– Странно, мне почему-то кажется, что я провалялась в этом гробу несколько месяцев.

Я пожимаю плечами:

– Иногда и мне так кажется.

– Значит, все в порядке?

– В полном.

Сюзи смотрит на Грету:

– Тогда кто ты такая?

Грета не отвечает. Она лишь выжидающе глядит на меня. А меня бьет дрожь, и я понимаю, что не могу такого вынести. Пока не могу.

– Заканчивай, – бросаю я Грете.

Она делает шаг к Сюзи. Та замечает, но не успевает отреагировать. Грета выхватывает что-то из кармана и прикасается к руке Сюзи. Та мгновенно вырубается. Мы укладываем ее обратно в капсулу, заново подключаем и закрываем крышку.

– Она ничего не запомнит, – обещает Грета. – Разговор так и останется в ее кратковременной памяти.

– Кажется, я этого не переживу.

Грета касается моего плеча:

– Никто и не говорил, что будет легко.

– Я лишь пытаюсь осторожно ввести ее в ситуацию. Не хочу сразу открывать правду.

– Знаю. Ты добрый, Том.

И целует меня.

Я тоже помню Архангел. Именно там все и пошло наперекосяк. Просто мы тогда еще этого не знали.