Не красавица

– Мне не нужны твои деньги, мам. И про ипотеку я все сама узнала.

– Хватит, Таня. Я с отцом уже поговорила. Пусть раскошелится на свою старшую дочь. Не все ее отпрыскам путевки покупать.

Я с тоской посматриваю на часы. Если разговор коснулся отца, то дело плохо. Сейчас мама заведется и придется выслушивать то, что я слышала тысячи раз. Женщина, с которой он живет, использует его как кошелек, а он бессовестный дурак, который не ценил маму. Хотя я сама немного обижена на папу из-за редких встреч, но называть его дураком язык не поворачивается. С мамой и ее характером действительно очень сложно ужиться.

– Мне ехать пора, – предупреждаю я, осушив чашку.

Мама смотрит с недовольством.

– Ты ведь только приехала. Куда так быстро?

– Я в салон записалась, – говорю первое пришедшее в голову.

– Ты вроде недавно стриглась?

– Это окрашивание.

– Что еще выдумала, Татьяна! – Резко опущенная чашка красноречиво демонстрирует мамино удивление, а мое полное имя усиливает этот эффект. – Ни к чему портить волосы.

– Я хочу. Решила попробовать.

– Для чего? У тебя свой цвет красивый. Когда поседеешь, как я, – начнешь краситься, а сейчас глупостями заниматься не нужно.

Тот редкий случай, когда я чувствую, что имею право настоять на своем. Это всего лишь покраска волос, а мне уже двадцать четыре. Я плачу за квартиру сама, покупаю себе вещи сама… Могу голосовать на выборах и даже уехать в другую страну при желании.

– Таня, ты меня поняла? – требовательно спрашивает мама, пока я убеждаю себя в возможности принятия собственных решений.

– Так, может, я и отношения заведу, когда поседею? – шепотом уточняю, чувствуя нестерпимое жжение на щеках. – Это мои волосы. Что захочу, то и сделаю.

Для кого-то сказать это – наверняка сущая ерунда, но для меня – самый настоящий подвиг. Смелее было только объявить маме о том, что я переезжаю на съемную квартиру. Уехать было отнюдь не просто: мама и требовала, и угрожала, и пыталась воззвать к практичности. Просто она не знала, что в мире не существует силы, способной заставить меня отказаться от мечты, которую я лелеяла весь последний курс университета: комната, где все устроено так, как нравится мне, холодильник, где хранятся продукты, которые нравятся мне, а еще тишина и свобода.

– Не знаю, что с тобой сегодня творится, но лучше поезжай домой и отдохни, – комментирует мама, наблюдая, как я обуваюсь. – Слишком много работаешь, видимо.

«А что мне остается? – в отчаянии думаю я, просовывая ноги в мокасины, которые в эту самую минуту начинаю ненавидеть. – Кроме работы, у меня больше ничего нет».

Заставив себя обнять маму на прощанье, я выскакиваю за дверь и, не дожидаясь, пока окажусь на улице, набираю нужный номер.

– Алло, девушка. Здравствуйте, это Татьяна… Ракитина. Я записывалась на стрижку и окрашивание, но потом отписалась, и вот сейчас снова передумала. Вот такая я непостоянная, да. Окошко еще осталось?

8

На часах уже начало восьмого, а это значит, что если я не выйду из дома прямо сейчас, то велик риск впервые в жизни опоздать на работу. Об этом я помню, но все равно продолжаю стоять перед зеркалом, не в силах перестать улыбаться и поглаживать кончики волос. Будто другие, не мои… Из неприметного русого цвет стал густым, насыщенным, отливающим богатой бронзой, и на ощупь волосы тоже другие. Наверное, из-за состава которые нанесли после мытья головы. Пряди гладкие, как шелк, и легко проскальзывают между пальцами.

Этим утром что-то будто изменилось. Если раньше я быстро принимала душ и бежала готовить завтрак, то сегодня вдруг почувствовала желание натереть кожу скрабом, который Мила дарила на день рождения, и который вот уже полгода лежал нераспечатанным, а еще немного помассировать лицо перед нанесением крема. Вдруг вспомнилось, что Василина часто делала комплименты моей коже, и захотелось уделить ей внимание.

Кожа у меня правда хорошая. Немного бледновата, но зато гладкая, упругая, без заметных пор и высыпаний. Наверное, по наследству от мамы передалась. У нее вот только совсем недавно первые морщинки стали появляться.

А еще девушка в салоне вчера хвалила мои волосы. Сказала, что они такие густые и плотные, что даже краска не сразу ложится. Было приятно. Я раньше не задумывалась, что они у меня какие-то особенные: думала, обычные волосы. А сейчас просто не могу на них налюбоваться. Только сейчас понимаю, что ходила с таким богатством на голове и совершенно его не замечала. Исключено, что мастер хотела мне просто польстить. Для чего ей? Я ведь обычный клиент из множества других.

Замерев на секунду, я решаюсь. Протягиваю руку к косметичке, лежащей на комоде, и достаю тушь. Всего пара мазков, которые даже не будут заметны. И может быть, помады чуть-чуть. Неяркой, какой Василина меня красила.

* * *

– Ух ты! Покрасилась? – Первое, что произносит Валерия, как только я захожу в лифт.

Смущение и дискомфорт сковывают меня, но я все равно заставляю себя улыбнуться и кивнуть. Такие радикальные изменения во внешности редко остаются незамеченными, так что все в порядке. Я ведь этого и хотела? Измениться, чтобы выглядеть лучше.

– И постриглась, да? – Лера двигает головой из стороны в сторону, внимательно оглядывая мою новую прическу. – Идет тебе. Прямо другой человек.

На последней фразе я ежусь, но снова говорю себе:

«Ничего страшного». Другой человек – это хорошо. Значит, изменения даже эффектнее, чем я ожидала.

– Привет, – машу рукой Лене за стойкой и трусливо ускоряю шаг.

Покраситься и изменить прическу, оказывается, лишь полдела, а вот с достоинством принести все это на работу – задача посложнее.

Какая-то я нелогичная. Хочется, чтобы улучшения не прошли для окружающих бесследно, но едва они пытаются их прокомментировать, возникает желание спрятаться. Может быть, со временем привыкну, и станет лучше.

В кабинете я немного успокаиваюсь и пытаюсь поймать недавнее настроение. Трогаю кончики волос и вспоминаю выражение лица девушки-мастера в тот момент, когда она наносила краску. «Какие у вас густые и плотные волосы. По-белому завидую».

Это впервые, когда девушка, причем довольно симпатичная, сказала, что завидует мне. Той, что привыкла считать себя самой обычной.

Щелкнув по клавиатуре, снова замираю, сфокусировавшись на ногтях. Обычно я делаю гигиенический маникюр с прозрачным покрытием, а сейчас внезапно думаю: как было бы хорошо попробовать что-то другое. Может быть, нежно-розовый цвет или даже глубокий красный… Кладу руку на ежедневник и представляю, как алые ногти контрастируют с синей кожаной обложкой. Так, все, хватит. Я снова увлекаюсь. О маникюре подумаю потом. В смысле в обеденный перерыв или после работы. А может, вообще оставлю эту идею. И кстати, где Римма Радиковна? Сегодня она должна была вернуться.

Почему на месте нет главного юриста компании, выясняется через полчаса, когда звонит Глеб Алексеевич Матросов, наш генеральный.

– Римма Радиковна на больничном. – В своей излюбленной манере он коротко нарубает слова. – Через пять минут будь в зале совещаний.

Я успеваю пискнуть «хорошо», перед тем как он отключается. Что ж, генеральную уборку, очевидно, придется отложить еще на неделю, а глажка белья целиком ляжет на Василину. Скоро мне будет впору перед ней извиняться. И нужно не забыть позвонить Римме Радиковне – справиться, как у нее дела.

По инерции вновь ощупав волосы, гашу монитор и подхватываю ежедневник. За две недели отсутствия начальницы я привыкла иметь тета-тет с генеральным и постепенно перестала переживать, что в некоторых вопросах мне не достает опыта и компетенции. Просто приходится задерживаться, чтобы дважды перепроверить все как следует, что по большому счету не так уж и катастрофично. За неимением женских амбиций, все мое честолюбие сконцентрировано на работе.

На всякий случай постучавшись, я вхожу в зал совещаний и моментально каменею при виде трех пар глаз, устремившихся на меня. В левой половине груди гулко барабанит, тело окатывают волны озноба. И отнюдь не потому, что я попала под прицелы взглядов Глеба Алексеевича и Дивеева, хотя и это чрезмерная нагрузка на нервы… Я не могу пошевелиться, потому что рядом с ними сидит Дан. То есть, Громов.

– Здравствуйте, – роняю я и зачем-то склоняю голову на манер верховой лошадки. Прижав к груди ежедневник, пробираюсь на свободное место и, неуклюже приземлившись на стул, издаю смущенный смешок: – У нас сегодня трое на одного, да?

Бо-оже. Ну какого, как Василина говорит, хрена?

«Трое на одного, да?» Когда у нас стало принято шутить в присутствии руководства?

Генеральный и его заместитель оставляют мою шутку без комментариев, а вот Дана она, похоже, повеселила. Склонив голову вбок, он открыто демонстрирует улыбку. Выходит, он не соврал, что у него появились дела с Глебом Алексеевичем. И судя по стопке бумаг, лежащих перед ним, он действительно пришел сюда с договором.

Опустив глаза, я делаю вид, что занята поиском нужной страницы ежедневника, для того чтобы иметь возможность хотя бы чуточку прийти в себя, а когда вновь поднимаю голову, то вижу, что Дан все еще смотрит на меня. Обведя взглядом мои волосы, он выразительно поднимает брови. Я не сильна в невербальной этике, но тут понимаю: он говорит, что заметил, и ему нравится.

А вот и новый инсайт. Недостаточно просто покрасить волосы и выдержать вопросы коллег. Нужно еще научиться не краснеть, как клубника на грядке, когда тебе пытаются делать комплименты.

Мое смущение Дана, кажется, забавляет, потому что он и не думает отводить взгляд. Краснеть сильнее просто некуда, поэтому я с укором смотрю на него в ответ. «Хватит уже», – беззвучно говорю ему, расширив глаза, и, не сдержавшись, выпускаю наружу краешек улыбки. На красивых людей, которые умеют улыбаться так, что дух захватывает, злиться невозможно.