Трое

– Нет. Я хочу уехать.

С секундной заминкой Мирон кивает и, быстро коснувшись губами моего лба, встаёт с кровати. Я смотрю, как напрягаются мышцы под загорелой кожей, когда он наклоняется, чтобы подобрать с пола одежду, смотрю на мускулистые ягодицы и твёрдые икры, когда он идёт в душ, и в груди растекается тоскливый холод. Для меня Мирон самый близкий человек на свете, тот, кому я привыкла верить во всём и в чьих чувствах никогда не сомневалась. Я люблю каждый сантиметр его кожи, его запах, звучание голоса, и сейчас от мысли, что всё это время он мне не принадлежал или же по какой-то причине перестал принадлежать, становится одиноко. Страшно в один прекрасный день осознать, что тебя окружает ложь.

В течение минуты или двух я слушаю, как за дверью душевой льётся вода, и пытаюсь понять, что мне делать дальше. Так ни к чему и не придя, заставляю себя встать и начать одеваться. Разбросанная по полу одежда оживляет сцены минувшей ночи. Мирон прижимает меня к стене. Толкает на кровать. «Пусть он посмотрит». Я жмурюсь, словно это поможет избавиться от непрошеных картин, и одновременно с этим ощущаю вспышку жара в животе. Моё тело продолжает жить вдалеке от отрезвевшего сознания. Наспех заправляю кровать, не прекращая прислушиваться к каждому звуку в доме. Больше всего меня страшит услышать скрип открывающейся двери по соседству, я то и дело оглядываюсь.

– Ты пойдёшь в душ, малыш? – Мирон появляется в спальне с влажными волосами, в повязанном на бёдрах полотенце.

И я вновь не нахожу в его облике ни малейшего признака, что между нами что-то изменилось. Но тогда… почему? Почему он так запросто позволил другому мужчине ко мне прикасаться? За год наших отношений Мирон не проявил себя необузданным ревнивцем, но и равнодушным его назвать никак нельзя. Как-то раз в клубе он едва не затеял драку, когда один из его знакомых стал откровенно меня клеить, а когда одногруппник неделю названивал мне под разными предлогами, Мирон отвёл его в сторону после занятий, после чего звонки прекратились.

– Я только умоюсь, – бормочу я и, обойдя его, закрываюсь в ванной.

Холодная вода немного приводит меня в чувство, жужжание мыслей стихает. Главное, поскорее уехать отсюда, а об остальном я подумаю позже.

Когда я выхожу в спальню, Мирон сидит на кровати, глядя в телефон, рядом с ним стоят две собранные сумки. Я вдруг понимаю, что боялась того, что в комнате его не окажется, что он захочет выйти, чтобы обсудить вчерашнее с Русланом, а потому бесшумно выдыхаю. Может быть, он всё ещё на моей стороне.

– Поехали? – Мирон подхватывает сумки и, толкнув дверь ногой, пропускает меня вперёд. Ведёт себя вежливо, как и обычно. Я снова теряюсь.

В доме по-прежнему царит тишина, которую я отчаянно не хочу нарушать, поэтому к лестнице иду на цыпочках. Замираю, ощущая острый укол в левой половине груди, когда слышу грохот открывающихся шкафов на кухне. Руслан всё-таки встал.

Ладонь Мирона ложится мне на плечо и уверенно сжимает.

– Малыш, иди в машину. Я сам попрощаюсь.

Я киваю и, поборов желание перепрыгивать через ступени, быстро спускаюсь вниз. Перед тем как входная дверь захлопывается, слышу, как Мирон приветствует Руслана, и, не оглядываясь, семеню к машине. Закрывшись в салоне, вжимаюсь в нагретое солнцем сиденье и впиваюсь глазами в скол на лобовом стекле. Может быть, в эту минуту они обсуждают наш совместный секс. Однако всего парой мгновений спустя водительская дверь распахивается, и Мирон опускается на соседнее кресло. Молча заводит двигатель и разворачивает автомобиль к воротам. Только когда с протяжным скрежетом они за нами закрываются, я снова могу дышать.

Повисшее молчание сохраняется до тех пор, пока мы не выезжаем из поселка. Перед выездом на трассу Мирон неожиданно сбрасывает скорость, съезжает на обочину и резким движением переводит рычаг на паркинг. Внутри что-то нервно сжимается, я заставляю себя развернуться и посмотреть на него.

– До города смысла ждать не имеет, малыш, – мягко произносит Мирон. – Давай сейчас поговорим.

Я разглядываю чёрную пуговицу на его футболке, вспоминая, как чуть больше суток назад гладила её. Почему всё должно измениться?

– Тати. Ты расстроена. Спроси обо всём, что тебя беспокоит.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. В конце концов, разве есть смысл молчать? Надо прояснить всё сразу.

– Ночью… – запнувшись, я облизываю пересохшие от волнения губы. – Зачем всё это было?

– Ты про Руса? Тебе не понравилось?

– Ты сказал, что я могу задавать вопросы. Я хочу услышать ответы. Я всегда думала, что у нас с тобой серьёзно. То, что мы живём вместе… и твои слова о том, что ты любишь меня. Я всегда думала, что нас с тобой только двое…

– А сейчас ты так не думаешь? – резко перебивает Мирон.

– А разве да? Ты впустил в нашу постель своего друга. Я знаю, что не сопротивлялась, но это всё…

– Прежде чем ты продолжишь говорить и задавать вопросы, я скажу одну вещь. Возможно, это упростит наш с тобой разговор. Ты и я – ничего не изменилось. Я словами впустую не разбрасываюсь. Я тебя люблю, и у нас с тобой, конечно, всё серьёзно.

Я моргаю глазами, не в силах продолжать говорить. Облегчение, надежда и стойкое непонимание – вот что я сейчас испытываю.

– Но тогда как…?

– Это просто секс, Тати. Тебе понравилось, мне понравилось. Мы с тобой много всего пробовали, и этот эксперимент, по сути, мало чем отличается от других. Я бываю груб с тобой в постели, но разве это как-то переносится в нашу реальность?

– Нет… Но это другое. Тебе мало меня одной? Поэтому нужен третий?

Мирон тихо усмехается и трёт подбородок.

– Малыш, ты правда думаешь, что мне интересна задница Руслана?

– Я не знаю.

– Я вижу, что для тебя вчерашнее было неожиданностью, но полагал, что степень доверия между нами позволяет не предупреждать о подобном. Я веду – ты подчиняешься, так было всегда, и нас обоих это устраивало. Если ты думаешь, то, что вчера мы разнообразили наш секс появлением ещё одного человека, означает трещину в отношениях – ты ошибаешься. Рус ведь не девушка, чтобы у тебя был повод для ревности.

– А ты бы хотел, чтобы появилась вторая девушка? – вылетает из меня.

Мирон так пристально оглядывает моё лицо, что я чувствую, как мир вокруг меня начинает дребезжать. Если он ответит «да», я понятия не имею, как это переживу. Я привыкла, что он только мой. Привыкла думать, что мы проживём вместе долгие годы, поженимся, и у нас будут дети. Но что, если Мирон так не думает?