Она под запретом

– Приехали, да? – из гостиничного проема выныривает голова Луизы. Кажется, она и сама недавно приехала, потому что активно орудует руками у себя в волосах, сооружая прическу.

– Приехали, – подтверждаю я, но почему-то не решаюсь снять обувь.

Сестра расправляет солнечные локоны, одёргивает шёлк на блузке и походкой от бедра идёт мне навстречу.

– Фифа, фифа, ничего не скажешь, – одобрительно цокает она языком, окидывая меня с ног до головы оценивающим взглядом. – Дань, ты Аинку вообще узнал?

– Не сразу, – с коротким смешком отвечает он.

Зажмурившись от удовольствия, я тону в надушенных объятиях сестры. Уверенность, раннее подаренная мне Данилом, крепнет. Когда люди не хотят тебя видеть, они ведут себя по-другому. Не улыбаются и не обнимают так, словно действительно скучали.

– Он к тебе не приставал? – Луиза по-свойски обнимает меня за талию, увлекая за собой. – Ты сказал ей, Дань? – и не дожидаясь его ответа: – Короче, мы с ним встречаемся. Дурдом, да? Столько лет дружили. Арс нас первый застукал у меня в спальне. Ору было – жесть. Будет ему уроком, чтобы без стука в чужие комнаты не вламывался. Ну ты и сама, наверное, помнишь его дебильную привычку.

Луиза ничуть не изменилась. Такая же ослепительная красотка и по-прежнему болтает без умолку. У сестры совершенно отсутствует фильтр на то, что вылетает из её рта, но окружающие с лёгкостью ей это прощают, ибо подобная непосредственность гармонично вписывается в её имидж. Обаятельным и привлекательным многое сходит с рук.

Да, я помню привычку Арсения везде чувствовать себя как дома. Одно из самых ужасных воспоминаний в моей жизни – случай, как он вломился в мою спальню, застав меня за переодеванием. Мне тогда было всего пятнадцать, и я мечтала сквозь землю провалиться со стыда. Он даже не извинился – просто выругался себе под нос и шарахнул дверью, будто это я в чём-то перед ним провинилась.

– Пап, принимай свою вторую дочь! – Луиза подталкивает меня навстречу отчиму, спускающемуся со второго этажа.

Я дожидаюсь, пока он со мной поравняется, и сама заключаю его в объятия. Что бы ни произошло с моей жизнью дальше, я всегда буду ему благодарна за то, что он оплатил моё образование в лучшем вузе Европы и позволил мне увидеть мир. Ведь, положа руку на сердце, он был совсем не обязан. Мамы не стало, когда мне было семнадцать. Пётр мог потерпеть всего один год до моего совершеннолетия и отправить меня в свободное плавание.

– Выросла так, – гудит отчим, похлопывая меня по спине.

С объятиями я не затягиваю – это незнающим Пётр Аверин кажется улыбчивым добряком, а на деле он совсем не такой. С мамой он часто разговаривал жёстко и со своими детьми тоже. Мама говорила, что такая суровость – следствие профдеформации. Вот уже много лет отчим возглавляет одно из крупнейших предприятий страны, у него тысячи людей в подчинении. Арсений пошёл в него: у него та же подавляющая энергетика и те же нотки металла в голосе. Только отчим, в отличие от сводного брата, меня не пугает.

– Спасибо вам, что позвали. И за всё.

– Аина, ты вот эту всю хрень вроде «я теперь сирота» брось, – Пётр берёт меня за плечи и слегка встряхивает. – Поняла меня? Комната твоя свободна, жить будешь здесь. С работой решим.

В глазах непрошено собираются слёзы. Столько всего ценного есть для меня в этих словах, произнесённых почти раздражённо, что я не успеваю справляться с подступающими эмоциями.

– Спасибо большое. Я… – запинаюсь, потому что, если скажу больше – наверняка разревусь. И то, что Луиза и Данил наблюдают, делает только хуже. – Просто спасибо, серьёзно.

Тяжёлая поступь шагов, доносящаяся позади, за секунду приводит меня в чувство. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто появился в гостиной. Рядом с Арсением даже воздуха вокруг становится меньше – он его поглощает одним своим присутствием, будто говоря: «Ты и на него права не имеешь».

– Ты, блин, ещё не оделся, что ли? – раздражённо ворчит Луиза. – Мог бы свою задницу и позже покачать. Я вообще-то есть хочу, а теперь нам всем придётся ждать, пока ты свою тушу в ванной прополощешь.

Я оборачиваюсь и от неожиданности опускаю глаза в пол. Арсений не то чтобы не одет – он, скорее, раздет, потому что только вышел из спортзала. На нём серые спортивные шорты, резинка которых потемнела от пота, футболка перекинута через плечо. Его волосы стали короче, и первое, что мне приходит на ум: он похож на бойца, дерущегося в клетках за деньги. Странное сравнение, потому что я привыкла видеть Арсения в рубашках и деловых костюмах.

– Так садитесь без меня, – бросает он и, обернувшись, небрежно чиркает по мне взглядом. – С возвращением, блудная сиротка.

– Ой, ну почему ты такой отстойный? – незамедлительно шипит Луиза, пока Арсений, отвернувшись, пожимает руку Данилу. – Где ты вообще находишь дур, которые с тобой спят? Тебя же больше минуты вытерпеть невозможно.

– Просто Арс привык справляться быстрее, – усмехается Данил и заговорщицки подмигивает мне.

– Поговори, – грубо осекает Арсений, но я знаю, что раздражённая перебранка между этими тремя не более чем странное проявление любви. Данил и Арсений – лучшие друзья, а Луиза в своём старшем брате души не чает. Тут есть чему позавидовать.

– Арсений, – подаёт голос отчим, молча наблюдавший за разворачивающейся сценой, – у нас семейный ужин, о котором ты был предупреждён. Десять минут тебе на то, чтобы спуститься.

Если бы он сказал то же самое мне, да ещё таким тоном, я бы уже со всех ног летела вверх по лестнице. Но Арсений не я, и он единственный в этом доме, кто всегда умудрялся общаться с Петром на равных. Наверное, в этом и заключается прелесть финансовой независимости, потому что даже оторва Луиза, не лезущая за словом в карман, в разговорах с отцом обычно осторожничает.

– Спущусь, как приму душ, – развернувшись, Арсений не спеша идёт к лестнице.

– Хамло, – фыркает Луиза и переводит взгляд на меня: – Не парься, Аин, он сюда только по выходным мотается. Завтра свалит в город, и мы с тобой заживём.

У меня даже язык не поворачивается сказать вежливое «Да ну, брось». Я тоже надеюсь, что Арсений поскорее свалит отсюда, и я наконец перестану чувствовать, что ворую его воздух.

3

– Дань, ты же останешься сегодня со мной? – Луиза корчит просящую гримасу и с шутливой мольбой смотрит на Данила. – Ну пожалуйста. Вся наша семья сегодня в сборе. Обещаю завтра приготовить всем завтрак, – взгляд на меня: – Аина, ты вот чем в Швейцарии привыкла завтракать?

Я неловко пожимаю плечами. Мои завтраки в Швейцарии ничем не отличались от обычных московских. Мы готовили дома из продуктов, купленных в обычном супермаркете.

– Да я всё ем. Моя соседка по квартире готовила омлет с тофу. Было вкусно.

– Омлет с тофу, – мурлычет Луиза и, пробежавшись пальцами по плечу Данила, упирается в него подбородком. – Что скажешь?

Мне требуется прикладывать усилия, чтобы по-идиотски не прятать глаза, глядя на их интимные заигрывания. Я не испытываю ревности, злости или обиды – ничего подобного. Просто не знаю, как себя вести. Луиза остаётся верной себе: делает то, что ей хочется в данную минуту. Наслаждается своими отношениями и не видит нужды это скрывать. Я так не умею. В Швейцарии я несколько месяцев встречалась с парнем, но так свободно проявлять свои чувства на людях так и не научилась.

Данил усмехается и ласково треплет Луизу по голове.

– Я останусь.

– Аина, Лида тебе комнату приготовила, – вступает Пётр, последние пару минут сосредоточенно печатавший в телефоне. – Кровать на днях заменим. Уезжала-то ты подростком, а вернулась совсем взрослой.

– А есть смысл менять кровать? – резкий голос Арсения заставляет меня вздрогнуть и крепче стиснуть вилку. Было ошибкой полагать, что его молчание продлится до конца ужина. – Если ты так одержим идеей позаботиться о дочери женщины, на которой был женат от силы три года, просто купи ей квартиру. Не вижу ни единой причины продолжать жить с ней под одной крышей.

Синие глаза фокусируются на мне. Давят, презирают, стирают в пыль.

– Тебе уже двадцать один есть, правильно? Пора бы перестать сидеть на чужой шее.

Меня словно окатили ледяной водой. Хочется сгинуть, раствориться. Будь на моём месте Луиза, она бы не задержалась с ответом и наверняка выплюнула бы какую-нибудь колкость. Но я не Луиза, фамилия у меня не Аверина, и грубая правда звучит именно так: я сижу на шее чужого мне человека. Максимум, на что я имею право, – это вскочить из-за стола и, ткнув в лицо Арсения пальцем, завопить: «За что ты так меня ненавидишь?! Что я тебе вообще сделала?»

– Я о твоих предпочтениях не спрашивал, – холодно парирует отчим. – Советы своим подчинённым будешь раздавать.

– Доро?гой Аина говорила, что собирается искать работу и снимать квартиру, – звучит голос Дани. – Не похоже, что она собиралась сидеть на чьей-то шее.

– Я сижу на папиной шее уже двадцать пять лет, – вскипает Луиза, начиная крутить головой по сторонам. – Мне тоже нужно начать стыдиться?

– Ты фамильное наказание, и с этим все смирились. Но я понятия не имею, почему, приезжая в свой дом на выходные, должен терпеть присутствие чужого человека.

– Она не чужая, Арсений! – рявкает Пётр, игнорируя надрывающийся телефон. – Она дочь моей второй жены.

Хватит. Это просто невозможно.

Отодвинув стул, я встаю. Губы дрожат, двигать ими чудовищно сложно.

– Извините, я отойду в туалет.