Сказание об Иле

Однажды дерево отделилось от своих собратьев, потому что в нем зародилось желание двинуться с места. Да, да подобно тем, кто пробегал и проползал там, у земли, и прятался в траве, тем, кто укрывался среди листвы и взбирался по его стволу на крохотных лапках, клен также готов был сдвинуть с места свои корни.

Невозможно описать, насколько сложно было это. Но так случилось что клен оказался в этом лесу. Но, скрываясь под покровом ночи, передвигался он так медленно, что это было не заметно глазу. Прошли века, и вот он здесь. А потом почувствовало вдруг древо, что по его жилам текли теперь не соки, а самая настоящая кровь. Так что теперь этот клен был не деревом в нашем привычном понимании, а чем-то иным.

Сестры бежали, взявшись за руки, по солнечной поляне, ступая босыми ногами по теплой, мягкой и влажной траве. Дерево больше не было одиноким.

Шло время. Из двух сестер именно Латель все больше и больше привязывалась к нему. Однажды она пришла к клену одна совсем еще ранним утром, когда Аллая спала, а первые рыжие стрелочки лишь чуть-чуть коснулись неба. Именно она, Латель, незаметно для себя будто бы приросла к клену и теперь готова была дни и ночи проводить рядом с ним. Она приходила даже тогда, когда звезды только рассыпались по небосводу.

Латель глотала вечерний туман через едва приоткрытые губы, как через соломинку. Ей было немыслимо хорошо. То чудесное, что зародилось в ней, не оставляло ее не на миг. Путь лежал в ту часть леса, где они жили с сестрой, и теперь она готова была поделиться с ней своей радостью.

– Как хорошо, что все это есть!– думала «Веточка». – И этот вечер, и этот туман, и запах трав такой ароматный, и родной лес…

Она легко подняла ладошки вверх, вроде бы ей было по силам достать до неба, закрыла глаза и приподнялась на цыпочках. Мысли растянулись, превратились в волну, унося ее к незримым берегам. Было тихо, и Латель казалось, что весь этот мир сейчас в ней, а она растворяется в нем, как этот туман. Девушка вспомнила о клене, он остался где-то там… у нее за спиной. В мыслях Латель стала качаться на его ветвях, как на качелях, окунаясь в нежную листву. Переливаясь и играя радужками, растеклись по животу ласковые волны.

Увидев сестру, Латель радостно обняла ее, в готовности немедленно и не откладывая поведать ей о своем удивительном чувстве. Но прежде она, широко раскрыв глаза, взяла сестренку за руку. И вот, подобно птице, стала ей что-то щебетать про крылья, что выросли за ее спиной. Про то, что, подобно траве, она хотела бы обвить любимые корни, прижаться к ним и так застыть под шум листвы навеки. Говорила также, что бьется в древе том сердце и дыхание его слышит она. И если не быть ей рядом, то непременно погибнет чудесный клен. И к сказанному еще добавила, что ни за что не расстанется со своей милой сестрой вовек.

Аллая, отвергнув объятия, отошла в сторону. Вынув кленовый листочек из волос Латель, кинула его на землю и несколько раз наступила на него своей маленькой ножкой. Затем закрылась руками и убежала.

«Ручеек» сидела в тени вековых деревьев. Абсолютно одна. Не замечая куст пятилистника, ежом раскинувшего свои шипы-иголки в разные стороны. Кроме этой колючки, рядом не было никого. Здесь совсем тихо и поэтому хорошо. Это место с недавних пор полюбилось девушке, хотя ядовитый пятилистник не самая хорошая компания человеку. Обхватив ноги руками, Аллая пряталась в своем коконе из густых шелковистых прядей. Она не могла найти ответа на один мучивший ее вопрос. Он появился недавно, а потом выполз из таинственной глубины, как червь, и поселился… нет, не в голове, а именно в ее груди. До этого момента все, что Аллае было нужно, находилось на поверхности, и все, что хотела знать, она знала, лишь стоило ей прислушаться или приложить руку к чему-нибудь. Этот лес всегда нашептывал Аллае ответы. Но на этот раз было совсем по-другому. Алая вдруг поняла, что все и навсегда изменилось для нее. Вопрос свой не могла она доверить ни кому.

– Почему не меня?– думала «Ручеек».

И вот уже нечто новое пробивалось из тех же глубин, в которых зародился тот неразрешимый вопрос. Это новое противной горечью обожгло ее душу и застыло… Так появилась обида.

Прошло совсем немного времени, и однажды оттуда, где начинался лес, донеслись голоса. Такие гаркающие и громкие, они принадлежали тем, кого сестры боялись больше всего, – людям.

То были охотники, возвращавшиеся с добычей. Они сделали привал после дальней дороги у опушки леса. Теперь охотники отдыхали и рассматривали свои трофеи. Запах дыма проник во все уголки зеленого мира и встревожил его обитателей. Люди громко разговаривали, жгли костры и спорили. Их голоса бесцеремонно нарушали окружающую благодать. Все вокруг пришло в беспокойное движение, зашумели деревья, и тревога вместе с костровой дымкой медленно прокралась в лес.

И лишь в Аллае эти громкие звуки вызывали необъяснимый интерес. Они манили ее. Девушка, не слушаясь разума и вопреки собственному страху, потянулась на зов. Уже скоро Аллая была у той самой лесной опушки. Латель, испугавшись, попыталась удержать сестру, но та как одержимая вырвалась из ее объятий и попятилась назад в полной решимости совершить задуманное. Латель же, видя, что творится что-то неладное, закрыла лицо руками и заплакала, но и эти слезы не остановили сестру. «Ручеек» утек, а «Веточка» осталась одна, и она стояла, беспомощно опустив руки, и непрестанно всхлипывала, зовя сестру назад.

Она была совершенно растерянна и не знала, как ей теперь поступить. Ведь еще никогда прежде вот так сестра не покидала ее. И вот наконец Латель бросилась следом. Аллая же была быстрее, она шла, не оглядывалась, и словно боялась остановиться. «Ручеек» сжала уши ладонями, чтобы не слышать плача сестры. Ветки цеплялись ей за волосы, хлестали по лицу, плечам и бедрам, трава, как путами, окутывала ей ноги, но она вырывалась и упорно шла дальше. Лес закончился, ничто больше не мешало девушке. Она встала на самом краю опушки, прижав руки к груди и чуть отведя в сторону голову.

Люди еще не увидели Аллаю. Она же с замирением сердца ждала. Охотничий пес, мирно лежавший подле своих хозяев, вдруг навострил уши, затем вскочил и выбежал чуть вперед. Вытянув морду в сторону девушки, он глухо, как будто давясь, зарычал.

Один из охотников сделал своим товарищам знак рукой. Поочередно повернув головы, те замолчали, забыв про яростные споры. И теперь, заметив девичий силуэт, застыли в вопрошающем безмолвии. Все тот же охотник предельно спокойно что-то негромко им сказал. Люди, разделившись на две группы, осторожно пошли в сторону Аллаи. Девушка продолжала стоять на прежнем месте, она и не думала бежать.

Уже скоро охотники окружили девушку со всех сторон. Тяжело дыша, они, не отрывали глаз от представшего перед ними чуда. Густые волосы, переплетенные стебельками лесных трав и озерных цветов, закрывали Аллаю почти до пят, скрывая ее от алчущих глаз. Единственное, что было открыто взорам, – это белое, чистое лицо. И вот прямо перед глазами девушки оказалась обветренная, скривившаяся в улыбке физиономия охотника. Было слышно его тяжелое дыхание. Он внимательно оглядел девушку, а затем, быстро открывая рот и оголив желтые зубы, стал повторять громкие отрывистые звуки. Аллая почувствовала специфический запах огня, пищи и страха, исходящий от человека. Она не понимала произносимых им звуков и лишь, сильнее прижав руки к себе, следила за странными движениями человека. Сзади кто то взял Аллаю за прядь волос, поднял ее вверх и резко бросил, уколовшись шипом пятилистника, укрывшегося в густых локонах девушки. Аллая вздрогнула, подняла голову и посмотрела на людей, окруживших ее. Прокаленные всеми ветрами, много раз познавшие вкус добычи, сейчас охотники пребывали в полном смятении. Нет, не девушка стояла перед ними, но та, что растворила их своим чарующим взглядом. Они утонули в ее глазах. И теперь достать этих утопленников из холодного, мерцающего озера ее глаз не было никакой возможности. Все они были во власти Аллаи, кроме одного, того, что стоял за ее спиной. Он скривился от боли и очень старался не показать своей слабости. Теперь же мужчина всецело был поглощен тем, что нянчил свою пораненную руку.

Девушка понимала, что люди, вероятно, были очень рады ее появлению, но в то же время чувства подсказывали Аллае, что она окружена хищниками. Наконец лесная дева опустила глаза, а потом, оглянувшись, посмотрела в сторону своего зеленого дома в последний раз. И вот широкая и крепкая, как силки, ткань накрыла ей голову и опустилась на ее тело. Стало темно и душно, и в тот же миг девушка ощутила, что множество рук овладели ей, словно дичью, но она не сопротивлялась и не издала ни звука. Ее уложили на волокушу, запряженную четверкой собак, и, озираясь, подобно воры, охотники быстро повезли свою добычу.

Аллаю разыграли в кости. Когда одному из охотников выпал жребий, между мужчинами возникла ссора, которая быстро переросла в схватку, и в тот вечер некоторые из них лишились не только своих гнилых зубов. Итак, Аллая досталась старому вдовцу по прозвищу Зябл. Счастливчику предлагали богатый выкуп за девушку, но он, несмотря на насмешки своих компаньонов, от выгодного обмена отказался. У Аллаи выстригли часть волос. Зябл связал в пучок остриженные локоны и разыграл их меж своих приятелей.

Держал он Аллаю взаперти, боясь, что ее украдут или она сама убежит от него. Днем, спасаясь от ее зачаровывающего взгляда, он заставлял девушку носить повязку. Та почти закрывала ей лицо, и лишь две узкие прорези служили для Аллаи окном во внешний мир. Ко всему прочему вдовец изгнал из дому сыновей, и теперь кроме него только Алая заселяла эту огромную, охраняемую злющими псами и окруженную частоколом домину. Зябл разрешал девушке выходить во двор ночью, да и то ненадолго. Окруженная со всех сторон высоким и непроглядным забором, Аллая только там могла снимать повязку. И теперь затворница ждала полуночи, чтобы насладиться видами неба, усыпанного мелким бисером звезд. А еще Аллая ждала луну, что меняла облик при каждой их встрече, но неизменно оставалась печальной и бледной. Тихие, но неспокойные серые облака напоминали ей ночных сов, которые часто мелькали в необъятном темно-синем небе в прежней ее жизни. Аллая даже не помышляла о побеге из своего заточения, а лишь ждала… Оказавшись среди людей, она утратила некоторые из своих способностей, но приобрела новые. Одно же оставалось неизменным – обида.

Зябл же совсем потерял покой, ему постоянно казалось, что, когда его нет дома, Аллая может убежать назад в лес или уйти к другому мужчине, молодому и сильному, либо ее похитят те из его приятелей, что три луны назад привезли ее сюда на волокушах. Так прошло еще какое то время. Девушка наконец стала понимать язык людей, но вот изъясняться с ними – даже с Зяблом – у нее не получалось, просто не было желания. И если даже она говорила, то речь ее была полна певучих звуков, и люди не понимали и боялись ее нечеловеческого голоса.

Однажды ночью собаки, что сидели на привязи, стали разрываться от лая; вскоре одна из них завизжала и стихла. Снаружи послышался скрежет запоров, кованые двери раскрылись, и в доме оказались чужие. В их руках были факелы. Они метнулись к Зяблу… Тот вскрикнул и захрипел. С вдовцом было покончено.

Так Аллая оказалась в руках разбойника по прозвищу Хорь, рыжего, как огонь; его боялись и ненавидели. Он промышлял грабежами и был известным в округе душегубом. Хорю ничего особенного не нужно было в этом доме, кроме одного – Аллаи. Его лиходеи быстро обшарили все углы и, забрав все самое ценное, запалили дом, предав мертвого вдовца огню.

Хорь одаривал Аллаю подарками. Он жил шумной и разгульной жизнью. Любил хмельную медовуху и заставлял пить всех, включая и пленницу. Медовуха же была Аллае противна, девушка выплевывала мерзкую жидкость, но не просила Хоря ни о чем и не плакала. У ее мучителя это вызывало буйный восторг. Затем он, напившись, ставил девушку подле огня на обзор приятелям и под их одобрительный хохот орал, что она нарожает ему целую шайку. И лишь одно было для Хоря непреодолимым – скрывающая ее глаза повязка. Не осмеливался он освободить Аллае глаза.

Все с ним кончилось неожиданно и так же быстро.

Хоря приволокли привязанным одной ногой к буйволу прямо в логово. Его обиталищем служила большая, в два человеческих роста, нора, расположенная меж двух скал, теперь в ней жила Аллая. Под одобрительные вопли людей, вооруженных палками и топорами, лай собак и горловое мычание огромного быка растерзанного Хоря повесили за ту же ногу на сухом кедре. Он висел один, никому не нужный, и только застывший оскал на его синюшной морде выдавал в нем некогда буйный и разудалый нрав. Среди этой безудержной вакханалии показалась хрупкая фигурка Аллаи. Выйдя из своего убежища и не обращая внимания на разъяренных людей, она подошла к ревущему быку и, прикоснувшись пальцами к его ноздрям, заставила свирепого зверя замолчать. Затем направилась к висящему вниз головой, словно козлиная туша, телу своего мучителя. Аллая подошла к кедру, на котором тот висел, и положила ладонь на его иссохший ствол. Прильнув к коре, она поцеловала измученное дерево и сквозь едва приоткрытые губы издала еле уловимый звук. Сразу же вверху раздался треск, и мертвец вместе с суком, на котором висел, рухнул вниз. Люди увидели, как этот «рваный бурдюк» накрыл собой небольшой муравейник, нарушив в нем выверенную временем суету. И тут же слился с ним, поглощенный царящим вокруг хаосом. Увидев, что множество безумных, но внимательных глаз уставилось на нее, Аллая попятилась назад, удаляясь к чаще леса.

– Держите ее! —заорал кто-то. Несколько человек, из числа вершивших здесь суд, бросились вперёд и быстро настигли девушку.

– Ты куда собралась?! – обдав юное лицо гнилым дыханием, ехидно просипела костлявая, кривая, почти горбатая бабка.

Старуха заглядывала в лицо снизу лягушачьими глазенками, а рука, похожая на костяной крюк, вцепилась девушке в волосы. Старуха пыталась сорвать повязку с лица Аллаи, но почти сразу резко отдернула руку, как будто ужаленная шмелем. Причиной этого был все тот же прятавшийся в волосах девушки пятилистник. Глаза бабки буквально выскакивали из глазниц в желании заглянуть в едва заметные прорези на повязке. А затем она еще сильнее скривилась, затряслась и, казалось, готова была распластаться на месте, но стоявшие рядом успели подхватить ее под руки.

– Да она ведьма… – вдруг тихо и уже дрожащим голосом выдало все то же гнилое дыхание. – Это она накликала беду!

И тут же, то ли от дряхлости, то ли от непосильного волнения, а возможно, и от шипа пятилистника, бабка испустила дух. Ее обветренный, ссохшийся рот остался полуоткрытым, не успев поведать самое важное.

Те, что держали ее, бросили старуху на усеянную кедровой шелухой землю.

– Ведьма… – прошипел кто-то в толпе.

– Ведьма! Ведьма! Ведьма! – заголосили люди, стоящие поодаль.

– Она ее убила! – заорал мужик совсем рядом.

– Сжечь ее! Повесить! – подхватили со всех сторон.

И вот несколько сильных рук, сбив Аллаю с места, стали привязывать ее к тому же сухому кедру, на котором только что был повешен Хорь.

Толпа, размахивая палками, все еще шныряла вокруг логова в поисках кого-нибудь, кто мог бы прятаться в убежище разбойников. Очевидно, пришедшие сюда нацелились разом покончить со всеми его обитателями. Женщины принялись волочь со всех сторон хворост, с треском складывая его прямо у ног девушки. Делая это, некоторые из женщин что-то напевали себе под нос. Две тетки были заняты изготовлением факелов, щедро обмазывая сухие палки черной смолой, одна из них так увлеклась делом, что измазала свою одежду, и теперь была очень расстроена.

Буйвол, тот самый, что стоял неподалеку, вдруг оттолкнулся и с яростью прыгнул вперед. Упав на передние ноги, он с силой лягнул задними. Все, занятые собиранием хвороста, застыли на своих местах, уставившись на обезумевшего быка. Бык сбил с ног женщину, одну из тех, что бубнила себе под нос песенки, и несколько раз обрушился на нее всем весом своей туши. После зацепил ее рогом и протащил по жухлой траве. Он не убил несчастную, было слышно, как она выла, боясь пошевелиться. В следующее мгновение огромные рога быка оказались около Аллаи. Разогнав всех, кто находился рядом с девушкой, разъяренный зверь, раздув огромные ноздри, встал поперек дерева, закрыв собой пленницу. Затем, немного успокоившись, наклонил голову, изогнул могучую шею и пропорол рогом толстенную кору высохшего кедра. Раздался треск, древесная шелуха посыпалась вниз. Оставляя глубокую борозду, рог достиг того места, где ствол опоясывали веревки. Подцепив их, бык дважды мотнул головой, причинив тем самым боль Аллае, но в следующее мгновение ее тело было свободным. Бык снова наклонился и подставил девушке необъятную спину, Аллая воинственно оседлала его. Затем сняла с глаз повязку и окинула взглядом судивших ее. По толпе пробежался ропот. Несколько мужчин выскочили вперед и упали перед Аллаей на колени. На лицах людей, что стояли рядом, был написан страх. Женщина, чуть было не затоптанная быком, так и осталась лежать на прежнем месте, она поджала ноги и тихо выла; никто не пытался ей помочь.

– Не я ведьма, а другая. Идите за мной, и вы получите то, чего хотели! – ломая язык, с силой выдавила из себя восседавшая на быке Аллая.

Она схватила буйвола за рога, так что тот послушно поднял голову и, обойдя собравшихся, как армию перед битвой, двинулся в глубь чащи. Люди загудели и, подняв над головами палки и топоры, побрели за быком. Чуть позже толпа поредела, лишившись нескольких дезертиров, не выдержавших неизвестности и бросившихся прочь. Никто не мог точно сказать, сколько времени они шли, и наконец люди оказались в том чудном лесу, где некогда жили сестры. Было так тихо, что даже дыхание нарушало царивший здесь покой. От леса исходил свет. Нежной радугой он освещал небосвод до появления первых звезд. Стемнело, и в толпе зажгли факелы. Озираясь, люди шли за Аллаей, пока вдруг та не остановилась. Жадным взорам открылась большая поляна, в середине которой стоял раскидистый клен. Его листья светились, играли перламутром в темнеющем небе, а затем клен стал осыпать себя то серебром, то золотом. Вначале люди не смели даже сделать шагу и молча стояли как вкопанные. Увиденное их опьянило. Часть из пришедших впали в состояние безумной радости. Другие же находились в некотором смятении, то и дело поглядывали на Аллаю, то в ту сторону леса, откуда только что пришли. Они не смели шевелиться, но чуя неладное, постоянно озирались.

Аллая чувствовала над этими людьми свою власть и теперь взирала на все с высоты своего положения. Вдруг один из мужчин вышел вперед, прорезая шелковистую траву своим телом, он направлялся прямо к клену.

– Зла-то! – вырвалось у него и понеслось по поляне. А затем ударилось об окружавший со всех сторон лес и вернулось назад глухим троекратным: – Зла-а-то… Зла-а-то… Зла-а-то…

И вот уже к клену бросились остальные. Облепив дерево, одни срывали листья руками, другие сбивали палками, скалывая топорами кусочки древесины со ствола. Те, что помоложе и попроворнее, забрались повыше и стали рубить ветки.

Несколько кленовых лап с шумом упали на землю. В тот же миг свет, исходящий от дерева, потускнел. Клен закачался, зашумел, и по его стволу потекли густые слезы. Вдруг рядом раздался стон, такой протяжный и тяжелый, что заставил людей оглянуться. Рядом с этим большим кленом оказалось еще одно маленькое деревце. Издали его совсем не было видно, потому что деревце легко пряталось за неохватным стволом старого клена. А теперь стало заметно, как его тоненькие веточки тянулись, как вроде бы обнимая своего защитника. Это деревце было покрыто цветками, которые не прятались в свои чашечки даже ночью. Его крона, вся усыпанная мелкими разноцветными колокольчиками, тянулась вверх и пропадала где-то в гуще кленовой шапки. Но людям до этого не было дела.

– Да это же просто листва! – заорал какой-то мужичонка, пожевав кленовый листик.

Другой мужчина подошел к деревцу и, сорвав несколько цветочков, также положил их себе в рот. Скривившись в довольной улыбке, он оборвал несколько веточек и потянулся еще, но откуда-то сверху послышались гул и треск. На человеческие головы посыпались оборванные листья и ветки. Здоровенная кленовая лапа угодила в двух родичей, что занесли свой топор над деревцем, да так, что те повалились один на другого. А еще одна «кленовая оглобля» накрыла собой того самого мужичка и сильно придавила его ноги, так что он только и делал теперь, что звал на помощь. Дерево, словно в гневе, закачалось и от корней до макушки еще сильнее заскрипело.

– А!-А!-А! Жги его! – завыл тот из придавленных, что сумел выбраться первым.