Из толпы в сторону клена полетел факел.
– Жги-и-и! – орала толпа.
– Смолу сюда! Смолой надо! – завизжала одетая в грязную овчину тощая тетка.
И вот уже огонь объял весь ствол и, подгоняемый ветром, стал быстро взбираться вверх. Со стороны казалось, что ветер разносит по поляне белые цветки с того маленького деревца, но это был пепел. Обезумевшие люди прыгали и плясали вокруг огромного костра.
Аллая смотрела туда, в центр поляны, где возвышался обугленный ствол некогда цветущего клена. Рядом, прислонившись к нему, готовое рассыпаться в любой момент, дрожало почерневшее маленькое деревце. «Это же моя сестра… Сестра… Латель…» – вдруг мелькнуло в голове Аллаи. Она резко закрыла лицо руками.
Как больно!.. Еще никогда прежде ей не было так больно. Ее глаза на мгновение как будто оказались в этом костре. А потом мир померк.
Разом в небе все пришло в движение, и стаи птиц, сорвавшись со своих гнезд, как гигантская волна во время бури, взмыли ввысь и черным на черном закружили, закрыв собою звезды. В лесу жутким многоголосьем завыли звери, деревья закачались и страшный стон пошел вокруг.
Пламя, разгоревшись с новой силой, поползло по поляне, пожирая сухую траву. Людей охватил ужас; падая и толкая друг друга, они бросились к тому месту, где стоял оседланный Аллаей бык. Никто не оглянулся, когда упавшая тетка в панике пыталась сорвать с себя предательски налипшую к ее овчине сухую траву. Она вопила и извивалась, стараясь противостоять медленно пожиравшему ее огню.
Птицы, сделав новый виток в черном небе, с тысячеголосым криком стали падать на бежавших. Они впивались маленькими клювиками в их головы, руки, тела, затем взмывали вновь и снова атаковали.
Еще долго горел лес. Дым заволок округу, и мир погрузился в смрад. Верховые пожары докатились до самых дальних охотничьих селений, уничтожив их без остатка. Домашний скот обезумел, и над землей несся леденящий душу животный рев. Уцелевший при пожаре лес окаменел. Охотники, спасаясь от гнева природных сил, от лица света, проклиная все и вся, ушли далеко-далеко в норы, под землю. Так здесь погубили любовь.
Гнездо, Закрай
Закончив свой рассказ, Ив посмотрел на дорогу:
– Скоро Гнездо. К заходу солнца будем на месте.
Замерший лес закончился. Теперь перед путниками открывался еще более странный пейзаж – дорога ползла меж болотных кочек, удивляющих своими несуразными размерами. По правую сторону стояли сплошь обугленные и выше человеческого роста. По левую расположились рыжие, казавшиеся еще более огромными, чем те, что справа. День медленно уходил, и вдруг, непонятно откуда, на дороге стали появляться люди. Они буквально заполонили дорогу, и их лица то и дело возникали прямо перед повозками. Среди них объявились чумазые детские мордахи. Не видя для себя никакой угрозы, дети вконец осмелели, и вот они уже среди обозчиков. И уже скоро их грязные ручонки протягивали чужеземцам жирных болотных жаб. Вероятно, предполагался обмен. Томление было недолгим. Еще немного, и несколько из квакающих обитателей болот под хохот все тех же сорванцов были прицельно брошены в пришедших из Иля. А следом из-за кочек вынырнули две тетки и, ухватив одного из мальчишек, стали безжалостно лупить его палкой. По округе прокатился детский рев. Детвора разбежалась, а после какие-то люди окружили обоз. Вцепившись в повозки ручищами, обитатели кочек поволокли их за собой.
Их становилось все больше и больше. Ни Роха, ни его товарищи не могли справиться с этой стихией. Все они оказались во власти толпы, бурлящей, как вскипевшая вода, и все усилия отогнать людей от лошадей и повозок оказались тщетными. Менялись руки, но неизменным оставалось одно – их цепкая хватка.
Роха огляделся. Он искал Ива. Тот ехал чуть в стороне от толпы и был безучастен к происходящему.
Протискиваясь между кочек, толпа вышла к краю огромной ямы. В самом ее центре находилось нечто величественное, возвышавшееся над всем. Оно было похожее на огромный сноп и напомнило посланнику тот «шалаш», что Ив называл гостевым домом, только этот был выше и массивнее в разы. Опорами ему служили корни, корявые, толстые, в три обхвата. Дальше шла некая конструкция, материалом для которой служили бревна. Обвязанные меж собой и почерневшие от времени, они поднимались в небо на двести локтей.
Толпа расступилась. Вперед, к самому краю, выехал Ив. В его руках оказалась какая-то деревяшка, состоящая из двух половинок с расщепленными концами. Всадник поднес ее ко рту, и Роха услышал, как шум, вырвавшийся из этой штуковины, преодолев пространство, ударился о гигантские опоры. У-у-х! Толпа вздрогнула и умолкла. Ив, повернувшись к Рохе, махнул рукой, очевидно зовя его за собой. Поравнявшись с юношей, посланник Иля увидел спуск в яму, узкой змейкой уходивший вниз.
На тесном спуске колеса повозок едва умещались. Внизу Роха сразу же заметил каменного истукана, подпертого со всех сторон крепкими жердинами. Тот, напоминал пьяницу, нашедшего приют под ближайшим забором и неумолимо клонившегося к земле. Он был первым, кто встречал пришедших из Иля.
Роха поднял голову и взглянул на край ямы, ни Ива, ни людей наверху уже не было.
– По-видимому, это то самое Гнездо и есть… – пробурчал Туро.
Ненадолго приведшие обоз остались в яме одни.
– Ну здравствуй, посланник Иля! – донесся радостный голос откуда-то с другой стороны «Гнезда».
Перед глазами появилась высокая фигура. Человек шел навстречу, выставив перед собой руки. Его лицо скрывал шестиглазый золоченный лик. Широко разведя ладони, «высокий», без сомнения, демонстрировал свое дружелюбие гостям. За ним показались двое других, их лица также были спрятаны под круглыми дисками с несколькими отверстиями в виде раскосых глаз. В руках они несли большую корзину. Следом за ними еще двое, но у них уже ничего не было, а следом еще и еще… Наконец все те, что появились перед посланниками Иля, выстроились за спиной того, что простирал объятия. Всех их объединяла одна деталь – лунообразные диски с прорезями, напоминающими глаза. У некоторых маски были деревянными. У других, тех, что стояли ближе к высокому, металлические. Роха слез с коня и, оставив Гора, направился им навстречу. Теперь посланник Иля мог разглядеть гостеприимного закрайника. На нем длинный, почти до пят, балахон, отделанный кожей какого-то обитателя местных озер или болот. Личина, скрывавшая лицо, косилась во все стороны. В жилистых руках была самая обыкновенная кривая палка, точно такие же во множестве разбросаны вокруг.
Поравнявшись с закрайниками, посланник Иля их поприветствовал. Он положил руку себе на грудь и, наклонив голову, произнес:
– Я Роха, посланник Иля, отправлен к вам царем Миролеем.
«Высокий» приложил свои длинные бледные пальцы к плечу посланника и тихим, предназначенным только Рохе голосом сказал:
– А я – Ямых, правитель Закрая.
С этими словами он снял с лица маску, и перед Рохой предстало бледное и очень вытянутое лицо с каким-то нечеловеческим взглядом. Глаза Ямыха разного цвета. Мутноватый правый имел болотный оттенок, а левый, словно звериный, – красновато-желтый. Голова Ямыха была наклонена чуть в сторону, а взгляд, несмотря на высокий рост, показался Рохе как будто заглядывающим снизу и напомнил собачий.
Посланник Иля продолжил:
– Правитель, в честь светлого праздника Благодара Иль направил тебе этот обоз с подарками. – Роха провел рукой, указывая на царский обоз.
По лицу Ямыха расплылась улыбка.
– Иль?.. – демонстративно удивился он. – Ах, Роха, молодец. – Лицо главного закрайника вытянулось еще больше. – А я ведь ждал, и царь прислал… Мудрый царь, – почти пропел он.
После этих слов, продолжая улыбаться, Ямых направился к повозкам. Он погладил «подарочную» лошадь, та вздрогнула и подалась назад. Развернувшись, правитель Закрая окинул взглядом лошадей в обозе и, остановившись на Горе, одобрительно покачал головой.
С повозок сбросили настилы, скрывающие дары. Среди привезенных подарков были вещи практические, изумительные по красоте и мастерству исполнения. Серебряная, украшенная природным камнем и чеканкой посуда, аккуратно сложенная в первой повозке, заслужила лишь мимолетное внимание правителя Закрая. Из прочего в его руках оказался большой поднос из черного змеиного камня с серебряными узорами по краям. Повертев его, Ямых ухмыльнулся и отложил в сторону.
Еще в одной повозке лежали глиняные горшки, расписанные горною лазурью. Покрытая особым лаком, их поверхность казалась озерной гладью. Снова взглянув на них лишь мельком, правитель отправился дальше.
В двух других уложены различная конская упряжь, кожаные седла, ремни, уздечки, искусно выделанные медью и серебром. Среди прочего особое место занимали диковинные для Закрая орудия труда и инструменты, но они, к удивлению посланников Иля, также совсем не возбудили интереса в том, кто был в Закрае первейшим из первых. Так же равнодушно прошел Ямых и мимо следующих двух повозок. Лежали в них расшитые узорами ткани, все они были сотканы лучшими мастерицами Иля. Наконец на вытянутом лице правителя появилась радость, а в его глазах промелькнул неподдельный интерес. В предпоследней повозке лежали топоры. Уложенные на льняные тряпицы топорики и тяжелые колуны дождались своего часа. Ямых наклонился и, взяв один из них, осторожно, как будто играя, провел пальцами по острию. Затем довольно ухмыльнулся и вернул изделие назад. Потом бесцеремонно возвратился к повозке с инструментами и достал из нее самое, по его мнению, подходящее, это была небольшая стамеска. Держа ее как нож против медведя, Ямых подошел к одной из повозок и взял из нее вазу, украшенную природным камнем. Покрутив ее в руках, правитель с усердием стал выковыривать бирюзовый камешек из самого центра узора. Добившись своего, он поднял камешек на уровень глаз и, задрав голову, внимательно стал разглядывать его на фоне вечернего неба. Уголки рта Ямыха поползли вверх. Еще некоторое время повертев камешек в руках, он спрятал его в отворот рукава. Оглядевшись по сторонам, Ямых вспомнил, что посмотрел не все, и направился к последней, девятой повозке. Положив свою длинную руку на оглоблю, расположенную вдоль деревянного короба, он стал разглядывать ее содержимое. В этой повозке находилась всякая всячина – то, что любой путешественник взял бы с собой в дальнюю дорогу. Вдруг, словно увидев змею, Ямых отпрянул назад. Среди овчин, укрывшись коровьей шкурой, не шевелясь и поджав под себя ноги, лежал старик, встреченный спутниками Рохи на дороге. Как и прежде, старик бережно прижимал к своей груди холодный, бесформенный камень.
Трясясь всем телом, несчастный стал медленно выбираться из повозки. Когда он увидел Ямыха, его лицо болезненно скривилось, на глазах появились слезы, а беззубый рот расползся в юродивой улыбке.
– Ёя! – воскликнул правитель, вероятно узнав в плешивом старике старого знакомого. – Это же Ёя! Слуга моего отца! – И с удовольствием добавил: – И мой раб. Откуда же взялось это привидение? – с иронией в голосе спросил Ямых, обернувшись к Рохе. И снова обратил свое внимание на старика: – Я думал, ты давно издох! – Ямых продолжал насмехаться над беднягой.
Со стороны закрайников послышался хохот. Плешивый старик, делая над собой усилие, оторвал руки от груди и, с трудом выпрямив их, наконец выставил вперед тяжелую каменюку.
– Я нашел его… Я искал семь зим… Вот он… Последний… – шамкая беззубым ртом и проглатывая слова, еле слышно пробормотал он.
Меж людей пошел ропот, они переглянулись, начав подозревать, что старик сошел с ума. И впрямь слова его напоминали бред больного и замученного обстоятельствами человека.
– Хм… это он? Ты нашел последний? – с удивлением и недоверием спросил Ямых.
Теперь окружающим стало понятно, что старик не сошел с ума и не бредит, а что разговор этот имеет давнюю историю.
Правитель подозвал к себе двух крепких слуг. Те взяли из рук старого Ёи камень и направились к идолу.
– Пойдем Посланник, я приглашаю тебя взглянуть на это, – предложил Ямых, повернувшись к Рохе, и тут же отправился вслед за слугами.
Роха проследовал за ним, а потом двинулись все остальные.
Каменный истукан возвышался на высоту в два человеческих роста. С большой, непропорциональной телу головой и маленькими ногами, он казался уродцем. У него было почти плоское, как на тех масках-дисках, что теперь висели у закрайников на животах, лицо. Вдобавок ко всему такой же, правда каменный, диск был обозначен на его животе. Покрытый черной плесенью, он представлялся огромным клеймом все с теми же шестью прорезями в виде глаз. Особенностью изваяния, еще больше подчеркивающей его уродливость, было отсутствие одной ноги. Одутловатая конечность была лишена колена, и к основанию уходила сколотая часть голени на уродливой плоской стопе. Каменный балахон спускался до самой земли. Он был весь изъеден плесенью. Рохе показалось, что каменный уродец когда-то падал, так как состоял из множества собранных меж собой небольших кусков. Трещины покрывали его от пят до головы.
Ямых распорядился, к нему подошли двое слуг, один из них взял камень и приставил к изваянию на место отсутствующего колена. Ни у кого не возникло сомнений, что это именно та, недостающая часть. Правитель приблизился к истукану и, развернувшись к Ёе, неискренне улыбнулся.
– Это ж сколько времени? Сколько зим прошло? – обратился он ко всем присутствующим. – А?