Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой

– Говори! Говори, что не так!

– Ладно. Мне показалось, будто в двух местах ты играешь не совсем чисто. Как-то не вполне ясно и убедительно.

– Где? В каких местах?

– Не могу указать пальцем в нотах, читаю их плохо. – Дед увидел, что провоцирует взрыв неукротимого Настиного темперамента; отступать однако было ему поздно. – Но произведения, какие ты помногу раз проигрываешь, я поневоле запоминаю и на слух улавливаю ошибки. Лариса Владимировна тебе на них указывала.

– А-а-а! Не знаешь! Не знаешь, а говоришь!

– А ты сыграй медленно, с чувством, толком и расстановкой, и я скажу, где надо тебе остановиться и исправить.

– Не буду! Я выучила хорошо!

– Не волнуйся, Настенька, голова заболит, – оглядываясь на мужа, заговорила Вера Валерьяновна. – Отдохнёшь и проверишь, как звучит твоя «Прялка».

– Ты сказала, она у меня звучит хорошо!

– Сказала… И ты, правда, играешь чудесно. Но всё же послушайся деда. Он понапрасну замечание не сделает. Не упрямься, повтори.

– Пусть сам повторяет! – Девочка скорчила деду гневную рожицу и показала язык.

– Не забывай, Настя, что «Прялку» ты будешь играть на конкурсе. – В ответ на внучкину дерзость Андрей Иванович голоса не повысил, но от мнения своего не отступил. – Помни, что говорит педагог: в конкурсном исполнении не должно быть малейшей приблизительности – лишь абсолютная точность. Мы с бабушкой выйдем, а ты подумай над моими словами.

– Нечего мне думать! Сами думайте!..

На полчаса Настя притихла. Уединившись в гостиной, старики вполголоса разговаривали о ней.

– Зачем нужны эти конкурсы, если приходится так мучить ребёнка? – рассуждала Вера Валерьяновна. – Разве нельзя сейчас без них обойтись? Подросла бы сперва.

– Конечно, жалко малышку. Вместо того, чтобы играть в куклы, она снова и снова берётся за скрипку, словно несёт тяжкую повинность. Но с другой стороны: для детей, которым светит музыкальное поприще, конкурсы – путь к совершенствованию мастерства и к признанию. Где ещё могут заметить способного ребёнка крупные специалисты, как не на конкурсах? – отвечал Андрей Иванович. – От конкурсных выступлений часто зависит будущее одарённых детей…

Настя потихоньку оживала. Из её комнаты послышались осторожные скрипичные звуки: девочка нащупывала чистую интонацию в трудных коленцах «Прялки». Выполнив черновую работу, она не поленилась ещё несколько раз сыграть произведение целиком. Убедившись, что внучка исправила ошибки, Андрей Иванович вернулся к ней в комнату.

– Умница. Добросовестно поработала, и всё у тебя получилось.

Он взял у неё скрипку и смычок, уложил их в футляр и отправил на верх застеклённого шкафа с книжками Насти, её нотами и куклами.

– Ты доволен? – спросила она, пряча удовлетворение и неплохо изображая человека, знающего себе цену.

– Конечно. На сегодня хватит. Отдыхай. Лариса Владимировна, может быть, укажет тебе ещё какие-нибудь погрешности. Но пока твоя «Прялка» – на уровне.

– На уровне?

– Ну да.

– А можно её на уровне папе сыграть?

– Безусловно. Ещё бы нельзя! В семейном кругу допустимо играть и послабее, но если исполнишь классно, то, думаю, приведёшь папу в восторг. Он ни разу твою скрипку не слышал, а как услышит, подпрыгнет до потолка.

– Прямо до потолка?

– Конечно!

Настя смеялась и прыгала, делая вид, что хочет достать потолок рукой. Смеялись Андрей Иванович и пришедшая вслед за ним в комнату внучки Вера Валерьяновна. Девочка запрокинула голову. Раскинув руки, как крылья, она закружилась по комнате и запела без слов, думая о чём-то дорогом ей и приятном.

17

Андрей Иванович купил ёлочку у торговца на улице и поставил на крестовину у внучки в комнате. Утвердив её попрямее в углу у окна, Чугунов ещё привязал ёлочку к ручкам оконных створок. На это лишь у него и хватило сил: накануне дед почувствовал себя нездоровым. Он пил лекарства, но слабость, боль в голове и горле не исчезали. За два дня до Нового года он слёг, обещая жене с внучкой тридцать первого декабря, к бою Кремлёвских курантов подняться и со всеми вместе отпраздновать.

Пока дед отлёживался, Вера Валерьяновна с Настей наряжали ёлочку. Настя радостно, но по-хозяйски не спеша и деловито брала из картонной коробки игрушки и каждую стеклянную бережно подавала бабушке, а небьющиеся сама ловко вешала на ветки.

– Нет, ты пока к нему не ходи, – предупреждала её бабушка, когда Настя, скучая без деда, пыталась навестить его в гостиной. – Пусть поправится.

Сама Вера Валерьяновна ухаживала за мужем, надевая марлевую повязку.

Скоро и Настя пожаловалась на боль в горле, расчихалась, затемпературила, тихим голосом произнесла: «Я устала», – и легла в постель. Бабушка позвонила в детскую поликлинику. Явилась южная женщина с миловидным лицом и черными подведёнными глазами, сняла меховую шубку и в белом халате, сильно потирая ладонь о ладонь, чтобы руки разогрелись, вошла к Насте в комнату. Присев на стул рядом с кроватью и ласково спросив девочку, как её зовут, сколько ей лет, она сказала:

– Я твой участковый врач. Моё имя Роза Сабировна. Мы с тобой подружимся. Подними рубашку.

Сидя на кровати, Настя подставила врачу вспотевшее тельце. Роза сняла с шеи фонендоскоп и поприкладывала его слуховой орган к груди, спине и бокам ребёнка. Вера Валерьяновна принесла чайную ложечку, и врач с помощью ложечки заглянула девочке в горло.

– Как же тебя, милая, угораздило заболеть к Новому году?

– Дедушка у нас простудился и захворал, – за Настю ответила Вера Валерьяновна. – Он в соседней комнате лежит. Я хожу к нему в маске, а внучке навещать деда запрещала. Но она всё равно заболела. Теперь в квартире лазарет.

– Вы хоть себя поберегите, останьтесь на ногах, – сказала Роза. – У дедушки вашего не простуда, а грипп. У ребёнка тоже. В Москве уже две недели держится эпидемия. Дошла и до нас. В лёгких Насти, слава Богу, чисто, а грипп надо лечить.

Она ободряюще улыбнулась девочке. У той ручейки текли из носа. Настя вытирала их платком, но они снова текли. Нос её опух, покраснел, губы покоробились, а глаза помутнели. Увидев, что больной ребёнок горько скривился и приготовился заплакать, врач сказала:

– Ну-ну-ну! Плакать не надо, иначе проболеешь долго! Наберись терпения!

– Завтра Новый год. Ко мне придёт папа, – пропищала Настя со слезинками на глазах. – Я ему хотела на скрипке сыграть. Как теперь сыграю?

Роза удивилась тому, что папа придёт к Насте завтра, но заговорила о другом:

– Ты на скрипке играешь? Как интересно! Ничего, сыграешь папе в другой раз. А может быть, и я когда-нибудь твою скрипку услышу. Сейчас выпишу тебе лекарства. Пей их, слушайся бабушку, делай всё, что она скажет. Ну, поправляйся! С наступающим Новым годом!..

Бабушка тоже чувствовала себя неважно, но крепилась. Она глотала таблетки, твердила себе: «Мне нельзя сдаваться», – и, сокрушаясь, что Настя и Андрей Иванович слегли, всё же надеялась встретить Новый год полной семьёй. Вера Валерьяновна позвонила сыну – он её заверил, что новогоднюю ночь проведёт в отчем доме. Она его предупредила, что в доме грипп. Алексей ответил:

– Пусть. Я обещал Насте прийти.

Вера Валерьяновна прошла по рынку и по магазинам, купила продуктов, разорилась на шампанское, на бутылку красного вина и, перехватывая тяжёлую сумку из руки в руку, еле дотащилась с ней до дома. Преодолевая слабость, она наготовила вкусной еды и накрыла в гостиной праздничный стол под белой скатертью. Хозяйка причесалась, припудрилась и оделась в давнишнее своё шёлковое платье, яркая ткань которого напоминала ей любимое вишнёвое варенье. Андрей Иванович нашёл в себе силы подняться, кое в чём помог жене и тоже принарядился. За час до Нового года пришёл Алексей с яблоками в пластиковом пакете и большой куклой под мышкой. Кукла могла закрывать глаза и агукать.

18

– По вашему с папой виду не скажешь, что вы приболели, – заметил Алексей. – Выглядите здоровыми. А нарядились, как в театр.

– Для театра я и валенки к пиджаку обул. – Андрей Иванович показал себе на ноги.