По разные стороны вечности

Она встала и направилась к двери. Он оторопел, но быстро взял себя в руки:

– Мы же еще не закончили! Магда, дорогая моя, нельзя же вот так…

– Можно. – Взявшись за дверную ручку, она обернулась и посмотрела на него. – Это бесполезно. Я не приду больше. Всего хорошего.

Максим, которому она вечером рассказала про свой демарш, был огорчен, но не удивлен.

– Все к тому и шло, – вздохнул он. – Я видел, что Константин Львович тебе не нравится. А раз нет доверия… – Он пожал плечами. – Найдем другого.

– Не будем мы никого искать. Мне не нужен мозгоправ.

Максим собрался возразить, но Магда ему не позволила. Муж сидел за столом, ужинал, и она подошла к нему, обняла, прижалась щекой к его щеке.

– Я устала от больниц, врачей, лекарств. Макс, меня обследовали вдоль и поперек, я не больная и не сумасшедшая. Ты прав: просто нужно время. Я справлюсь. Обдумаю все – сама, без помощи дипломированных умников, которые думают, что все знают и про меня, и про всех на свете, а на самом деле ни шиша не понимают.

Он отодвинул тарелку, усадил жену к себе на колени. Провел ладонью по стриженым волосам. Ей показалось, Максим доволен тем, что она сказала. Видимо, ему тоже надоели разговоры о врачах и сеансах, он хотел жить нормальной, обычной жизнью. Как раньше.

– Точно? Уверена?

– Угу.

– Я говорил, что тебе идет эта прическа? Ты выглядишь сексуально, – сказал Максим, и Магда засмеялась тихим грудным смехом. Ужин был забыт.

После, когда они, оторвавшись друг от друга, лежали в темной спальне, Макс негромко сказал:

– Знаешь, ты изменилась.

– Изменилась?

– Стала более дерзкая. Раскованная.

– Это хорошо или плохо?

– Еще не решил! – шутливо сказал Максим и поцеловал жену в кончик носа.

– Говорят, после сильных потрясений люди меняются. Кто-то в бога начинает верить, кто-то – к жизни по-другому относиться. Близких ценить.

Когда муж ушел в ванную, Магда подумала, что в действительности перемены, которые с ней произошли, куда глубже, значительнее, серьезнее, чем ему кажется. И стать такой, как прежде, она вряд ли сможет; и жить, как раньше, у них не получится.

После того, что случилось сегодня днем, в парке, никаких сомнений у нее не осталось.

Глава 4

А в парке случилось нехорошее.

Вырвавшись на свободу от многомудрого психотерапевта, Магда стремглав бросилась к метро. Стуча каблуками по асфальту, она впервые за долгое время чувствовала себя хозяйкой собственной жизни.

«Ага, захочу – позволю копаться у себя в душе, не захочу – не дам», – ехидно мяукнул внутренний голос, но Магда приказала ему замолчать.

Народу в метро было мало: час пик давно прошел, и люди, которым было чем занять себя в этой жизни, добрались до нужных мест и уже давно либо учились, либо работали. Магда ощутила себя праздношатающейся, бесполезной и приуныла.

Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, она достала планшет и уткнулась в него, бездумно порхая с сайта на сайт. Почти все пассажиры, покачиваясь в такт движению вагона, тоже читали электронные книги или глядели в свои телефоны. Какие же мы все одинокие, замкнутые, подумалось ей, и в голову вдруг ворвалась мысль – яростная, жгучая и будто бы даже не вполне ее собственная:

«Никому нет до меня дела! Если завтра я умру, они сделают вид, что им жаль, но на самом деле станет только легче. Всем хочется избавиться от меня, я только в тягость – лишняя проблема, бесполезная обуза!»

На глаза навернулись слезы, и она резко смахнула их, позабыв о накрашенных ресницах. Увидев на ладони размазанную тушь, Магда полезла в сумочку за салфетками и зеркальцем.

«Что на меня нашло? С чего я это взяла?» – думала она, приводя в порядок макияж, и уже не могла понять, с чего так сильно расстроилась, почему решила, что никому не нужна.

Выйдя из подземки, Магда решила пройти до дома кружным путем, через большой парк, что был неподалеку от их дома. В погожие дни ей нравилось сидеть там на лавочке, читать, потягивая колу или сок, или наблюдать за играющими на площадке ребятишками, представляя, что и она когда-нибудь вот так же приведет сюда своего малыша.

Сегодня погода не радовала. Серое небо низко нависло над землей, по нему ползли темные дождевые облака. Наверное, скоро снова зарядит мелкий противный дождик. В парке было почти безлюдно: мамочки не вывели деток порезвиться на мокрых горках, пенсионеры тоже попрятались по домам, а редкие прохожие, глядя под ноги, чтобы не оступиться, резво трусили по своим делам.

Магда выбрала одну из пустых лавочек и села на подстеленный целлофановый пакет, который, по счастью, нашелся в сумке. Некоторое время она просто сидела, сама не понимая, что делает в унылом парке, почему упорно не желает пойти домой, в теплую уютную квартиру.

А потом на одной из аллей, совсем близко от Магды, показалась та женщина. Она шла суетливыми, мелкими шажками, то и дело оглядываясь через плечо, словно опасаясь преследования. Плечи ее были опущены, голову она склонила еще ниже, чем все остальные прохожие, да вдобавок прикрыла лицо платком. Магде показалось, что дело не в пронизывающем ветре: женщина прятала лицо вовсе не от непогоды.

На какое-то мгновение, когда женщина подошла совсем близко, они встретились взглядами, и Магде показалось, что в глазах той промелькнуло что-то похожее на узнавание, хотя знакомы они точно не были. Женщина замедлила шаг и робко улыбнулась, а потом на мгновение, забывшись, отвела руку с платком от лица. Магда, не сдержавшись, ахнула: вся правая сторона была изуродована побоями: глаз почти закрылся, заплыл, губа вздулась, на скуле наливался багрово-синим огромный синяк.

Вторая половина лица была нетронутой, но опухшей от слез. Женщина и сейчас продолжала всхлипывать.

– Господи! – Магда вскочила с лавки, подбежала к несчастной. – Кто это сделал? Надо полицию…

– Нет-нет, – испуганно проговорила женщина. Речь ее была не совсем внятной из-за разбитой губы. – Не надо никуда! Я лучше просто тут посижу. Нельзя мне домой.

Она направилась к скамейке, на которой только что сидела Магда, и уселась на нее, не обращая внимания на влажные от недавнего дождя доски. На пакет, что подстелила Магда, не взглянула. Девушка, слишком потрясенная происходящим, чтобы возражать, направилась следом, присела рядом.

Некоторое время сидели молча. Потом женщина вздохнула и сказала:

– Меня Леной зовут. Я тут недалеко живу, – она неопределенно мотнула головой, – в десятом доме.

– Я Магдана, можно просто Магда. В десятом? А я в двенадцатом.

– Выходит, соседи. То-то мне показалось, будто лицо знакомое.

Лена снова умолкла. Магда, поколебавшись, спросила:

– Кто это сделал? Ведь не бандит какой-нибудь?

– Самый натуральный бандит! Сволочуга! – вскинув голову, вдруг горячо заговорила Лена. – Всю жизнь надо мной измывается, десять лет уже. А теперь еще и Митьку лупасит!

– Митя – это…

– Да! Сын наш. Как напьется, начинается… С чего-то ему в голову втемяшивается, что я ему изменяю с его братом. И что Митька ему не родной. Как трезвый, клянется, что ничего такого не думает. «Дурак был, прости!» – вот что хочешь с ним, то и делай. В ногах валяется, обещает, что больше ни-ни. Держится самое большое недели две, шелковый ходит, а потом опять за старое!

Голос ее завибрировал, задрожал от слез.

«А я еще думаю, у меня проблемы! У людей вон что делается!»