Безразмерный спецназ

– Не надо, прошу вас! Я его в питомцы возьму, – нежно поглаживая урчащего кота, умолял Магнитов. – Смотрите, какой ласковый.

– Ладно, пусть пока остается, а там видно будет!

Наступило временное затишье. Кот мирно спал за пазухой музыканта и нежно мурлыкал, психиатр тоже, кажется, задремал, шевеля нахмуренными бровями, а Арсеньев что-то задумчиво писал.

– Тьфу ты, черт! – выругался он. – Сашка, ручка есть, а то моя сломалась.

– Сейчас схожу, в сумке посмотрю!

Парнас залез в один из многочисленных кармашков объемного баула, и вдруг его пальцы нащупали что-то гладкое. Александр развернул находку – в руках алым пламенем развернулись кружевные женские трусики! Что это? Откуда? И тут он вспомнил! Хлопоты и сборы по случаю отъезда так закрутили его, что он совсем забыл о своей вынужденной покупке. Жене он не решился подарить подобную вещь, думал при случае избавиться от нее и припрятал подальше от посторонних глаз.

– Что ты там возишься?

– Уже иду, – ответил Саша и в спешке, не дай бог, кто увидит, не глядя, запихнул находку обратно. – А что ты пишешь? – быстро, чтобы скрыть замешательство, спросил он друга.

– Описываю события сегодняшнего дня. Знаешь, я, наверное, не буду убивать нашего «благодетеля» Склизкого. Ну, может, попинаю немножко, и все.

– Рад за него.

– Говоришь, он похудел на тридцать кило?

– Больше!

– Боюсь, нам это не грозит.

– Почему? – спросил Парнас, ожидая очередной шутки.

– Потому! Сколько ложек сметаны заменяет минута смеха? Подсчитал? А теперь умножь все это на три месяца, что нам предстоит провести в обществе этих чудиков, Саксофона и Бабочки. Какая тут, к черту, диета!

– Да, ты прав, я давно так не веселился, – глаза Александра радостно заблестели. – Какой тут огромный сатирический потенциал для твоих рассказов!

– Это мы еще остальных не слышали.

И тут весь «сатирический потенциал» затрясся, подпрыгнул вместе с кукурузником, и дружно ойкнул. Друзья громко захохотали.

До конечного пункта где-то под Пензой добрались только к вечеру. Широкие ворота гостеприимно распахнулись перед гостями, а яркая вывеска заманчиво гласила – «Сказка»!

– Вот и наша дорогая лечебница! – гордость за родные места распирала Кузьмина.

С первого взгляда открывшаяся взору картина никак не напоминала лечебницу. Со второго и третьего тоже. Живописный вид скорее навевал мысль о сельской идиллии: сквозь листву проглядывали белоснежные колонны светлых корпусов; аккуратные хозпостройки утопали в ярких цветах, а ухоженные огороды радовали глаз густой свежей зеленью. Раньше здесь был пионерский лагерь, и когда-то детский смех весело звучал среди раскидистых ветвей, а сейчас стояла непривычно-умиротворенная тишина.

Впрочем, уставшие и голодные путники не замечали ни разноцветных красок, ни щедрых красот. Их взор искал что-то более приближенное к идеалу и по всем параметрам напоминающее столовую. Все их чувства вслед за обонянием устремились к отдельно стоящему домику, из окна которого вился ароматный дымок, а слух приятно услаждал звон тарелок и кастрюль. Лишь один человек не разделял общей животрепещущей страсти. Его цепкий, внимательный взгляд заприметил скрытый в зарослях высокий забор, окружавший территорию больницы по всему периметру, мелькнувшую среди листвы камуфляжную форму охраны да настороженных собак, только и ждущих нужной команды. Взор его уперся в домик с лаконичной и интригующей вывеской «Штаб», из которого навстречу толпе вышла небольшая группа мужчин спортивного вида. Вперед выступил один из них, высокий, подтянутый, в военной форме, но без знаков отличая, и приятным тенором произнес:

– Здравствуйте, товарищи пациенты! Я главный врач этого лечебного заведения, капитан Федоров, обращаться ко мне только в крайней необходимости. Со старшиной вы уже знакомы, на три месяца он вам будет вместо отца, по всем личным и интимным вопросам к нему! С остальными познакомитесь позже, а сейчас внимательно послушайте номер палаты, куда вы распределены. Сразу уточню: в каждой комнате по четыре человека, две комнаты объединены в отряд, к которому приставлен постоянный руководитель, староста, слушаться его во всем! А теперь непосредственно к распределению. Тот, чью фамилию я назову – два шага вперед!

Когда звучали такие имена и фамилии как Ягодка, Копейка и Блендер, никто не мог сдержать улыбки и смеха. Федоров громко зачитывал список, и новички, вскользь оглядывая будущих соседей по койкам, переваливались вперед.

– Палата номер пять: Игорь Харченко, Александр Парнас, Саймон Фишер и Виктор Арсеньев!

Услышав последнюю фамилию, бородатый иностранец попятился, выронил сумку и оторопело уставился на Арсеньева.

– Что, знакомого встретил? – спросил Харченко

– Извините, голова закружилась, – с легким акцентом пробормотал Фишер.

– Встать к своей группе! Палата номер шесть!

Все замерли.

– Жорж Адамов, Алексей Бугаев, Эдуард Бубликов…

– Не пойду в такую! – проворно выпрыгнув из толпы психиатр, – то номер мне дают тринадцатый, то в палату шестую – не хочу! Хочу вот к ним, где бригадир!

– А почему все на меня смотрят? – удивленно огляделся Виктор.

– Ты же сам так назвался, теперь навсегда прозвище пристанет, – усмехнулся Саша.

– Поменяйте меня вместо Фишера, – не унимался Бубликов, – ему все равно, он Чехова не читал!

Вся пятая палата дружно сбилась в кучку и с мольбой посмотрела на капитана.

– Распределение закончено и изменению не подлежит! – под облегченные вздохи четырех пациентов подвел итог Федоров. – А сейчас вас проводят в комнаты, и по дороге старшина Кузьмин ответит на все интересующие вас вопросы.

– Нет, вы скажите, – бубнил психиатр, семеня за старшиной, – чем руководствовалось ваше начальство при расселении? Может, выбирали по цвету глаз или, вообще, методом тыка?

– Я предлагал капитану распределить вас по национальному признаку, – с серьезным видом объяснил старшина, – Парнаса и Блендера, например, определить как французов, Харченко и Петренко обозначить хохлами и тому подобное, но товарищ капитан, в целях большего лечебного эффекта, объединил вас по интересам.

– Он что, хобби наши знает?

– И хобби, и фобии, и то, чем вы по жизни занимаетесь. Вот по схожей трудовой деятельности и группировал.

– Вы хотите сказать, что вот эти типы из моей комнаты – психологи? – засомневался Бубликов.

– Так и есть, не сомневайтесь! – заверил его Кузьмин, и поспешил отделаться от надоедливого зануды.

После скудного ужина и беглого знакомства с местными достопримечательностями, толстяки быстро разбрелись по отведенным им комнатам, и на некоторое время все стихло.

Давно уже погасли фонари вдали, уступив место ярким негородским звездам, замолкли в сладкой дреме лесные жители, и только в «Сказке» о спокойном сне только мечтали.

– В нашей любимой стране есть древний и очень хороший обычай, – вещал Арсеньев, как-то странно посматривая на иностранца, – отмечать все знаменательные события обильным вливанием. Кто мы такие, чтобы нарушать заведенные нашими прадедами традиции? Игорек, наливай, обмоем приезд, знакомство. Тебя, значит, Семеном кличут?

– Как вы… откуда вы узнали? – сжался американец.

– Так список зачитывали, тебя Саймоном назвали, по-нашему, значит, Семен, – разливая коньяк, ответил юморист. – Быть тебе отныне Семой…

– Глядите, селедочка, – пропел Харченко.

– Точно, Семеном Селедкиным! Думал, фамилию Фишер как Рыбкин перевести, но селедочка, она как-то знатнее. Да не кисни, Сема, познакомишься здесь с самой настоящей российской глубинкой, а мы тебя русскому литературному языку обучим.