Хранители пяти сердец

Дверь за Ником захлопнулась. Были слышны негромкая музыка, голоса и тиканье огромных часов. Их еще не было видно, но их размер можно было определить по звуку их крутящихся шестеренок где-то над головой. «Как будто зашли в механизм огромной часовой башни», – сравнил Ник. Везде стояли курящиеся светильники-лампы. Потолки были невероятной высоты, как своды католических средневековых соборов. Наконец они вышли в огромное помещение. Размером оно было с центральный зал Собора Святого Петра в Ватикане. Освещение было слабое. Можно даже сказать, полумрак. По всей территории расположились группы людей. Это были мужчины в длинных одеяниях, напоминавших туники или плащи. Все они были странного средневекового вида – их прически, жесты и речь были далеки от современных привычных образов.

В центре зала на полу расположился огромный компас. Или устройство, похожее на него. Стрелка компаса гуляла из стороны в сторону. «Нестабильное магнитное поле, – думал Ник, – судя по размерам помещения, мы где-то глубоко под землей». Вместо сторон света и букв обозначений на полу были нарисованы какие-то персонажи. Напоминали они скорее героев компьютерной игры или фильмов про пришельцев, слишком уж необычный у них был вид. Чуть поодаль он увидел огромную шахматную доску, вернее, поле, нарисованное прямо на полу. Фигуры на этом поле были античными статуями на пьедесталах. Они были высотой в три человеческих роста. Примечательным было то, что фигуры были живыми и двигались с пьедестала на пьедестал, словно повинуясь чьим-то приказам. Это были живые люди, но своим видом они походили на актеров античного театра – так много в их жестах и мимике было драматизма, и погружены они были в себя как в моноспектакле.

Дальше Ник увидел столы, похожие на бильярдные, и на них были какие-то настольные игры, так по крайней мере ему показалось. Над столами нависла группа людей, явно что-то вычисляя и разыгрывая, они бросали игральные кубики, раскладывали таблички, и тут же был человек, который все это записывал перьевой ручкой, обмакивая ее в чернильницу, висящую у него на груди, в большой пергаментный свиток. Ник начинал догадываться: «Это подпольное казино, и меня решили пригласить сюда работать портье. Если это так засекречено, значит, платят хорошо и, возможно, обеспечивают жильем. Но если будет облава, мне с моими документами попадаться никак нельзя». В таких мыслях Ник прошел за Элвисом в глубь зала. Там была кафедра по центру, как президиум. И многоярусные скамьи в несколько рядов по сторонам.

– Вам нужно сменить одежду, – проговорил на ходу Элвис. – Чтобы вы не выглядели нелепо.

– Это я нелепо выгляжу?! Да у вас тут не казино, а Большой театр! Все в нарядах и декорациях! Ну ладно, я ведь принял правила игры, давайте ваш костюм. Только у меня аллергия на шерсть с детства. Не давайте мне ничего шерстяного, если можно, – бормотал на ходу Ник.

– Зайдите в этот кабинет, там будет смена одежды, вам необходимо надеть все, кроме обуви. Обувь вам пока не положена, свою не надевайте.

– Началась дискриминация! Зря я вообще с вами связался, мне еще не доставало ноги простудить – они единственный мой рабочий инструмент.

Они остановились, и Элвис легонько подтолкнул Ника в дверь. Она была таких же невероятных размеров, как и все здесь. Дубовая, на железных петлях. Нику стало страшно: из таких помещений в одиночку ему не выбраться, а Элвис куда-то засобирался. Ник вздохнул и вошел.

Огромная дубовая кровать с пологом стояла в центре комнаты. Также там был камин, в нем потрескивали поленья. У стены стояло бюро с набором письменных принадлежностей: чернильница, перья, листы бумаги. Кресло у камина, рядом сундук. На сундуке лежала холщовая рубаха, из того же материала брюки и плащ. Плащ был тяжелый, плотный, похожий на брезент, только чуть тоньше. Ник вспомнил, как летом у бабушки любил спать на раскладушке под навесом из брезента. Как барабанил по нему дождь, как влетали в него с жужжанием различные насекомые, падали, а потом вставали на лапки, расправляли крылья и отправлялись дальше по своим делам. Навес был сделан под наклоном, одна часть его была заведена над огромной бочкой для сбора дождевой воды. Как часто Ник представлял себя пиратом, а навес – парусом. Или воином, укрывающимся в засаде. Как же было счастливо…

Холщовая рубаха кололась, плащ придавил сразу к полу своим весом. Ногам было не холодно. «Наверное, подогрев пола сделали. Игорные деньги дурные, несчитанные, чего бы гектар отопления не проложить… Позвали меня явно не на роль крупье». У них другой дресс-код, уж кому, как не Нику об этом помнить.

Стук в дверь прервал его размышления – Элвис появился на пороге, Ник заметил, что тот тоже переоделся. Однако себя Элвис не обделил – бархатный плащ, шелковые брюки и рубаха. И самое главное – обувь. На нем были очень красивые туфли, какие носили щеголи в эпоху «короля-солнца». Это великолепие вызвало в Нике зависть и злость. «Ну почему я выгляжу как оборванец, если мне пообещали другой уровень жизни?»

– Элвис, я буду вам очень признателен, если вы хотя бы намекнете, в чем заключается моя работа. Мне нужны деньги. Я знаю зарплату аниматоров, она чуть больше моей, курьерской. А мне завтра еще весь день заказы развозить. Уже, наверное, за полночь, – Ник привычно потянулся в карман к телефону, чтобы посмотреть на часы, но, увы, карманов в плаще не было, все его вещи остались в келье – так Ник стал называть то помещение, где переодевался.

– Антон, ты хороший парень, только иногда глупый. Все твои проблемы в жизни из-за наивности и доверчивости. Тебе придется меняться, хочешь ты этого или нет. Знание стоит на пороге, просто открой ему дверь, – пока Элвис произносил свой монолог, они пришли к кафедре.

Там уже расселись пожилые мужчины. Все они были с бородами, кто-то из них в капюшоне от плаща. И их одежда была роскошной. Пропасть в их с Ником социальном статусе была бездонной, так остро он это чувствовал, стоя на каменном полку босиком перед ними. На скамьи тем временем стали стекаться старцы со всего зала, и их было человек сто, стояли гомон и суета. Старец в центре кафедры коснулся колокольчика, и зал мгновенно стих. Слышны были только скрежет шестеренок в сводах да громогласное тиканье.

– Сын человеческой расы, рожденный в эпоху Солнца в Венере, прошедший двадцать четыре воплощения и находящийся в двадцать пятом, готов ли ты открыть память и принять опыт предыдущих жизней? – обратился старец, сидящий по центру кафедры к Нику.

Элвис сидел на первом ряду скамьи. В руках у него была табличка, обращенная к Нику, на которой высветились слова «Готов, владыка».

– Готов, владыка! – промямлил Ник в холодном поту.

– Сын человеческой расы, для чего ты здесь?

– Я прошу помочь осознать и раскрыть мое предназначение и убрать преграды с моего пути, – послушно читал Ник подсказки Элвиса.

– Рожденный в эпоху Солнца в Венере, что платишь ты?

– Намереваюсь служить во имя жизни и процветания человечества, – заикаясь, лепетал, повторяя слово в слово за Элвисом, Ник.

– Да будет так! – старец стукнул молотком по кафедре.

К Нику сзади подошли два молодых прислужника в рясах, похожие на католических монахов. Они надели на него большую золотую цепь с каким-то знаком отличия, что на нем – Нику рассмотреть не удалось. Откуда ни возьмись появились музыканты, и заиграла какая-то этническая музыка, потом появились танцующие девушки в тонких воздушных платьях и взяли Ника в хоровод. Потом подоспела еще группа девушек, они несли огромные подносы с едой, цветами и напитками. Ник робко взирал на все это великолепие и не знал, как ему поступить дальше: Элвис куда-то исчез и подсказок больше не было. Длилась вся эта церемония минут двадцать – старцы пили вино из кубков и закусывали.

Все это время Ник стоял перед кафедрой, опустив глаза. Его мутило, и голова кружилась, одна девушка предложила ему вина из кубка – оно оказалось крепким, густым и пахло малиной. Он малину с детства терпеть не мог, что же это за испытания такие!

Вдруг старец на кафедре стукнул молотком с криком «Следующий!», и музыка, танцы, пиршество – все молниеносно прекратилось, а Ника проводили к его келье. Он, не раздеваясь, упал на кровать и уснул.

Вода, много воды. Его поливают из шланга с огромным напором. Потом бьют. Потом опять поливают. Антон понимает, что вырваться живым ему отсюда вряд ли удастся. Что они хотят от него? Денег? Он готов все отдать, только бы выйти отсюда. А дети? А Инга? Где они? Не помню. Удар, и опять отключился. Очнулся. Привязан к стулу. За столом напротив человек, перед ним бумаги. Полумрак. Запах автомобильной резины. Человек в маске меняет голос.

– Подпиши и выйдешь живым отсюда. И дети с женой будут знать, что все с тобой в порядке.

– М-ы-ы-ы-ы.

– Освободи ему рот!

– Кто вы? Что вам нужно от меня?

– Вопросы не задавай! Здесь документы на всю землю, которую ты получил от своего отца. Ты подпишешь документы, что согласен продать. Денег ты не получишь. Зато будешь жить. Тебе уже три раза предлагали продать. Не захотел продать – отдашь. И пойдешь отсюда живым и почти невредимым.

– Вы знаете, кому я могу позвонить, когда я отсюда выйду? Вы зря это затеяли, у вас ничего не выйдет.

– У тебя больше нет покровителей. У тебя их нет и быть не могло. Потому что ты никто. Человек, у которого могли быть обязательства перед памятью твоего отца, позавчера отправлен на пенсию. Еще два твоих потенциальных защитника уже ждут свою долю от этой сделки. Ты не умеешь быть внимательным и благодарным, Антон. Ты думал всю жизнь получать в одно рыло? Так не бывает. Каждый каждому должен. Твой отец очень хорошо знал этот закон и потому смог превратиться из председателя подмосковного колхоза в богатого и уважаемого человека. Он точно знал, что, кому и когда должен. А что должны ему. А ты – дурак, Антон. Никчемный мажор. Прожигатель жизни и раздолбай. Единственное достижение, которым ты можешь похвастаться, – это твои дети. Да и то, если бы не терпение Инги, твоя семья давно разрушилась бы. Телок твоих она терпит ради детей. Так что не подпишешь ты – спустя время твое наследство передаст нам она. Как вдова. А сейчас у тебя есть выбор. И это твое большое преимущество.

Антон чувствовал, как с мокрых волос стекает вода. Нет, это пот, от страха он вспотел, будучи еще мокрым. Сердце его бешено стучало. Единственное, что он чувствовал, – это дикий, животный страх. Никогда, никогда в своей жизни он и предположить не мог, что так бывает, что так может быть с ним.

Его отец – Михаил Антонович Чепрасов, орденоносец и трудоголик, человек старой закалки, стена, за которой Антон провел всю свою жизнь вплоть до прошлого года. Антон был третьим его ребенком. В первом браке у отца были две дочери-погодки, Антон не общался с ними, потому что обе они выучились в московской консерватории и эмигрировали в Штаты, когда он только родился. Отец дал им денег на переезд, но отъезда не простил, и они почти не общались. Антон знал, что виделись они с отцом лишь однажды, когда тот был в Америке с большой ельцинской делегацией. Они не приезжали, он не звал. Михаил Антонович был человеком принципов и считал, что Родина, как мать – ее не меняют. На матери Антона отец женился, когда та пришла к нему девушкой-практиканткой. С вузовской скамьи и сразу замуж. Отец тогда возглавлял один из отделов Минсельхоза СССР и курировал аграрный имущественный комплекс страны. Начиналась перестройка, отец ушел поднимать целину в подмосковный колхоз, потому что все, что было ему дорого, рушилось на глазах. Потом не стало страны, развивалась кооперация, наползала приватизация. Отец и эту модель не принял, но приватизировал всю землю, считая, что так спасет колхоз от разграбления. Земля через десять лет стала золотой. Часть отец продал. Часть заложил под бизнес и стал большим предпринимателем. Чем занимался отец, Антону никогда не было интересно. Он не любил учиться, экономический факультет МГУ был для него большим испытанием, и диплом он получал, чтобы отец подарил ему новый спорткар. Такое было условие. И на Инге он женился, потому что она была дочкой друга Михаила Антоновича, тесть им сразу подарил квартиру в доме на набережной с видом на Кремль. Инга не была красива, но была хорошо образована, породиста и верна. И любила Антона как никакая другая из женщин. Только ему это было не нужно, он не ценил Ингу и не любил. Он относился к ней как к еще одной обязанности и тяготился общением с ней и ее любвеобильной навязчивостью. До рождения дочек так точно. Он вытерпел свадьбу и все дурацкие приготовления к ней, но когда закончился их медовый месяц и они прилетели в Москву из свадебного путешествия, Антон отдал жене свой багаж и, посадив ее в такси, уже спешил на другой рейс, где ждали его друзья, чтобы лететь на соревнования по гонкам в Европу. Отец Инги после таких пассажей не считал Антона за человека и почти не общался с ним до рождения первой внучки. Когда родилась Анна, тесть примчался под роддом, забыв все обиды, и они пили за рождение сначала в ресторанах, а потом на рассвете на набережной у Лужников. Потом появилась вторая дочка, Инга ушла в материнство и оставила его в покое, лишь изредка скандалами добиваясь внимания к себе. Антон иногда был с ней нежен, и этого хватало на месяц-два, чтобы он мог спокойно жить в свое удовольствие.

Отца не стало быстро, в один день. Антон был на Ибице и еле успел прилететь, чтобы попрощаться. Ему не могли дозвониться сутки. Так было весело и беззаботно…

И ведь ничего не почувствовал. Нигде не шевельнулось. А потом этот звонок от Инги со слезами, криками и упреками. Он даже не понял сразу, пришел в себя, пока летел. И начал пить прямо в самолете. От страха и неизвестности. От горя потери. От осознания, что ничего не умеет и не понимает: что делать с отцовским бизнесом, с семьей, с жизнью. Все решал отец. Он знал ответ на любой вопрос. А Антон – нет. Что он умел, так это жить в кайф, отдыхать, тратить. Запой на полтора месяца. Инга забрала детей и уехала к родителям. А к нему приходили и приходили какие-то люди. Он не помнит их. Поили. Бумаги какие-то подсовывали. Уговаривали. Туман. Сплошной туман во всем.

Глава пятая.

Ужасный сон

– Сандра, я очень рад, что вы пришли в себя! Пожалуйста, выпейте еще немного. Это чай из лотоса, его свежий урожай мне привозят каждый год из Тибета.

Хозяин дома помог Сандре приподняться на подушке и поддерживал чашку, пока она пила.

– Доброе утро, или какое сейчас время дня, Адам Александрович! Что со мной? Я ничего не помню после того, как раздали таблички. Что было? Я от нервов выключилась? Где Ариадна? Меня никто не искал у вас?

– Дитя мое, вы слишком взволнованы и задаете много вопросов. Вам нужно восстановить силы и прийти в себя. Чуть позже я вам объясню причины вашего состояния. А сейчас вам не о чем беспокоиться.

– Адам Александрович, я вам очень благодарна за такое отношение. Но я взрослая и прекрасно понимаю, что просто так в нашем мире ничего не бывает. Вы не мой любовник, вы не любовник Ариадны, насколько мне известно. И мне непонятен ваш мотив. Для чего вам, солидному и уважаемому человеку, возиться со мной, рискуя нажить себе врага в лице моего бывшего мужчины? Денег у меня нет в том количестве, которым я могла бы вас отблагодарить без риска обидеть. Что во мне за интерес?

– Александра, я уже давно не интересуюсь амурными отношениями. Можете быть спокойны, ничего такого я взамен не попрошу. Моя поддержка вам вызвана тем, что вы редкая девушка. Вы сильная и женственная, хладнокровная и чувствительная, мудрая и безрассудная, терпеливая и решительная, прощающая и справедливая. И в вас есть очень важное качество – вы абсолютно независимы от материальных вещей. Вы не привязываетесь ни к чему.

Принесли еду. Какой-то суп и овощи. Негусто. «Может, попросить чего-нибудь повкуснее?» – подумала Сандра.

– А вы попробуйте, вам понравится, – Адам Александрович присел за стол, приглашая жестом Сандру. Она попыталась спрыгнуть с кровати, как обычно она делала после пробуждения, но ее так качнуло, что она обмякла и сползла на пол. Хозяин дома поспешно встал и протянул ей руку.

– Извините, я должен был предложить вам помощь.

Сандра вопросительно взглянула на него и взяла его руку. Она оказалась на ощупь удивительно крепкой, и его поддержка вселила в Сандру спокойную уверенность.

– Я не люблю супы и овощи. И почти не придерживаюсь диет. Сладкого не люблю, меня это сильно выручает. Ем и пью что хочу, – со вздохом попробовала первую ложку гостья. Бульон оказался настолько вкусным, что ей перехотелось быть вежливой и поддерживать беседу, а только есть. В голове стало яснее, она вспомнила свои видения во время игры.