Жених и невеста. Отвергнутый дар

Без этики фантастика скучна, словно Кама-Сутра без картинок, потому что вырождается либо в прикладнуху на подрочить – когда автор, а следом и читатели воображают, как они дают советы Сталину и сношают Наталью Варлей/Ирину Алферову/одноклассницу-которая-не дала; либо в унылую бродилку – пошел туда, хапнул кучу ништяков, пошел сюда, хапнул две кучи. И вот смотришь на это и думаешь: ну давал, сношал, хапнул – дальше-то что? Читателю что?

Полагаю, все уже поняли к чему веду. Верно, к идее "Дара". Заключается она в том, что вселенец, занявший чужое тело, вытеснив сознание хозяина – суть убийца. Можно с этой мыслью поспорить? Разумеется. Можно, например, сказать, что, согласно УК РФ, если не было умысла на убийство, то не было и убийства. А был… несчастный случай, например. Но видите ли, в чём проблема, совесть и сострадание Уголовным кодексом не заткнёшь.

Скажете, жалью моря не переедешь и незачем страдать о случившемся? Допустим. Сам-то герой может не жалеть, может и шампанского дёрнуть за упокой души прежнего хозяина тела и собственное новоселье. Герой не обязан быть няшей. Он может быть циником, негодяем, дураком или инфантилом. И нет, я не считаю, что фантастику, нужно усиленно шпиговать этическими вопросами, словно окорок свиным салом, как делали те же Стругацкие, например. Однако. Однако автор, в отличие от персонажа, инфантилом быть не может. Он обязан понимать, что пишет, каков его герой – и видеть в переносе сознания этическую проблему.

И, раз уж ПФ разновидность приключенческой литературы, автор не должен бояться втравить своего героя в н а с т о я щ и е неприятности – читателю нужно убедиться, что герой чего-то стоит. Как это показать? Например, последовательно повышая ставки. Классического попаданца отличает обычно полнейшее нежелание возвращаться домой, во-первых и неубиваемость-неуязвимость, во-вторых. В "Даре" иначе: мы видим, что герой вырван из привычной реальности, это плохо. Ему, возможно, некуда возвращаться, это ещё хуже. А самое страшное: не сможет покинуть это тело – станет убийцей. Пусть не своим умыслом, не своей волей, но от этого нисколько не легче.

В "Даре" две интриги. Одна событийная: что случилось и почему, сумеют ли герои найти решение. Вторая психологическая: какое решение примет герой. Обе выписаны удачно, обе способствуют нагнетанию драматизма. Но психологическая интрига заметно важней. Автор не просто повышает ставки, но и с самого начала предлагает герою выбирать из двух худших вариантов. Солгать близкому человеку и отравить отношения ложью – или сказать правду и напугать, потерять. Купить себе "второй шанс" ценой чужой жизни – или рискнуть своей ради другого человека.

Но позвольте, скажет читатель. Где ж тут "ради другого"? Где тут убийство? Ведь в "Даре" герой переносится не в какое-то левое тело, а в своё собственное времён юности. И вот теперь смотрим. Во-первых, автор сумел показать, что герой в шестнадцать лет и он же тридцать пять лет спустя – разные личности. Психологически достоверно получилось. Во-вторых, что объединяет нас нынешних с нами из прошлого? В сущности, только память. Так ведь память есть лишь у того, кто старше, у шестнадцатилетнего этой памяти ещё нет, у него есть только будущая жизнь со всеми положенными взлётами и падениями, радостями и бедами. Перенос уничтожает эту личность на пороге взросления.

Конечно, оправдания найти легко. И тело своё же собственное, и жизнь теперь можно прожить, как чистовик, избежав ошибок, подстелив соломки по маршруту. Читер говорите? Ну пусть читер, зато благополучный. Однако взрослый получает второй шанс и вторую жизнь, а подросток в этом случае лишается единственной. Разумеется, каждый сам решит соглашаться или нет с основной идеей рассказа, главное при этом не врать себе и чётко сознавать, что подобный "второй шанс" – искушение почти непреодолимое. Потому что юность. Потому что возвращение здоровья. Потому что шанс сбросить груз вины перед близкими, который у каждого из нас накапливается к середине жизни.

"О забытом нежном слове, ненаписанном письме,

О цветах, что не раскрылись, мы тоскуем в тишине.

О тяжелой чьей-то ноше, что могли мы облегчить,

О несказанном совете вспоминаем ли в ночи?"

Ещё как вспоминаем. И тоскуем, и раскаиваемся, и мучаемся от того, что поздно, всё уже поздно.

Получается, ПФ пишется и читается ради понижения уровня тревожности? Ну, да. И это отчасти нормально. Приключенческая да и вообще вся развлекательная литература для того и предназначены – позволить человеку убежать на время в сказку, отдохнуть и отвлечься. Посмотреть на людей в тяжёлых обстоятельствах и мысленно сказать себе "вот у кого проблемы". Покрутить ситуацию так и этак и спросить себя "что бы я сделал?". Полюбоваться на экзотику, головокружительный риск и разные бурные страсти. Короче, получить в комплекте и развлечение, и немного пищи для ума.

Знаете в чём проблема? В том, что современная ПФ ничего подобного не предлагает. Она написана, как пишутся школьные сочинения. Помните эти темы "Как я провёл лето", "Что бы я сделал, если бы стал президентом"? Вот, оно. И стиль такой же: нудно, монотонно, безграмотно. И повествование всенепременно от первого лица. А в нагрузку, поскольку попаданческие сочинения пишутся людьми взрослыми, а то и вовсе преклонных лет, резонёрство, зацикленность на идеологии, сенильный эротизм. Получить удовольствие от такого чтения можно только если автор и читатели подружатся диагнозами.

Сказанное выше – объективные достоинства "Дара". Теперь скажу, что нравится мне, субъективно.

Темы и смыслы. О принятии решения и ответственности за свой выбор. О взрослении. О создании и взаимопроникновении литературных миров.

Атмосфера. Плотная, запоминающаяся, созданная и реалистичными описаниями повседневности, и дыханием запредельного, мистикой. От первых строк произведения, показывающих одиночество и чуждость героя, до авторского послесловия, связывающего между собой реальности "Отвергнутого дара" и "Выбора".

Вообще вся мистическая составляющая с магией зеркал и антагонистом. Автор назвал демоном солдата в теле подростка – чтобы подчеркнуть его опасность и чуждость миру прошлого. Но реальный демон не он, конечно. Реальный – сущность из Зазеркалья, отчаянно пытающаяся дотянуться до живых не в одном мире, так в другом. Этого демона мы не увидим. Только убаюкивающий голос в сознании героев. Те, кто читал "Выбор" могут догадаться, откуда монстр, остальным будет сложнее. И вот тут интересно, как показана мистика, как показан враг. Вообще почти не показан, но – работает: и запредельное пугает, и антагонист опасен. Тут он опасен не сам по себе, не только силой своей, но умением манипулировать – ему есть, что предложить герою. Он не лжёт и не ставит условий – бери и будь счастлив. Даром. А сущности из Зазеркалья хватит и того, что ты сделал именно такой выбор.

И продолжая тему зеркал – очень хороша вот эта аллюзия на "Снежную королеву":

"Низко летящий вертолет уносится к горизонту. Из бортового проема вылетела сверкающая серебристая искра, на миг зависла в воздухе, словно колеблясь, не желая падать. И – понеслась вниз, набирая скорость. Через несколько мгновений осколок зеркала ударился в базальтовую плиту и разлетелся в невидимую пыль."

Здесь осколки зеркала никому не причинят вреда.

И рассказ о первом чувстве, конечно же. Идеальный баланс искренности, откровенности, эротичности и недосказанности. Тут недостаточно опыта переживания подобного чувства. Недостаточно таланта рассказчика. Нужно ещё и писательское чутьё, чтобы знать, что показать читателю, что утаить. И повседневность подростков, переданная с потрясающей теплотой. Как они влюблены, как доверяют друг другу. И как они приятны друг другу физически. Как близость телесная гармонично дополняет близость душевную.

А вот теперь поговорим о языке произведения, в том числе, о его, произведения, недочётах, поскольку все замечания так или иначе будут касаться стиля и языка.

Сначала о плюсах.

Во-первых, автор умеет и любит работать со звуками в произведении. А звуки, в свою очередь, великолепно работают на создание атмосферы.

Во-вторых, автор всегда стремится к психологической достоверности и точно передаёт даже тончайшие оттенки чувств персонажей. Их внутренние диалоги и монологи – убедительны.

В-третьих, описания вообще и топографические образы, в частности. У автора здорово получаются картины живого мира, каждая из них работает на идею. Читатель смотрит на мир глазами героя – а тот видит не парк или море "вообще", а то, что важно для героя именно сейчас. По сути это описания внутреннего состояния героя, мир подчёркивает и оттеняет их. Тут можно вспомнить образ старого кладбища – как важна для героев встреча с ушедшими. И образ порта – образ огромного, яркого, шумного мира, который вот-вот откроется подросткам.

В-четвёртых, сцена близости героев. Эротика вообще надёжный показатель писательского мастерства, на ней поскальзываются даже профессионалы. В рассказе эта сцена – явная авторская удача.

А теперь ложка дёгтя. Пречислим недочёты.

Во-первых, это неровность стиля: есть великолепные фразы, есть неудачные. Тут можно возразить, что неудачные фразы встречаются даже у классиков. Встречаются. Но две неудачных фразы на роман, это не то же самое, что две неудачных на рассказ. Концентрация разная, а малая форма вообще очень требовательна к языку произведения.

Во-вторых, о том, почему отдельные фразы неудачны. Автор любит наречия, причастные и деепричастные обороты и глаголы в неопределённой форме, иногда перегружает фразы уточнениями. А между тем, лишние слова усложняют рисунок фразы, ничего ей не добавляя, кроме громоздкости.

В-третьих, красивости. Тут критика можно обвинить во вкусовщине, но я рискну и выскажусь. В приключенческом произведении красота фразы не цель, а средство. Способ сделать повествование более ярким и выразительным. Красивости нужно убирать, если они не работают на образы персонажей, не двигают историю. Да, временами бывает сложно понять, где красивость, излишне литературное слово уместны, а где не очень, но разбираться и выбирать всё-таки нужно.

В-четвёртых, пафос. Я не против пафоса и вообще очень его люблю. Вопрос в количестве. Если есть сомнения, лучше написать суше, поуменьшить эмоции, даже в тех случаях, когда речь идёт о страданиях героев. Пусть написано будет холодновато, зато у читателя не вызовет досаду и не возникнет ощущение, что ему настойчиво, слишком настойчиво, предлагают посочувствовать, например, героине.

Подведём итог. У текста есть недостатки, но они немногочисленны, их сравнительно легко исправить, и они не влияют на то, что рассказ получился как литературное произведение с очевидными художественными достоинствами. Автор не побоялся взяться за идею, противоречащую современной попаданческой моде. Автор не то что рассказал, но показал нам происходящее. Как у него это получилось? За счёт проработки деталей и умения эти говорящие детали отобрать. Читатели получили представление об окружении героя, о том, что он видит, слышит, к чему прикасается, что ощущает на вкус и запах, о чём говорит и что чувствует. Показывая, автор использовал диалог, описание, внутренний монолог и неосознанные реакции, тем самым позволяя читателям принимать активное участие в сцене. Автор выбирал наиболее важные детали, использовал их при описании и при этом был конкретен. А конкретика – один из источников силы художественной литературы.

Рассказ хорошо заканчивается. И я сейчас не о судьбах героев, но о том, как это сделано, как написано. В конце рассказа подвязаны сюжетные "хвосты" и подведены итоги, у читателей остаётся ощущение завершенности, уверенность, что герои справятся со всеми предстоящими трудностями. И здесь наступает момент признания – автор изначально не собирался писать продолжение. В прочитанном вами разборе говорится о рассказе, не о повести, не о романе. Итак, все хорошо, героев ждет безоблачное будущее? Этого не знаю даже я. Теперь – не знаю, ибо Алекс Бранд увидел, что происходит дальше. Рассказ стал первой главой чего-то большего. Что ждет героев в главе второй, третьей и последующих? Поживем – увидим.

Жених и невеста. Отвергнутый дар

Все – вымысел. Кроме того, что действительно было.

Прямоугольник окна, слабо освещенный уличными фонарями. Человек смотрит в темноту за окном, слушает тишину. За спиной – полумрак комнаты, прячущаяся в тенях мебель. Стол посередине, четыре стула, скатерть. Она кажется черной, но он знает, что цвет ее – красновато-серебристый. На ощупь мягкая, старый плюш, вытертый на сгибах. Память, семейная реликвия. Он хочет протянуть руку и ощутить теплое домашнее прикосновение, провести кончиками пальцев, ладонью. Нет. Рука, дрогнув, остаётся на месте. Он смотрит в окно, сидя в низком кресле, словно… Уголок рта дернулся в усмешке. Кресло кажется ему убежищем. Встать, выйти? Куда? Приблизился шум позднего троллейбуса. Он вздрогнул, когда колеса прошелестели по старинной мостовой, плотно впечатываясь в булыжники облицовки. Знакомый звук… Решившись, он поднялся и подошёл к окну, отодвинул белую тюлевую занавеску. Перед ним двор, сейчас темный, тускло освещенный только несколькими окнами. Теплый жёлтый свет. Он невольно улыбнулся, вглядевшись. Флигель прямо напротив, в окне мелькнула фигура девочки-соседки, быстро прошмыгнувшей… Куда? Он отвел глаза, не нужно смотреть. Губы сжались, в следующее мгновение он отвернулся от окна и медленно оглядел комнату. Стол. Большой шкаф в углу. Диван. Кресло. Большой ковер на стене – смутно виден угловатый псевдоперсидский орнамент. Взгляд задержался на нем несколько секунд, губы снова искривила усмешка. Ковер… А вот… Он подошёл к высокому книжному шкафу, мечте библиофила. Книги, книги… Ряды корешков, названий. В соседних комнатах стоят ещё пять таких же, почти три тысячи томов. Чего тут только нет. Пальцы легли на переплёт… Осторожно, самыми кончиками. Темно, но он знает, чего касается, каких книг. Ладонь замерла. Да, это здесь. Во рту внезапно пересохло, рука отдернулась. Он упрямо мотнул головой и вытянул с полки потрёпанный том. Повернул его к скудному свету из окна, прищурился, вглядываясь. Резкие небрежные линии обозначают небоскреб, наискосок перечеркнувший обложку. Название. Автор. Он раскрыл книгу наугад, поднес к блеснувшим глазам. Словно страницы отразились в них слабой вспышкой. Что он делает? Ведь темно, ничего не разобрать. Но свет не зажигает. Не хочет или боится? Знать бы ответ. Быть может, гадает по тексту? Есть такое – раскрой книгу, где придётся и прочти первое попавшееся. Кто-то в это верит… Не он. Книга закрывается, в тишине комнаты отчётливо слышен плотный скрип, с которым она входит на свое место. Новый вздох. Он поймал себя на этом и встряхнулся с досадой, передёрнул плечами. Заговорил сам с собой, отгоняя наваждение, развеивая давящую тишину квартиры. Дома…

– Однако, надо поесть. Где тут у нас…

Он протянул руку, не глядя безошибочно выбрав направление, но… Пальцы упёрлись в стену, промахнувшись, выключатель оказался правее. Щелчок. Комнату залил яркий свет большой люстры, он вздрогнул и прикрыл глаза. Щелчок повторился, на люстре погасла половина огней. Ещё один шаг круглого выключателя – осталась треть. Теперь хорошо. Освещенная комната изрядно потеряла в таинственности, зато выступили новые детали. Большой телевизор, музыкальный центр. Тумбочка с пластинками, кассетами. Дверь на балкон, она сейчас закрыта. Дверь в коридор и другие комнаты, взгляд попытался проникнуть в темноту за порогом. Попытался – и отступил, вернувшись в свет. Вот низкий журнальный столик и газеты на нём, четко видны большие черные буквы. Взгляд задержался на них. Он подошёл ближе, взял одну, раскрыл. Дата… Передовица… Газета брошена обратно, читать это он не хочет. Никогда не любил газет… Три шага в сторону, желание поесть внезапно пропадает. В руке кассета. Несколько мгновений он всматривается в панель музыкального центра, проводит над ней ладонью, словно внезапно забыл что-то и пытается вспомнить. Немного неуверенным движением нажимает кнопку включения. Он усмехнулся, увидев, как зажглась разноцветная радуга лампочек, осветивших разнокалиберные индикаторы, синхронно дрогнули стрелки. Бесшумно и мягко открылось гнездо приемника, кассета скользнула на место, палец аккуратно закрыл крышку с тихим маслянистым звуком. Громкость на три, сейчас ночь. ''Play''. Он сел прямо на пол, устало прикрыл глаза. Просто сидеть и слушать… Как же хорошо… И не нужно думать ни о чем, вот просто ни о чем. Негромкая песня, до боли знакомая мелодия, многажды слышанные простые слова. Теперь он понимает каждое. Не так, как тогда… Он помнит. Танец, тепло ладоней на плечах, мечтательная улыбка, блеск зеленых глаз, в которых тонешь, тонешь… Его глаза распахнулись, он резко выпрямился и почти ударил по кнопке ''Stop''. Песня смолкла. Индикаторы обиженно мигнули, словно спрашивая – зачем ты так с нами? Разве этого мы заслужили за все хорошее? Нет. Вы – не заслужили.

* * *

– Ну не получается! Третий раз уже…

Девчушка-санинструктор обиженно надула губы, бросив в коллектор очередной венфлон[1 - Венфлон – пластиковый гибкий интравенозный катетер различных длин и калибров. Снабжён иглой-проводником для введения, извлекаемой после процедуры. Размер различается по цвету откидной крышки клапана, по возрастающей – жёлтый, синий, розовый, зелёный, белый. Жёлтые – детские и ''старческие''. Синие и розовые – по ситуации. Зелёные и белые – применяются тогда, когда надо очень быстро ввести большой объем жидкости. Травма, ранение, кровопотеря, обезвоживание.Автор приводит градацию венфлонов в гражданском варианте.], тот очень красноречиво шмякнулся о донышко, присоединившись к остальным неудачникам. Он улыбнулся уголками губ, подойдя на зов. Окинул взглядом руку лежащего на кушетке сержанта. Мда… Девочке можно только посочувствовать, вены нынче пошли не те. Глубокие, тонкие, иногда просто недосягаемые без знания анатомии. То ли дело в наше время, офицер медслужбы мысленно вздохнул. Были руки как руки, вены нормативные, на месте, хорошо видные, наполненные, упругие. Теперь же часто не отличить руку молодого парня от руки средних лет женщины, если попытаться быстро влить литр ''хартмана''. Ха… Ищи и коли, короче… А она какой взяла, кстати? Ого, зелёный. Смело для первого месяца, и даже очень. Ты бы ещё белый схватила…

– Так, бери синий, и… Вот сюда. И не гладь его, иди острее, вглубь.

– Я?

– Ты.

– И не розовый даже? – девушка в свежей необмятой форме очень старалась казаться на полгода опытнее, чем была. Хотя бы на полгода…

– Синий.

– Хорошо. Эй, ты с нами? Глаза не закатывай!

Сержант при этих словах скосил на девушку глаза и пробурчал.