Танцы на стеклах. Книга 2

– Я не подбираю объедки, Мэтт. Я уже получил все, что хотел. Сука обворовала меня, куда-то свинтила, чтобы потратить деньги, заработанные на моей компании, а ты еще умудряешься заподозрить меня в ее похищении? Это ты, судя по всему, окончательно спятил, – перестав контролировать эмоции, я перехожу в наступление. Я виновен, но меня приводят в ярость слова друга. Неужели меня так легко прочитать, черт побери…

– Ладно, парень. Не кипятись, – идет на попятную Калиган. – Не ты. Я тебя услышал. Закрыли тему. Просто будь готов, что ее семья обратится в американское посольство. И тебя все равно вызовут на допрос. Считай, что я предупредил… по-дружески.

– Моя благодарность не знает границ, – скептически произношу я.

– Ты говорил, что когда горячие парни свалят, мы сможем выпить? – резко меняя тему с плутоватой улыбкой спрашивает Калиган.

– Ты неисправим, Shaitan[3 - Араб. Черт.] тебя побери, – копируя интонацию своих родственников, восклицаю я, вскидывая вверх руки.

– Давай только без ваших этих мусульманских штучек, – смеется Мэтт. – Где тут у тебя бар?

Мелания

Вторые сутки все мое тело дрожит от холода. При этом в комнате так душно, что кажется, нечем дышать. Еще пара дней, и я умру от голода или нехватки кислорода.

Или от безделья.

Я прикладываю свои ледяные руки к не менее холодным щекам, и пытаюсь согреться, сидя в ванной, до краев наполненной горячей водой.

Я совсем ничего не ем, в надежде на то, что моя «забастовка» вызовет у Саадата хоть какую-то реакцию. Поэтому мне так холодно. Энергии и сил нет ни на что. Даже думать трудно.

Со мной уже случалось подобное. Нервное истощение. После близкого общения с отчимом я довела себя до анорексии. Я дошла до той самой стадии, когда организм уже почти не принимал пищу. В психиатрической клинике было тяжело, но тогда меня спас прекрасный психолог, без которого меня здесь давно не было бы.

Но сейчас мне никто не поможет.

Не понимаю, на что я рассчитываю? На то, что Джаред придет и будет кормить меня с ложечки? В глубине души – да. Я хочу, чтобы он пришел. Мне так плохо, голова разрывается от давления, что иногда я даже допускаю мысль, что действительно готова умолять его снять с меня маску, стоя перед ним на коленях… Умолять его поверить мне. Что я не крала у него ни цента, и за то, что пригрозила ему полицией и так бесцеремонно выгнала из дома. Возможно, я погорячилась, унизила его, задела. Это было неразумно, ведь я знала, что подобным поведением только сильнее разозлю Саадата. Боже, я просто хочу, чтобы он дал мне возможность все объяснить ему.

Чтобы он отпустил меня. Джаред же не псих, не маньяк, не больной… он держит меня здесь из мести, обиды и ярости. Одержимый проучить меня – девушку, которая не побоялась потерять его, еще и обокрала компанию на 30 миллионов долларов. Представляю, как для него все это выглядит… Если конечно Саадат не сам слил информацию с моего компьютера. Ну, а кто еще мог? Ни у кого не было доступа к моим файлам – только у президента компании. Даже Беатрис такое не под силу.

Произошла какая-то чудовищная ошибка.

Может, я могу как-то повлиять на его решение? Пока не поздно. Может быть, я погорячилась, когда все эти два дня лежала на кровати и в мыслях разрезала его душу на маленькие кусочки?

– Ну, давай же… пожалуйста. Пожалуйста, Джаред, сними это… – слабым голосом прошептала я, снова нащупывая замок, прикованный к затылку. Мне никак не снять ее. Только вместе с головой.

Отчаянье накрывает меня лавиной, и я начинаю рыдать в полный голос, опуская руки в горячую воду. Я плачу навзрыд, не понимая, каким словом или действием я заслужила такую муку. Он мог бы просто снять ее… это было бы человечно. Боюсь, Джаред не представляет, как мне больно, и насколько сложно уснуть, испытывая не прекращаемые головные боли.

Я затыкаю рот ладонью, и впиваюсь зубами в костяшки пальцев, чтобы прекратить ужасный вой, идущий из самых глубин души. Не удивлюсь, если здесь есть камеры. Джаред будет в экстазе, если увидит это. Он еще ничего не успел сделать, а я уже сломалась.

Я наспех моюсь, и на какое-то время словно отключаюсь от реальности. Действую на автомате, в полном забвении. Я знаю, что только так можно избежать боли. Уйти в себя. Я сделала это однажды, могу сделать это и сейчас.

Но потом уже не будет возможности вернуться. Я стану куклой, манекеном, бесчувственной и опустошенной, если позволю себе выпасть из реальности окончательно. Доктор строго – настрого запретила мне впадать в подобное состояние. Иначе рецидива не избежать.

Никогда не забуду ее слова, которые миссис Ллойд сказала мне на одном из последних сеансов лечения, глаза в глаза.

«Отказаться чувствовать – значит отказаться жить, Мелания. Даже если испытываешь такое чувство, как боль. Уходя в себя, ты еще глубже погружаешься в депрессию. Это съесть тебя изнутри. И это несмотря на то, что физически ты абсолютно здорова. Но ты справишься, если позволишь себе поменять отношение к случившемуся. Иначе случившееся навсегда изменит тебя. Будь сильной.»

И тогда я собралась. Я могла бы остаться в психиатрической клинике навсегда, и никогда бы не поступить в Йель. Но мне удалось вернуться к нормальной жизни, и даже… простить его.

Простить их всех. Отчима, который меня разрушил.

Маму, которая меня предала.

И папу, который слишком рано меня оставил.

И сейчас вернусь. Лишь бы Джаред снял с меня маску. Уверена, все еще можно решить мирным путем…

Я пила воду из-под крана, чтобы служанки передавали Саадату, что я не ем и не пью. Хотя в первый день я возвращала служанкам почти пустые подносы – набрала еды, спрятала в шкафу, и теперь растягивала запасы, как могла. В тот день они были так дружелюбны и рады моему аппетиту. Когда я перестала прикасаться к еде, они забирали поднос, нахмурив брови, шепча на арабском что-то о том, что «хозяин будет не доволен».

Тогда где он? Где его недовольство и ярость? Почему он, черт возьми, не приходит?

Джаред снова забыл обо мне. Как тогда, после незабываемых для меня часов на яхте.

И неизвестно сколько дней, недель, или даже месяцев я просижу взаперти. У Джареда целый гарем шлюх. И здесь, я одна из них: одинокая, запертая, ожидающая своей… очереди.

Дни тянутся медленно, бесконечно. Каждая минута подобна вечности, и меня бросает то в жар, то в холод, то знобит, то я задыхаюсь от жажды, то плачу, то впадаю в ступор, глядя перед собой в одну точку часы напролет, то снова трясусь, как в лихорадке. Думаю, у меня поднялась температура. Организм сопротивляется, показывает, что мне нужно скорее поесть, снять маску, и подышать свежим воздухом… но теперь я не могу позволить себе такой роскоши. Я пытаюсь разбить окно, понимая тщетность своих усилий. Мне не выбраться отсюда. Я не могу любоваться морем и закатами, красотой этого места, пока страх и ожидания неизбежных пыток пожирают меня изнутри. Встаю под кондиционер, который лишь создает имитацию воздуха. Имитацию жизни.

Страх, боль, агония, отчаянье… Безумие. Я близка к тому, чтобы сойти с ума.

Иначе, как объяснить, что к концу второй недели, я больше не кляну Джареда, и почти смирилась со своим положением. И даже кожа под маской больше не раздражена так, как раньше.

Я никогда не умела бездельничать. Если случались часы бездействия и апатии, мне начинало казаться, что я деградирую, погибаю. А тут, столько дней… полной изоляции и одиночества. Я от скуки начала читать Коран, но меня хватило ненадолго. Не хочу ничего знать ни о его Боге, ни о его стране.

На долгое время я осталась наедине с собой, и со своими разбитыми мечтами, с разочарованием в первых настоящих чувствах и своим прошлым.

И в какой-то момент я поняла, что скучаю… по своему палачу.

Черт возьми, как?! Лишь на мгновение допускаю эту мысль, и тоска по Джареду наполняет сердце. Скучать по нему еще больнее, чем каждый день испытывать мигрени, одиночество и ясно осознавать собственную ничтожность, неспособность дать достойный отпор своему противнику.

Я лежала на дорогом пушистом ковре и дрожала, когда почувствовала, как боль во всем теле достигла пика. Чувствовала себя так, словно каждая косточка в теле была переломана. Лицо горело огнем. В мою комнату ворвались служанки, как всегда что-то бурно обсуждающие на арабском языке. При мне они иногда говорили на ломанном английском, но я хорошо их понимала.

– У нее жар, Самина, – краем уха услышала я, перед тем, как погрузиться в зыбкую тьму забвения. И снова я потерялась в калейдоскопе из голосов и специфических запахов лекарств, прикосновений чужих рук к моему телу. По внутреннему ощущению, очнулась я уже через несколько дней. Прислушалась к голосам в комнате. Мои служанки говорили на арабском. Кажется, они действительно были обеспокоены моим здоровьем. Даже служанкам я важна больше, чем Джареду. Неужели ему плевать на то, что он довел меня до грани?!

Девушки говорили о своем хозяине. Я разбирала только отдельные словосочетания. «День свадьбы», «Рания», «Свадебное путешествие», «Любовь», «Роскошный праздник».

И каждое слово оставляло шрам на моем сердце. Состоявшаяся свадьба Джареда задевала меня куда больше, чем я бы этого хотела. Все-таки женился… Конечно, да. Разве могло быть по-другому. Еще одна женщина, с которой он будет спать. После меня. Ласкать ее, улыбаться, просыпаться утром, заботиться, любить… Если он знает, если способен понять, что значит «любить».

Противно. Больно. Лучше даже не представлять. Воображение рисует такие картинки, от которых мне хочется выть.

– Вам нужно поесть, – душевно улыбается мне Самина, когда замечает, что я очнулась. – Иначе лекарства не помогут. Пожалуйста, bent[4 - Девушка – араб.]. Мы сделаем для вас все, что пожелаете. Хозяин приказал нам заботиться о вас. Если вы… если вы не поедите, мы будем наказаны, – в глазах девушки заблестели слезы, и я поняла, что больше не могу издеваться над ними. Я буду есть. Попытаюсь.

Тяжело вздохнув, я присела на кровати, и придвинула к себе поднос, на котором стояли неизвестные мне блюда. Еда пахла божественно, но аппетита у меня не было. Придется давиться.

– Вы можете снять с меня маску? – ковыряясь в тарелке с рисом, наконец, спрашиваю я.

– Нет, bent, только хозяин сможет помочь вам.

– Тогда почему он не приходит?