Непутевые заметки по Европе

Непутевые заметки по Европе
Алекс Экслер

Непутевые заметки

Вступление

Был тихий семейный вечер. Лениво потрескивали березовые дрова в камине, на столе пофыркивал самовар. Кот Парловзор мирно дремал в своей корзиночке, свернувшись калачиком, жена Мария вязала, постукивая спицами, а я выпиливал лобзиком скульптурную композицию «Дедушка Ленин в момент принятия решения о написании книги „Как нам реорганизовать Рабкрин“».

М-да… Вполне неплохое вступление получилось. Но если не грешить против исторической справедливости, то приходится признать, что роль камина исполняла висящая на стене картина «Митьки уходят из города»; вместо самовара на столе располагалась величественная бутыль с виски (откуда у меня вообще всплыл этот самовар? я же чай ненавижу с детства); кот Парловзор был в боевом настроении и драл когтями кресло; я был занят реанимированием безвременно почившего компьютера, прихлебывая виски после каждого закрученного винтика (вроде, рифма какая-то получается: виски – винтик? … нет, не получается); Мария же учила английский язык.

Тем не менее, вечер был действительно тихий и семейный (хотя Парловзора за его бандитские выходки я скоро перестану считать настоящим членом семьи) и ничто не предвещало каких-либо потрясений.

Внезапно Мария подняла голову и сказала: «А не съездить ли нам летом в Лондон, чтобы позаниматься английским языком?». Тут я похолодел… Ибо надо знать решительный характер моей драгоценной супруги, чтобы понять: такая фраза не может предполагать какого-либо развития дискуссии. То есть, даже если я скажу: «Да ну его, этот Лондон, в литую кружку! Давай лучше возьмем портвешка и скатаемся в Монино на рыбалку!», то в Лондон я попаду в любом случае, даже если Марии придется напоить меня снотворным и вывезти за границу запакованным в чемодан вместе с моим любимым компьютером.

Между тем учить английский язык мне решительно не хотелось. Более того, я с полным на то основанием считал, что владею им практически в совершенстве. Что простому, но порядочному человеку полагается знать из английского языка? Правильно: «Йес», «Ноу», «Пардон», «Ван дринк, быстро» и, чтобы совсем покорить собеседника, – «Иль монументо ди Кристофоро Коломбо» (хотя это, кажется, уже не на английском). Вот и я в совершенстве владел всеми этими словами, да и, кроме того, еще помнил со школьных времен дивную фразу: “Ilike [Note1 - существительное подставить по вкусу] somuch, thatIcan’tfindwordstoexpressmyfeelings!”. В школе на экзамене по английскому я величественно произносил: “Ilike моя школа somuch…” и т.д., после чего англичанка заливалась слезами умиления, а директор школы горделиво поглядывал на представителей РУНО, которые начинали хлопать в ладоши и кричать: «Пять! Пять! Пять баллов, однозначно!». В институте эта фраза звучала как: “Ilike твердотопливные ракетные двигатели somuch…”, и шансы на получение стипендии становились удивительно высоки; после института данное предложение в модификации: “Iloveyousomuch…” было хитом № 1 на любой вечеринке… В более зрелые годы я переосмыслил и несколько расширил этот бессмертный перл английской словесности, поэтому иногда “Ilike” превращалось в свою диалектическую противоположность – “Ihate”. Так, например, мое сочинение “IhateMicrosoftsomuch, thatIcan’tfindwordstoexpressmyfeelings” получило приз зрительских симпатий «За краткость и емкость содержания» на конкурсе «Как вы относитесь к фирме Майкрософт?», который проводила IBM.

Проблем с диалогами у меня также не было, ибо для настоящего плодотворного общения с англоязычными слоями различных населений достаточно было знать только две фразы: “Isee” (которую непосвященный читатель переведет как «я – море», а посвященный знает, что данное словосочетание означает только «короче, я понял») и “Whatisit?”. Рецептура применения этих двух несложных фраз такова: на пять-шесть “Isee” – одну-две “Whatisit?”, и в глазах собеседника вы предстанете человеком понятливым, интеллигентным, пытливым и даже остроумным. Простейший диалог звучит примерно таким образом:

– Hello! MynameisJohnSmith!

– I see.

– How do you like this beautiful weather

– What is it – weather?

– Oh! Sir Exler is funnyman?

– I see.

– Would you like to drink some vodka?

– Конечно, буду!

и т.д.

И вот такого человека, чей блестящий языковый запас был также пополнен одной-двумя ругательными фразами еще на пятнадцати языках, собирались отправлять в лондонскую школу для изучающих английский язык. Разумеется, я стал активно протестовать. Полчаса я вспоминал все самое ужасное, что мне приходилось слышать и читать об Англии: голову своему королю отрубили; напустили жуткого туману, в котором все равно ничего не разглядишь; совершенно распустили своих футбольных болельщиков; затравили несчастного Оливера Твиста, который был вынужден броситься под поезд, и т.д. и т.п. А когда вспомнилась их знаменитая английская овсянка и дикая привычка пить чай в пять часов вечера, я весь просто заплакал, и Мария поняла, что сейчас спорить со мной бесполезно, поэтому разговор был отложен на несколько дней.

Через какое-то время неожиданно выяснилось, что мне по работе необходимо съездить на несколько дней в Брюссель, чтобы решить некоторые компьютерные проблемы с заказчиком. Попытки отказаться были пресечены руководством в самом начале фразой: «У тебя в нашей фирме – самая представительная морда», после чего меня дня два грубо шантажировали большими командировочными и возможностью съездить заодно в Голландию и Люксембург.

На семейном совете (во время которого кот Парловзор ухитрился разодрать два кресла и налить в мой кошелек) Мария сказала: «Отлично! Прокатимся на недельку в Брюссель. Оттуда до Лондона – рукой подать. Я, кстати, уже заказала нам двухнедельный курс обучения в школе для иностранцев», и, таким образом, моя участь была решена. Разумеется, Мария постаралась максимально подсластить пилюлю и нарисовала мне массу заманчивых картин о том, как мы будем проживать в семье простой английской благородной бабушки, которая, прихлебывая портвейн, станет вспоминать про «Те Времена», когда деревья были больше, а овсянка – вкуснее; как мы днем будем постигать премудрости английского языка в компании представителей всех стран и континентов, а вечером с приятностью проводить время в знаменитых английских пабах, дегустируя бешеное количество сортов пива, заодно обучаясь у англичан их знаменитым изысканным манерам; как по выходным мы будем с приятностью проводить время в Гайд-парке, дискутируя по острейшим политическим вопросам с местными пикейными жилетами. Выбора, разумеется, у меня не было, поэтому пришлось соглашаться.

Оставшиеся до отъезда две недели я решил полностью посвятить изучению этой загадочной страны и пополнению своего словарного запаса, для чего перечитал ту часть романа Александра Сергеевича Дюма «Двадцать лет спустя», которая посвящена путешествию трех мушкетеров в Лондон, и пролистал весь вебстеровский толковый словарь, из которого запомнил только изумительное слово “pedestrian” (кстати, оно переводится как «пешеход», а вовсе не так, как вы подумали).

Бельгия

Перелет в Брюссель ничем особенным не запомнился, разве что до пересечения нашей границы самолет трясло немного больше, чем по пути от границы до Бельгии.

В Брюссельском аэропорту был небольшой бардак, связанный с забастовкой служащих аэровокзала. Забастовка, собственно, заключалась в том, что все объявления они давали не по-французски, а по-фламандски. Мне это, как ни странно, ничуть не мешало. Впрочем, я бы на их месте давал объявления на языке племен Зулу. Это произвело бы больший эффект.

Нас встретили представители фирмы, куда я направлялся, и отвезли в отель «Сас-Интернейшнл». В отеле было хорошо (еще бы! пять звезд – это тебе не однозвездочная гостиница в Египте). Чистенький номер с кондиционером, телевизором, холодильником и мини-баром. Я сразу же выудил из мини-бара баночку с орешками фундук, после чего устроил дикий скандал коридорной по поводу того, что часть орешков была как бы заплесневелая и со странными зелеными пятнами. Бедная коридорная мне битый час объясняла по-французски, что фисташки такие и должны быть, но так как я этого варварского языка не понимал, ей пришлось сходить вниз и принести мне банку с обычным фундуком. Я ей в благодарность подарил железный рубль с изображением Ленина, и инцидент был исчерпан.

Номер был весьма продуман. Ванная представляла собой практически идеал комфорта: подогреваемый мраморный пол, телефон. Особенно меня порадовал тот факт, что при включении телевизора в ванной дублировался звук с просматриваемого канала. Поэтому я с удовольствием побрился в ванной, прослушав один из ранних фильмов Чарли Чаплина.

Были, конечно, некоторые вещи, к которым приходилось привыкать. Например, когда я сходу бросился на кровать, в спину мне впились шипы здоровенной розы, лежащей на подушке и прикрытой салфеткой (это у них такая традиция – класть на подушку розы или шоколад). Вторая вещь, вызывающая у русского человека определенные неудобства, – платные телевизионные каналы. Стоят они довольно дорого, а посмотреть – хочется. Но у них есть интересная особенность: первые две минуты канал можно смотреть бесплатно (причем для удобства в верхнем левом углу отсчитывается время, оставшееся до конца свободного просмотра). Не потребовалось проявлять особенной смекалки, чтобы лежать на кровати с пультом и каждые 1 минуту 58 секунд на мгновение переключаться на другой канал, после чего – возвращаться обратно (счет времени, разумеется, начинался опять с нуля). Я даже придумал простенькое механическое устройство на батарейке «крона», которое само выполняло бы эту нехитрую операцию. Жаль, что у меня было довольно мало времени. Иначе продажа таких устройств у входа в отель окупила бы всю поездку.

Еще мне очень понравился аппарат для изготовления льда, который стоял в коридоре. Достаточно было нажать на пластмассовый язычок, и в поддон с громким стуком начинали сыпаться кубики льда. Меня так вдохновляло это зрелище, что я потом каждое утро приходил к автомату и с громким криком «Гули-гули» давил на язычок, любуясь падающими кубиками.

После осмотра номера мы отправились побродить по Брюсселю. «Ну, что тебе сказать про Сахалин?»… В смысле – про Брюссель? Город как город. В общем, каменный мешок, но местами симпатичный. Жизнь сосредоточена в самом центре, где много пешеходных улиц и куча магазинов. Чуть дальше от центра – сплошные дома из стекла и бетона, почти никаких прохожих и магазинов. Названия улиц – исторически сложившиеся. Никаких «Улица первого мая», «Улица имени 80?летия со дня отмечания 20?летия со дня рождения Короля» и т.д. Простые и скромные названия. Например, улица, на которой стоял наш отель, называлась «Волчья канава».

Очень трудно сразу привыкнуть к дикой специализации их магазинов. В каждом из них продается только один вид товара. Когда мне понадобилось закупиться стандартным набором мужчины-путешественника (бутылка виски, бутылка мартини, упаковка пива, крекеры, ящичек с сигарами, несколько журналов, пена для бритья и пленка для фотоаппарата), то пришлось обойти чуть ли не десяток различных заведений. Если учесть, что в каждом из них покупку заворачивают в бумагу и кладут в отдельный пакетик, к концу шопинга я напоминал японского туриста, обвешанного сувенирами.

Впрочем, все оказалось не так плохо. Рядом с Королевской Площадью я обнаружил маленький магазинчик, который держал араб Вася (возможно, его звали как-то по-другому, но мне было удобнее называть его именно так). В этом скромном заведении я нашел полный комплект всех необходимых мне вещей, причем за цену, которая была раза в два дешевле, чем в остальных магазинах. Это было настолько неожиданно и приятно, что я поклялся Васе в вечной дружбе и дал зарок остаток жизни посвятить восстановлению арабо-еврейских взаимоотношений.

Люди в Брюсселе на нас произвели довольно сложное впечатление. Дело в том, что когда впервые попадаешь в какой-нибудь европейский город, то весьма не просто сразу понять их систему взаимоотношений, которая сильно отличается от нашей. Основной принцип – «Ваши проблемы – это Ваши проблемы». Спросить на улице – как пройти туда-то, туда-то – так же неприлично, как попросить прохожего постирать твои носки. При таком вопросе на тебя смотрят с диким удивлением и пытаются быстро уйти. Впрочем, это может быть связано с тем, что брюссельцы сами не сильно разбираются в топологии своего города. Мы потом часто сталкивались с ситуациями, когда во время автомобильных прогулок по городу приходилось подсказывать коренным жителям, куда им ехать.

Радушие и готовность помочь – также впечатляют. Мне как-то понадобилось переписать пару файлов с магнитооптического диска на дискету (у встречающей фирмы не было нужной магнитооптики), так я потратил почти весь день, шатаясь по многочисленным компьютерным фирмам и «Компьютер-лендам», где нашел минимум двадцать моделей подключенных оптических дисководов нужной модели, но ни в одной конторе мне не захотели помочь. Мотивировки были весьма своеобразны: от «а он у нас не работает» (как сказал менеджер одной из фирм, вынимая из дисковода свой диск, который он только что считывал) до «у вас там на диске могут быть вирусы, которые повредят наш дисковод».

Представление о нас они черпают из CNN и выпусков новостей, поэтому иногда случаются довольно забавные ситуации. Так, например, одна наша знакомая бельгийка пригласила провести день у ее родителей, которые жили в Ватерлоо. Мы принарядились, взяли напрокат машину и поехали. Там весьма мило провели время, съездили в музей Наполеона, где коренной ватерлоочанке открыли несколько подробностей из жизни Наполеона (она не была в курсе, что он родился на Корсике, а также отсутствовали познания о том, что он проиграл войну с Россией), поговорили с ее родителями. Провожая нас в пятизвездочный «Сас-Интернейшнл» (где они сами за всю свою жизнь вряд ли хоть раз поселятся), хозяйка дома протянула нам пакетик с печеньем и наивно сказала: «Возьмите это с собой в Россию! Вы же там голодаете!».

Кстати, живя в «Сас»?е, голодать нам действительно не приходилось. Я знал, что в отелях этой системы предусмотрен на завтрак «шведский стол», но даже в самых смелых мечтах трудно было предположить, что в реальности этот «стол» – метров семьдесят. Когда мы в первый раз спустились позавтракать и я увидел это кошмарное изобилие, то просто опустился на стул и меланхолично повторял: «Я отсюда никуда не пойду». Представьте себе огромный стол, который просто завален всем, что пожелает душа человеческая независимо от национальности и вероисповедания. Конечно, вареных крокодилов и ласточкиных гнезд там не было, но йогурты, сыры, колбаски, ветчинки, омлеты, всевозможные овощи и фрукты, мясо, корнфлексы, соки и напитки были в таком изобилии, что только выбор того, что мы будем есть, занимал минут пятнадцать. И, разумеется, нет этой дурацкой системы (нашего, вероятно, изобретения): подходить к столу для набора еды только один раз. Сиди там половину дня и подходи хоть раз сто. Немцы, кстати, так и поступали. Они приходили одни из первых и уходили одни из последних, обстоятельно заправляясь на целый день. У нас же все эти кулинарные изыски вызвали восторг только в первый день, а потом мы перешли на обычный завтрак: Маша съедала йогурт и пила кофе, а я подкреплялся 600—800 граммами какого-нибудь мяса. Помещение для завтрака располагалось в гигантском холле отеля, где были посажены всякие растения, между которыми в небольших бассейнах плавали рыбки. Посадочных мест там было полно, поэтому даже наши соотечественники, которые в первый день наполняли зал криками: «Мама! Папа! Тетя Сара! Идите все ко мне! Я тут занял шестьдесят восемь мест!», быстро успокаивались и на следующий день уже ничем особенным не выделялись.

В один из дней в Брюсселе широко праздновали какой-то национальный праздник: то ли День Независимости Намибии, то ли День Рождения Королевы… Я точно уже не помню. Встречающая фирма заказала нам билеты на праздничный ужин в отеле, рассказав, что там состоится совершенно феерический праздник, на котором будет присутствовать сам мэр Брюсселя. Отказываться было неудобно, поэтому пришлось отправляться покупать какой-нибудь галстук (учитывая простоту одежды в Европе, я не брал с собой ничего официального). К счастью, почти на каждом углу стоял парнишка, который торговал всякой российской военной и невоенной символикой: майки с надписями, фуражки, офицерские часы, погоны и т.д. У одного из таких деятелей я купил прекрасный армейский галстук с большой надписью «КГБ», и мой вечерний костюм был укомплектован полностью.

Праздничное мероприятие началось часов в десять вечера. Я был дико голоден, так как мои партнеры предупредили, что там будут вкусно и много кормить. Гостей рассадили за столы по 7—9 человек. Между столами дефилировали официанты с жутко надутыми физиономиями. В галстуке был только я один, так как остальные гости были в смокингах и бабочках. Не скрою, определенная часть гостей проявляла ко мне живейший интерес. Возможно, это объяснялось моей «представительной физиономией».

Примерно полчаса мы сидели за столом и внимали игре пианиста на небольшой сцене. Со стороны казалось, что он занимается разучиванием «Калинки-малинки». Наконец, мне это все надоело, я поймал за фалду проходящего официанта и спросил, что он думает по поводу аперитива. Он несколько минут что-то соображал, потом вернулся с какой-то огромной книгой в шикарном переплете. Я решил, что это – Библия, поэтому положил на нее руку и поклялся пить только водку, одну водку и ничего, кроме водки. Он мне, видимо, не поверил, поэтому раскрыл эту глыбу и положил ее на стол. Внутри было дикое количество надписей по-французски. Я сделал вид, что с интересом изучаю эту сокровищницу бельгийской мысли, по пути сделав вывод о том, что это, вероятно, винная карточка. Сразу надо сказать, что в дорогих ресторанах они цены на блюда и выпивку не пишут. Вероятно, просто стесняются. Поэтому я сыграл в старую школьную игру: загадал страницу и строчку сверху, после чего ткнул туда пальцем. Официант что-то буркнул себе под нос и передал книгу моему соседу за столом. Я некоторое время гадал, попал я пальцем в водку или нет, как вдруг появился официант и поставил перед каждым гостем за столом тарелку с какой-то едой. Как выяснилось, я гадал не на винной карточке, а на меню морских закусок. То, что стояло на тарелке передо мной, сильно напоминало содержимое аквариума в уголке живой природы у меня в школе. В левом верхнем уголке тарелки лежало что-то красное, чуть правее – какие-то водоросли, справа расположились некие черные червячки, а внизу тарелки лежали крабовые ножки.

Рядом с тарелкой поставили плошку с какой-то водой. Я прекрасно помнил все истории о том, что такие плошки подаются для омовения рук, а русские туристы принимают это за компот и пьют, поэтому с важным видом опустил туда кончики пальцев и поболтал ими там с минутку, горделиво поглядывая на окружающих. Через какое-то время, впрочем, появился официант, который принес маленькую круглую свечку, каковую он зажег и пустил плавать в этой плошке. Я почувствовал, что надо мной помахала крылышками птичка Обломинго, и был вынужден поставить счет 1:0 в их пользу.

Следующая проблема заключалась в маленьких булочках, которые лежали слева и справа от меня на блюдцах. Задача заключалась в том, чтобы правильно определить – с какой именно стороны лежит моя булочка. Природная смекалка подсказала единственно верное решение: подождать начала трапезы и взять ту булочку, которую не возьмут мои соседи. Наконец, свет в зале начал гаснуть, заиграла торжественная музыка. Мой сосед слева взял булочку справа от себя, а мой сосед справа взял булочку слева от себя… Решительно, мне этот праздник нравился все меньше и меньше, равно как и счет 2:0 совсем не в мою пользу.

Внезапно появился официант с бутылкой шампанского. Я немного оживился. Этот надутый тип с крайне торжественным видом налил каждому гостю по сантиметру шампанского в бокал, после чего проделал ту же операцию с соседним столом и поставил бутылку на бортик между двумя столами. Терять было уже нечего, поэтому я сам взял бутылку и долил до краев бокалы себе и Марии. Кстати, в глазах остальных сидевших за столом я прочитал плохо скрытую зависть.

Вечер между тем приближался к кульминационной фазе. Гости энергично скребли ножами и вилками по тарелкам, периодически делая вид, что смакуют шампанское (официант, а следовательно, и какая-либо выпивка больше не появлялись). Я начал просить Марию покинуть это варварское великолепие и отметить праздник скромнее – в каком-нибудь макдональдсе, но она предложила дождаться горячего. Меня терзали смутные сомнения, но я согласился испить эту чашу до дна, раз уж шампанского больше не подавали.

Примерно в 11 часов вечера опять заиграла торжественная музыка, и официанты стали разносить по столам огромные тарелки, накрытые блестящими медными крышками. Одну из таких тарелок официант поставил передо мной и с торжествующим гиканьем открыл. На огромной тарелке лежали: чайная ложечка картофельного пюре, одна вареная маленькая брюссельская капустка, несколько пластиночек сала, завернутых в ломтики жареной картошки, и равнобедренный треугольный кусочек (по четыре сантиметра на бедро и высотой в пять миллиметров) какого-то трупика черного цвета… Мария сразу оценила возможные последствия от моих дальнейших действий, поэтому встала и попросила проводить ее в номер.

В номере выяснилось, что на макдональдс рассчитывать уже не приходится (так как они там работают не круглосуточно), поэтому жена начала дозваниваться нашим знакомым эмигрантам, которые жили в Брюсселе, а я стал уничтожать свои запасы виски, попутно подсчитывая, во что нам обойдется ужин из мини-бара в номере. Когда я досчитал до 470 долларов, Мария сообщила радостную весть о том, что один из наших знакомых только что сел отмечать этот праздник и будет рад принять нас у себя.

Обычный брюсселец прошел бы расстояние от отеля до дома нашего знакомого минут за сорок; мы же уложились в 18 минут и 24 секунды, и это притом, что я, озверев, орал на всю улицу в лучших традициях телекомментатора застойных времен: «Серое небо над Брюсселем! Приближается праздник! Но не веселы лица простых бельгийцев! Безудержный рост безработицы и налогов! Преступность и произвол властей! Даже пищевые продукты продаются только за валюту!». Когда же я зашел в комнату, где стол просто ломился в самих лучших русских традициях, то измученные сегодняшними потрясениями нервы не выдержали и я залился слезами, обняв одной рукой огромного жареного поросенка, а другой – трехлитровую бутыль с «Абсолютом».

Дальнейшее вспоминается не совсем четко. Помню только, что меня очень удивило выступление Президента Ельцина по телевизору. «У вас здесь что – тоже Ельцин президентствует?» – спросил я знакомого. Он надолго задумался, потом сказал, что вряд ли. Оказалось, впрочем, что это просто российский канал, который они смотрят по спутниковому телевидению… В голове мелькают смазанные картинки того, как мы с хозяином дома жарим шашлык в камине, а потом препираемся с его женой, которой не сильно понравилась идея развести костер посреди гостиной и в лучших туристических традициях попеть под караоке «Ой, мороз, мороз»… Последнее, что сохранила память, – это сцена, как знакомый заказывал такси, чтобы отвезти нас домой: он орал по-русски диспетчеру: «Приезжай к дому Городинского! К дому Городинского, я сказал!». Жена его оттаскивала от телефона, а он возмущался: «Я уже здесь пять лет живу, а эти идиоты до сих пор не знают, где дом Городинского!».

Наутро, разумеется, хотелось что-то поесть, а главное – выпить пива. Мы погуляли по Брюсселю и выяснили печальную новость: в праздники не работает вообще ничего. Только макдональдсы, в которых стояли дикие очереди и откуда неслись крики: «Женщина! Вас здесь не стояло!» (честное слово – не вру). Порадовавшись потере еще одного стереотипа, я направился к Дому арабо-еврейской дружбы (магазинчику Васи), где лишний раз получил подтверждение крепнущим связям между двумя великими народами: Вася был открыт (практически – единственный в Брюсселе), и его магазинчик по-прежнему готов был меня снабдить всем необходимым.

На следующий день мы решили скатать в Амстердам, чтобы своими глазами увидеть знаменитый ювелирный центр мира и посетить единственный в Европе «Музей секса». Сопровождать нас решил уже проспавшийся Городинский, который во что бы то ни стало хотел нам показать в Амстердаме «Улицу красных фонарей». Он так орал по телефону про эти красные фонари, что его жена, которая не вполне простила мужу разгром квартиры на праздники, с большими подозрениями припомнила многочисленные его поездки в Голландию «по бизнесу» и потребовала взять ее с собой, чтобы осуществлять морально-этическое руководство. После этого заявления боевой настрой у Городинского несколько поутих, но отказаться от поездки он уже не мог из соображений безопасности и мира в семье.

Голландия