Заговор против террора

Заговор против террора
Алекс Маркман

«Заговор против террора» повествует о событиях, происходивших в 1947–1953 годах в верхнем эшелоне власти в СССР. В основном он развивается вокруг антиеврейских кампаний того времени, начиная с разгона института Варги, затем убийство Михоэлса, расправа с Еврейским Антифашистским Комитетом, дело сионистских врачей-убийц, и многого другого. Молодой офицер Кирилл прошел путь от участника Отечественной войны к СМЕШУ и оттуда к следственному отделу на Любянке и в Лефортово, где ему пришлось расстаться с наивным идеализмом комсомольской юности и заниматься делами, впоследствии ставшими позором для истории страны. Параллельно с этим происходят события, рассказ о которых ведется от лица Берии, второго по влиянию в Политбюро после Сталина, где он участвует в сложных перипетиях интриг и борьбы за власть, заканчивающихся заговором против Сталина. Пути двух главных героев пересекаются и сливаются в один, ведущий к исполнению замысла. Книга является художественным произведением, но тем не менее полностью основана на известных исторических фактах и материалах недавно открытых архивов МГБ-КГБ.

Алекс Маркман

Заговор против террора

Бродят толпы людей, на людей не похожих,

Равнодушных, слепых,

Я заглядывал в черные лица прохожих:

Ни своих, ни чужих.

    Владимир Высоцкий.

Часть 1

Годы 1947–1948-й

Глава 1

Обстановка в комнате накалялась, хоть и говорили все спокойно, не торопясь, вполголоса. Тот, в штатском, что сидел напротив, по другую сторону стола, перебирал бумаги, не поднимая от них глаз, задавал вопросы.

– Так, значит, Кирилл Евгеньевич… – бубнил он.

Второй, в форме полковника МГБ, в удобном кресле поодаль, не сводил с Кирилла глаз. Под его сверлящим взглядом Кирилл продолжал сохранять невозмутимый вид. Он считал себя человеком не слабым: не склонялся под свистом пуль, не вздрагивал от разрывов снарядов, так что ж, теперь в кабинете робеть перед этими двумя?

– Так точно, Кирилл Евгеньевич, – подтвердил Кирилл.

– Двадцать четвертого года рождения, – продолжал выуживать штатский данные из бумаг. – Стало быть, двадцать три уже стукнуло.

– Так точно, двадцать три. В феврале.

– Вижу, вижу, – бурчал себе под нос штатский, изучая очередную бумагу и по-прежнему не глядя на Кирилла. – Что ж, молод, но уже хорошо проявил себя.

Полковник продолжал молчать, но Кирилл, не оборачиваясь к нему, ощущал на себе его тяжелый взгляд.

– Как звать отца твоего? – спросил штатский и, наконец, поднял глаза. Кирилл сразу определил, что он знает ответ на свой вопрос.

– Евгений Борисович Селиванов.

– Селиванов, – повторил капитан, и несколько раз утвердительно кивнул, как будто хотел сказать: «Знаю, знаю, все о тебе знаю».

– Так точно. Отец говорил, что испокон веков в их деревне почти все мужики были Иваны. Так село и называлось: Село Иванов. Когда стали присваивать фамилии, всем дали одну – Селиванов, потому как все из села Иванов.

Штатский хохотнул, отвалился на спинку стула и не то спросил, не то сообщил: – Он ведь не родной тебе, отец твой.

– Так точно. Они меня взяли из детдома.

– Из детдома. Какая у тебя фамилия была в детдоме?

– Собянин.

– Как ты туда попал?

– Не знаю. Не помню. Кто тогда что записывал? Беспризорников было много в то время. – Он действительно слабо помнил отца и мать. Их образы выплывали в памяти смутно, как в густом тумане. Штатский помуслил палец и перевернул страницу в открытой папке.

– Чем ты занимался в СМЕРШе? – вдруг спросил полковник.

– Мы разыскивали тех, кто сотрудничал с немцами на оккупированных территориях. Также, обезвреживали банды националистов и врагов Советской власти, орудовавших на территории Белоруссии, Украины и Прибалтики.

– Где ранение получил? – сочувственно спросил полковник, и вдруг, не естественно широко раскрыв свои маленькие глаза, обнажив почти всю поверхность белков, сумасшедшим взглядом уставился на Кирилла. «Такая тактика запугивания нам хорошо знакома», – подумал Кирилл. Он помедлил секунду, чтобы подчеркнуть свое хладнокровие, и не торопясь, стал рассказывать.

– Дело было в Литве. Мы гнались за «зелеными братьями». Народ не слабый, отстреливались, двоих наших убили, но мы их окружили. Потом вдруг слышу взрыв, и боль в спине. Это мой напарник напоролся на мину, убит был сходу, а мне осколки достались.

– Как мачеху-то зовут? – Штатский задал этот вопрос, как будто запамятовал ее имя и просил напомнить.

– Дуся. Дуся Григорьевна Селиванова.

– Дуся. Евдокия, значит. А?

Кирилл слабо улыбнулся. Докопались. Дуся Селиванова до замужества была Дебора Гершовна Штерн. Сокращенно ее звали Доба. Имя и фамилию она сменила, выйдя замуж за Евгения Борисовича. Евгений вначале звал ее Добуся, а когда настали суровые времена, сократил до Дуся. После его смерти она так и осталась: Дуся.

Во время службы в СМЕРШЕ его друг, что подорвался на мине, утверждал, что МГБ не имеет таких ресурсов, чтобы знать все о каждом. В основном они знают то, что люди им говорят на допросах, а говорят люди все, что знают, а порой и выдумывают, из страха. Однако прием на работу в МГБ – совсем не то, что простое следствие. Здесь нельзя полагаться на удачу.

– Нет, не Дуся и не Евдокия. Дебора Гершовна.

– Знаю, знаю, – закивал штатский. – А Собянины, родители твои, русские люди. Из интеллигентов. Отец и мать умерли от пневмонии в двадцать седьмом году. Гражданка Штерн взяла тебя из детдома.

«Все перерыли, – мелькнула у Кирилла мысль. – Всю подноготную. Даже я этого не знал».

– Женат?

– Не успел. Какая на нашей службе жена?

– Нужно успевать, – наставительно сказал кадровик. – Ничего, найдешь себе жену быстро. Какая-нибудь окрутит тебя.

– Нам нужны хорошие русские люди, – вступил в разговор полковник. – И, в особенности, грамотные люди. К сожалению, грамотных людей немного среди нас.

«Значит, примут», – понял Кирилл.

– Пойдешь на курсы подготовки, а потом – на службу, – продолжал полковник. – У нас много работы. А будет еще больше.

Не раз после этого разговора вспоминал Кирилл пророческие слова полковника, и всегда при этом звучала в его ушах пословица, которую часто повторяла его приемная мать: не было печали, черти накричали.

– Что ты умеешь делать? – спросил кадровик. – Я имею в виду, есть у тебя гражданская профессия, или, может, чем-то занимался серьезно?