Революция Х

– Ну так помоги ему! Избавь от мук!

– Есть! – и Зубоскал двинулся в комнату к дедушке Серафиму.

Тот лежал как и прежде, смотрел на него, не часто моргая. Зубоскал подошёл к нему, сел на кровати и забрав у него из под головы подушку, накрыл ею его лицо и произнёс, доставая длинный ножик:

– Извини, дедушка, патрона мне на тебя жалко тратить, эх… Да… Жизнь не сахар, и не каждому везёт… Гражданская война никого не щадит… – и закончив предложение, мужчина раз за разом нанёс через подушку ранения старому деду. Подушка приобрела багровый цвет.

Птаха выбил дверь комнаты Веры ногой, вместе со щеколдой и вошёл внутрь. Девушка лежала на кровати и подняв одеяло, смотрела на него испуганными глазами.

– Какое милое создание… – произнёс Птахин садистским тоном и двинулся к девушке. – Просто ангел во плоти…

– Нет! Уходите! Не трогайте меня пожалуйста! – покачала она головой и забилась под одеялом, но жестокий Фёдор не обращал внимание на мольбу молодой девочки.

– Я не уйду, ангел чистый, я не уйду, пока не сделаю тебя грязной!

Главарь красной ватаги скинул с неё одеяло, бросив его на пол и словно голодный дикий зверь набросился на беззащитную девушку.

А на первом этаже, члены отряда вешали хозяина дома, соорудив на потолке для него верёвку с петлёй. Его ноги долго болтались в предсмертной конвульсии, а они смеялись, глядя, как он умирает и получая от этого процесса, удовольствие. Стол у них заставлен бутылками, рюмками и стаканами. Все они пили водку и вино, не смотря на трупы, разбросанные по всему помещению. Кто-то включил проигрыватель.

А Клим вместе с Варей, поправляя на себе одежду, шли по дорожке, по домам.

– Тебе понравилось? – спросил парень.

– Развратник!

Клим улыбнулся и спросил:

– Хочешь сказать, не понравилось?

– Всё было хорошо, не думай… Жаль, что мы уезжаем, может быть мы так больше и не увидимся. Это грустно.

– Мда…

– Ну… Мне пора домой. Лучше, чтобы ты не провожал меня до самого дома, папа наверное уже проснулся, будет спрашивать, куда ходила, зачем? Не хочу этого. Прощай милый. – девушка поцеловала парня в щеку.

– Прощай, Варвара… – погладил он волосы девушки и ринулся в сторону дома.

Шёл он один медленно, в задумчивости, в полном смятении чувств от осознания того, что он, наконец стал мужчиной по всем мыслимым параметрам.

Он переступил порог родовой обители, совершенно не готовый к такой неожиданной и страшной картине. Он увидел, как его родная матушка валялась в углу, перевёрнутая на спину, с багровым большим пятном, как его брат лежал у лестницы, захлебнувшийся в луже крови, а рядом валялся святой отец с пробитой пулей, головой, и как вверху над потолком, в петле висел его отец и среди всех этих трупов, идёт пьяная гульба из красных партизан, играет музыка и смех. Клим, с выпученными глазами, останавливается у двери, как вкопанный и не успевает он очухаться от увиденного дикого ужаса, как ему в нос мощно пробивает кулаком один из красноармейцев. Это был двухметровый рыжий детина, с бородой. Клим падает на пол.

– Купецкий выпороток! Бей его! Вали! – крикнул один из пьяных красноармейцев.

И на парня налетают другие бойцы ватаги и начинают жёстко охаживать его руками и ногами. Очки с его глаз слетают и падают на пол.

В комнате второго этажа, Вера лежала на кровати, с багровым пятном крови на простыне и плакала. Фёдор стоял рядом, застёгивая штаны и поправляя ремень.

– А ты, красна девица ничего… Жарко умеешь любить. – произнёс он. – Хочешь, я тебя к себе возьму? Будешь моей наложницей, а? Хочешь?

Верочка молчала, продолжая горько плакать, лишённая чести в свои пятнадцать.

– Решай… – говорит он, доставая из-за пояса револьвер. – Можешь выйти из этой комнаты и поехать со мной, будешь жить, я о тебе позабочусь. Слово Птахи! В обиду не дам, только со мной будешь… Или же… – мужчина смотрит в барабан и видит, что там одна лишь пуля. – Оставайся здесь навсегда! – Птаха кидает револьвер на постель девушки и уходит из комнаты.

Вера убирает от заплаканного лица одеяло и смотрит на револьвер, брошенный Фёдором.

Клима продолжали жестоко избивать пьяные красноармейцы. Не переставая, громко играла гармонь из проигрывателя отца. Кулаки кержаков и крестьян изрядно потрудились над лицом парня. У него почти полностью заплыл правый глаз, разбита бровь, с губы стекает ручьём кровь. Со всех сторон удары жилистых крестьян сыпят на парня, не давая ему очухаться.

– Баста парни! Прекратить, прекрати его месить! – крикнул Фёдор, медленно спускаясь по ступенькам.

Люди из его отряда замерли, отпрянули от Клима, который, обливаясь кровью, попытался встать, но не смог, упав обратно на пол. Фёдор, с диким волчьим взглядом, устремлённым на парня, медленно прошёл мимо смолкших, пьяных бойцов.

– Давненько не виделись, Клим! Я признаться, очень скучал, я очень, очень тебя ждал, друг ты мой сердешный…

– Фёдор… – стоя на коленях, произнёс Клим. – Что ты… Что ты… – и закашлялся кровью на пол. – Что ты делаешь?

– Я только что от твоей сестрицы, мы немного расслабились и поиграли с ней… Ах… – улыбнулся бледным обветренным лицом, Птахин, но большие его на выкате глаза, оставались такими же злыми и жестокими. – Какая она сладкая, на вкус, мёд! А титьки у неё какие!

– Что ты с ней сделал? – глаза Клима налились кровью. – Стерва!

– Я всего лишь сделал её женщиной… И не волнуйся! Она жива, в отличие от других обитателей этого буржуинского проклятого гнезда…

Прогремел громкий выстрел со второго этажа.

– Как жаль… – произнёс Птаха, продолжая садистски улыбаться. – Уже нет… И теперь… Единственный живой из своего рода, остался только – ты! – и главарь ватаги мощно бьёт по скулам Клима, тяжёлым кожаным сапогом. – Но это не надолго!

Клим отлетел от удара в сторону и повалился на спину, весь окровавленный, не в силах сопротивляться. Фёдор подходит к нему, наклоняется и хватая за грудки, тянет его лицо к своему. Смотрит ему в глаза и говорит:

– Знаешь, как я мечтал об этой минуте! Сколько ночей мне являлись цветные сны о дне, когда мы будем все свободны, когда мы будем вершить правосудие, когда мы вздёрнем всех зажравшихся капиталистов! Будем делать всё, что захотим! – Птаха бьёт кулаком по лицу Клима и продолжает громко и яростно ему внушать. – Убьём всех, не щадя женщин и детей, такова цена… И здесь ничего не поделать… Ведь вы все виноваты! – он вновь бьёт парня по лицу, а из его рта летят слюни. – Вы все! Гладкорожие! Вы отняли у нас детство! Вы отняли у нас свободу! – Фёдор бьёт парня реще и реще, его кулак становится багровым, кровь летит в стороны. Остановившись, чуть не задохнувшись от своей злости, он произносит. – Настал момент истины… Наш черёд! И мы отнимем у вас самое дорогое! Отнимем жизнь!

Птахин поднимается и говорит своим парням:

– А теперь поджигай этот чертов дом! – и снова обращается к Климу, поднимает с пола его разбитые очки, надевает ему их и говорит. – А ты… Пойдёшь со мной! – хватает парня за пиджак и тащит к выходу.

Когда Фёдор вытащил избитого парня на улицу, из открытых дверей повалили струйки чёрного дыма, а вместе с дымом выскочили из дома поджигатели. На улице начинался дождь.

– Вставай! – рявкнул Птаха на Клима и обернувшись к горбуну, сказал. – Револьвер! Дай мне револьвер!

Горбун протянул ему своё оружие со словами:

– Не заряжен…

Птаха резко вырвал у него оружие. Сзади них начинало всё полыхать ярким пламенем. Клим не мог очухаться, валяясь на земле в палисаднике.

– Вставай я сказал! На колени! – Фёдор сам посадил полу мёртвого парня на колени перед собой, а сам встал рядом, заряжая пулями, револьвер. – И так, мой старый друг, настало время нам с тобой прощаться. Помнишь, как давным-давно, когда мы были желторотыми юнцами, с неба что-то рухнуло на землю, а ты мне сказал, что ты хозяин земли русской? Помнишь? Ты мне сказал, что я принадлежу тебе? Что так и должно быть! Вот видишь! Всё не так! Всё совершенно не так! – Фёдор направляет заряженный револьвер на голову Клима. – Есть справедливость на Земле!

Дождь начинал идти сильнее. Клим сидел на коленях и смотрел через разбитые очки в пустоту. В его взгляде было чувство полной обречённости. Над ним стоял главный идейный боец красной армии с револьвером в руке, нацеленным на его голову. Мужчина с оружием, тихо давит пальцем на курок, со словами:

– Во славу великой революции!