Пустые комнаты

– Ты не в том положении, чтобы приказывать мне.

– Если ты уберешь пистолет…

– Заткнись и слушай сюда.

Он смотрел на меня с волчьей пристальностью. Всякое дикое животное боится человека. Но бывает, что человек – сам как дикое животное. А такие люди не всегда боятся других людей. Иногда они их совсем не боятся.

– Слушаю, – спокойно произнес он.

– Ты говоришь, какого черта тебе надо…

Угловатые движения его высокой фигуры вызвали у меня еще одну улыбку. Я усмехнулся прежде всего потому, что сам был выпускником этой школы, пока не заматерел. Но также потому, что часть меня получала удовольствие от факта, что преимущество на моей стороне. Я всажу в него все девять пуль, прежде чем он дойдет до центра круглой комнаты. Не сложнее, чем убить оленя. По правде говоря, даже легче. Этот тип весил не больше ста восьмидесяти фунтов. Конечно, это будет легче.

– Иначе я вышибаю тебе мозги.

– Я должен был это услышать, – сказал длинноволосый. И шагнул ко мне. – Стреляй!

Я потянул за спусковой крючок – снова и снова, но долговязый продолжал наступать. Спусковой крючок сухо щелкал. Вдруг человек остановился, вытащил из кармана пиджака горстку патронов и взвесил их в руке.

О нет, нет, нет… Когда я в последний раз проверял патроны? Ошибка, которая может стоить мне жизни.

Я огляделся в поисках того, что могло бы сойти за оружие. Думал схватить металлическую стойку с прожектором, но тогда я окажусь с ним в темноте. Не уверен, чего мне хотелось меньше: драться с ним при свете или в полной темноте.

А еще у него была эта хреновина… дубинка. На его поясе присутствовали куда более угрожающего вида инструменты, но почему-то именно дубинка крайне беспокоила меня.

Проследив за моим взглядом, длинноволосый выше поднял палку:

– Знакомься, это Колода. Хочешь взглянуть, что она умеет?

О боже, вот черт, он дал ей имя, будто это не идиотская деревяшка, а любимый аксессуар вроде портмоне или трубки!

И тут я понял: он заставил меня разыграть небольшую сценку, чтобы привести себя в нужное настроение. Это меня надломило. Я развернулся и бросился к окну-иллюминатору, собираясь…

Воспоминание выплыло из темноты, будто икосаэдр с ответом – из темной жидкости магического шара 8. Я вспомнил чердак в доме, в котором не был уже тридцать лет. На чердаке было круглое окно, в раму которого пробирались насекомые. Мухи, пчелы, осы, жуки – все были там. Какое-то время они жили внутри рамы, потом всходило солнце, нагревало чердак. Жар делал их ярче и чище, взамен получал их цвет. Я был одним из них, и жар поднимающегося солнца собирался забрать мой цвет, оставить от меня сухую оболочку…

Холодным голубым глазом сияла Венера. Небо на востоке напоминало засвеченную фотографию. Я коснулся окна, когда между ушами затрещало, и я повалился на пол. Большие черные ботинки четырнадцатого размера остановились возле моего лица. Я понял, что смотрю на держатель для молотка, на сам молоток с гвоздодером, когда длинноволосый ударил во второй раз. Вдалеке кто-то закричал: «Митчелл, вернись! Ты не можешь вот так взять и уйти!» Темнота накрыла меня, точно свод рухнувшего шатра – мгновенно и необратимо.

Часть вторая

Ведьмин дом

16

Когда я открыл глаза, все залил свет, показавшийся мне ослепительным. Тогда я осторожно огляделся сквозь полуприкрытые веки.

Кемпинговый фонарь, выставленный на минимальную яркость, едва разгонял темноту, заполняя тенями все впадины в камне стен.

Я сел на матрасе, брошенном прямо на земляной пол. Внутри руки что-то болезненно натянулось. Я с изумлением перевел взгляд на иглу для внутривенных вливаний, торчащую из моего левого предплечья под углом в тридцать пять градусов. От нее к пакету с препаратом, висящему на стойке, тянулась трубка.

Отлепив оба пластыря, я выдернул крупную иглу. По внутренней стороне руки побежала струйка крови. Коснулся затылка. «Будто удар алюминиевой биты по мячу, – подумал я и постарался оборвать логическую, по крайней мере для меня, цепочку, но не смог. – Звонкий, как раскалывающееся полено».

Часы пропали, и я не имел ни малейшего представления, сколько прошло времени.

Рядом с матрасом лежала бутылка воды. Рот словно набили ватными стоматологическими валиками, поглотившими всю слюну. Схватив бутылку, я начал пить.

Лязгнул замок.

Я вскочил с дико колотящимся сердцем, проливая воду. Обитая железом дверь открылась бесшумно, без ожидаемого визга петель. На этот раз длинноволосый был без спортивного пиджака, в футболке и джинсах. Первое, что бросилось в глаза, – его руки: крупные кисти, предплечья с выступающим венозным рисунком. Сплошные мышцы, обвитые венами. Подобная сила достигается не монотонным поднятием тяжестей в клубе здоровья, а работой.

Второе – ножны на ремне.

– Я взял на себя смелость поставить тебе капельницу, – сказал человек тем же тихим, мягким голосом. – У тебя было обезвоживание.

И бросил мне антисептическую салфетку. Разорвав упаковку, я приложил салфетку к ранке от иглы.

Мой голос был хриплым от долгого молчания.

– Обезвоживание? Ты чуть не вышиб мне мозги той хренью!

– Ты стрелял в меня, – возразил длинноволосый.

– Ты вытащил патроны из «глока»!

– Странно, что ты не заметил полегчавший на девять пуль пистолет. Я заглянул в твою палатку, когда тебя не было. Дэниел, ты ненадежен и неуправляем, но не непредсказуем.

Его глаза заставляли меня нервничать. Казалось, они знали все то, что я хотел скрыть, и даже то, что забыл. Под их немигающей пристальностью я вновь почувствовал себя шестилетним мальчишкой.

Длинноволосый вышел в коридор и вернулся с пластиковым подносом.

– Кстати, меня зовут Говард. Ты в подвале моего дома.

На подносе были два сэндвича из поджаренного тостерного хлеба с пастрами, вареное яйцо, яблоко, в термокружке – кофе. Могли пройти дни с тех пор, как я ел.

– Ведьмин дом принадлежит тебе?

Говард кивнул мне тем особым снисходительным кивком, который так часто получают старики от молодого поколения.

– Я бы не стал называть его так, но суть ты уловил.

– Что тебе надо? Деньги? Ладно, я понял. Тебе нужны большие деньги. Или много, или ничего. Назови свою сумму. Наверняка ты потратился на покупку этой развалины.

– Я тебе не по карману. Кроме того, в твоем случае деньги меня не интересуют.

– Ложь, – сказал я, но в моем голосе не слышалось уверенности.

– Разве ты не узнаешь меня?

Страх с новой силой сдавил желудок.