– Я ударил его по голове, – пробубнил профессор, – и оттащил в подвал. Потом перерезал ему горло.
К этому моменту его рассказа я твердо знал две вещи.
Первое – профессор врал. Его слова звучали заученно, в них не было и тени искренних эмоций, не было попытки оправдаться.
Никого он не убивал.
И второе – он боялся за внучку.
Но я не мог понять – почему?
Если Трубецкого убила Маша, а профессор взял вину на себя, то теперь-то чего бояться? Следствие поверило, со дня на день будет суд. Главное – не менять показания и все брать на себя.
Похоже, причина острого страха была в чем-то другом.
– К вам кто-то приходил в тюрьму? – наудачу спросил я.
Не самый логичный вопрос. Тюрьма Петропавловской крепости меньше всего похожа на проходной двор.
Но я попал в точку.
– Нет! – почти крикнул профессор.
Это было так внезапно, что Кира вздрогнула.
– Что вам от меня нужно? – не унимался Лабуаль. – Я убил Трубецкого, я! И отправил его душу в ад!
Вот теперь эмоции били из него через край.
– Уведите меня! – кричал профессор. – Я не хочу говорить с этими людьми!
Он дергал цепь, как будто пытался оторвать ее от стола.
Лязгнула дверь, и вбежал охранник.
– Посещение окончено!
– Я отказываюсь от защиты, слышите! – бесновался Лабуаль. – Я убийца! Только оставьте меня в покое!
– Стоять! – жестко сказал я охраннику.
Так жестко, что он сразу послушался. А я повернулся к Илье.
– Вызови сюда начальника тюрьмы. Как хочешь, но я должен знать, кто приходил к профессору. Может быть, не посетитель. Письмо или записка. Другое сообщение.
– Да ты что, Барон! – попытался образумить меня Илья. – Такого не может быть.
– Ищи. Или я прямо отсюда иду к императору. Так или иначе, я своего добьюсь, ты меня знаешь.
И я добился. Правда, для этого мне пришлось окончательно наплевать на осторожность и использовать ментальную магию на всю катушку. А еще шантаж и угрозы.
Через полчаса все в той же комнате без окон передо мной стояли навытяжку шесть человек.
Все, кто имел доступ к камере профессора.
Я впивался взглядом в лицо каждого из них. Умник без всякого стеснения копался в их памяти. Я видел в их глазах страх и непонимание происходящего, но мне было наплевать. Я снова стал ликтором, который ведет расследование.
Но не узнал ничего.
Ни-че-го.
Никто не приходил к профессору Лабуалю. Никто не передавал ему записку. Никому на магофон не приходило сообщение, адресованное профессору. Никто ничего не передавал на словах. Никто не оказывал на охрану магическое воздействие.
Все мимо.
– Приношу свои извинения, – официальным тоном сказал Илья начальнику тюрьмы.
Начальник почти не слушал его, он смотрел только на меня, и его слегка потряхивало от пережитого.
Сразу видно, что он еще не сталкивался с ликторами.
– Я доложу начальству… – неуверенно начал начальник тюрьмы.
Но я нетерпеливо оборвал его.
– Плевать. Покажи мне камеру профессора.
– Что? – не понял начальник.
Я сделал шаг к нему.
– Покажи мне камеру!
– Барон! – снова попытался остановить меня Илья.
Но я просто отмахнулся от него.
– Не сейчас. Возмущаться будешь потом, дай мне довести дело до конца.
И меня отвели в камеру. Как и все помещения тюрьмы, она была надежно изолирована от магии.
Начальник сам открыл маленькое квадратное окошко в железной двери. Стальные петли звучно лязгнули.
Я заглянул в камеру – она была одиночной. Крохотное помещение, пять на пять шагов. Кровать и привинченный к стене стол. Под потолком небольшое окно, выходящее во внутренний двор тюрьмы. Окно забрано толстой решеткой.
Профессор лежал на кровати. Он не пошевелился, даже когда я заглянул в камеру.
– Я что-то чувствую, Ник! – неожиданно сказал Убийца. – Холод!