Тётя Аня охраняла телефон не хуже, чем инкассаторы охраняют брезентовые мешки с деньгами. Пожалуй, тётя Аня была даже эффективнее инкассаторов – ей не требовалось оружие. Пронзительный крик, который вахтёрша поднимала при каждом вопросе «а можно позвонить?», отбивал у студентов всякое желание использовать служебный телефон общежития в личных целях.
– Девке звонить собрался? – грозно спросила меня тётя Аня, набирая запас воздуха в широкую грудь.
– Девке, – честно ответил я и протянул вахтёрше бумажный кулёк с настоящим твёрдым сахаром. – Это вам к чаю.
Тётя Аня растерянно захлопала глазами.
– Ишь ты, смелый, – наконец, сказала она.
Взяла сахар и пододвинула ко мне аппарат, перемотанный синей изолентой.
– Ну, пользуйся. Только другим скажи, что у тебя родственник болеет – дядя, или там двоюродный брат. Вот я и разрешила звонить. А то набегут с сахаром – потом диабет не вылечишь.
– Может, тёща? – задумчиво предложил я.
Тётя Аня с подозрением уставилась на меня.
– Ты женатый, что ли? И девкам звонишь?
Её сухая рука потянулась к телефонному аппарату.
– Шучу, – поспешно сказал я. – Жить не могу без шуток.
– Жить без денег нельзя! – глубокомысленно сказала тётя Аня – И без хорошего мужика. А без шуток – можно. У меня первый муж шутник был. Напьётся – и давай шутить. Один раз в шутку поспорил, что час на морозе без одежды просидит. Ну, и выскочил в окно в одних трусах.
Тётя Аня горько вздохнула.
– И что? – спросил я, надеясь услышать продолжение истории.
– А ничего, – махнула рукой вахтёрша. – Восьмой этаж, вот что. И сугроб не помог. Дошутился. Ты звонить-то будешь?
– Буду, – ответил я и набрал номер Светы.
В трубке послышались длинные гудки.
После третьей неудачной попытки я повесил трубку и вздохнул. Голова после вчерашнего нападения сильно болела. Тошнота к утру, вроде бы, прошла. Но стоило мне выпить кружку чая – как она вернулась и принялась терзать мой желудок рвотными позывами. Пришлось идти в туалет, и чай пропал без пользы.
Немного подумав, я набрал номер деканата.
– Слушаю, – ответил мне равнодушный женский голос.
Я улыбнулся, хотя собеседница никак не могла меня видеть. Но я верил, что искренняя весёлая улыбка делает разговор легче. Даже если эту улыбку видишь только ты, и то в зеркале.
– Это студент второго курса Гореликов. Скажите, пожалуйста, как я могу поговорить с Валентином Ивановичем Миропольским? У меня для него важная информация.
– Декана сейчас нет – голос в трубке был холоден, словно каменный валун за Полярным кругом.
– А вы можете позвонить ему домой? – упорствовал я. – Или дайте мне его домашний номер. Это очень важная и срочная информация.
– Номера преподавателей студентам не даём! – отрезала сотрудница.
– Позвоните ему сами и передайте, что дело касается Ганзейского союза. Валентин Иванович поймёт. Если не позвоните – я скажу Валентину Ивановичу, что пытался с ним связаться, но вы мне помешали.
Бывают такие люди, в общении с которыми лёгкая угроза просто необходима. Иначе они пропускают слова собеседника мимо ушей.
– Ждите у телефона и никуда не уходите, – велел мне женский голос в трубке. Его температура понизилась до уровня космического холода. У меня даже озноб по коже пробежал.
В трубке раздались короткие гудки. Я повесил трубку на рычаги и облокотился на стойку.
– Тёть Ань, я подожду? Обещали перезвонить из деканата.
– Да жди хоть до снега! – махнула рукой вахтёрша. – Только больше никому звонить не давай. Поймаю – никакого тебе телефона, понял?
С этими словами вахтёрша ушла в служебное помещение и загремела там посудой. Через минуту послышалось бульканье воды, а ещё через две минуты зашумел закипающий чайник.
Внезапно телефон зазвонил. Звонок был таким пронзительным, что я вздрогнул и торопливо схватил трубку.
– Алло?
– Гореликов? – спросил меня голос Валентина Ивановича. – Приходи ко мне в семь часов вечера. Записывай адрес.
Сильно удивившись, я записал домашний адрес декана. Я ожидал, что Валентин Иванович предложит мне встретиться в деканате, когда будет в институте. Или вообще ничего не предложит.
До семи вечера была уйма времени, а жил декан на Садовой улице – полчаса троллейбусом от общежития.
Я снова набрал номер Светы, и снова никто не снял трубку.
Выбора не было. Придётся идти к девушке домой и надеяться, что там хоть кто-то будет.
Я поднялся в комнату. Ни Севки, ни Мишани не было. Севка ушёл к Оле, а Мишаня был в институте – добросовестно помогал Валерию Михайловичу переводить документы из сундука. Надобности в этом не было – в институте хватало квалифицированных переводчиков с немецкого. Но Валерий Михайлович держал слово, и Мишаня участвовал в работе, чтобы потом на её основе написать диплом.
Расстелив брюки на покрывале, я воткнул в розетку утюг и намочил кусок чистой марли. Эх, где вы, джинсы, которые я так любил носить в прошлой жизни? Прочные, удобные, немнущиеся.
Наверное, сейчас в Ленинграде тоже можно достать джинсы у фарцовщиков. Но стоят они космических денег, да и достаются не просто так, а по знакомству. А у меня таких знакомств пока не было.
Пока я отпаривал брюки, сообразил, что занимаюсь ерундой. Никакой гарантии, что Света окажется дома, у меня не было. Да и девушка прекрасно знала номер телефона общежития. Могла бы сама позвонить и передать хоть что-то через тётю Аню.
Я надел брюки и свежую рубашку, запер комнату и снова спустился вниз.
Тётя Аня, от души напившись чаю, скучала за вязаньем.
– Тёть Ань, мне никто не звонил? – на всякий случай, спросил я.
– Никто, – ответила вахтёрша, не поднимая головы от спиц.
Ну, что ж. Пойду в библиотеку и снова просмотрю все материалы по Ганзейскому союзу, решил я. Теперь я примерно понимаю, что искать – письма, распоряжения. В общем, всё, что относится к управлению орденом. Если смотреть с этой точки зрения – даже во вчерашних материалах может оказаться множество полезных деталей.
Неторопливо идя по улице, я часто оглядывался по сторонам, изображая любопытного туриста. Внимательно рассмотрел лепной карниз дома на Среднем проспекте. Остановился возле длинного стенда с наклеенной на нём свежей газетой и вдумчиво прочитал какую-то нудную статью об успехах передовых животноводческих хозяйств.