Эмбрионы

Внезапно моё внимание привлекает негромкий шум снаружи. Это уже рядом, и это точно человек.

Подхожу к проёму окна. Делаю это тихо, стараясь не выдать себя. Так крадётся кот, учуявший собаку. Осторожно выглядываю и вижу мужчину.

Вокруг здания есть бетонная площадка. Шириной метров двадцать. Не знаю, как её использовали раньше. Может, ставили машины или складывали продукцию.

Незнакомец притащил откуда-то несколько деревянных ящиков. На одном сидит. Второй водрузил на третий – получился стол.

Его голова опущена, а я на несколько этажей выше. Шанс, что он меня заметит, минимальный. Это хорошо.

Если он повернётся в мою сторону, я сразу спрячусь.

Наверное, это не совсем правильно – подглядывать за другим человеком. Но что мне остаётся делать? Выход из здания прямо за его спиной. Я не ниндзя, чтобы незаметно прошмыгнуть. Остаётся ждать и надеяться, что ему не взбредёт в голову зайти сюда и подняться по лестнице.

Хотя я именно так и поступил.

Теперь я вижу лицо незнакомца в профиль. Я старательно вглядываюсь. Время от времени он наклоняется и копошится в рюкзаке, стоящем у его ног.

У меня есть возможность рассмотреть другого человека. В последнее время такое случается редко. Зато всевозможные ботинки и кроссовки я изучил отлично.

Ему около пятидесяти. Я бы предположил, что он занимается спортом: он хорошо сложён. На макушке видна матовая лысина.

Но есть одна странность. Его одежда. Под пиджаком – чёрная рубашка с белой вставкой на воротнике. В американских фильмах так одеваются священники. Невольно, по привычке, я даю ему прозвище. Священник.

Вообще-то мне нужно повнимательнее рассмотреть его обувь, но с такого расстояния это невозможно.

Только теперь я обращаю внимание на то, что именно он доставал из рюкзака и выкладывал на столик из ящиков.

Вижу бутылку красного вина, бокал и какой-то круглый предмет. Не могу разглядеть, что это.

В следующее мгновение он опускается на колени, и до меня доносится невнятное бормотание. Наверное, так он молится.

Очень похоже на какую-то секту. Надеюсь, обойдётся без жертвоприношений. Становится не по себе. Уже жалею, что вышел сегодня из дома. Если задержусь, то придётся идти подворотнями, чтобы встретить как можно меньше людей.

Голос незнакомца становится громче, и я понимаю, что он молится на неизвестном мне языке. Потом он берёт с ящиков белый круг и поднимает над головой. Это лепёшка. Он разламывает её и кладёт обратно.

Теперь в его руках бокал с красным вином. Он вскидывает руку и громко кричит три раза:

– Жизнь в крови! Жизнь в крови! Жизнь в крови!

От этих воплей по всему телу пробегают мурашки, но я не могу оторвать взгляд.

Он опрокидывает бокал – и вино выливается тонкой струйкой. Затем садится за стол и спокойно ест лепёшку.

В этот момент я делаю неосторожное движение рукой. Маленький камешек срывается вниз и громко ударяется о бетон. Я успеваю присесть, прежде чем странный мужчина обернётся.

Сердце стучит так сильно, что прижимает меня к стене. Так проходит несколько минут. Сидеть на корточках неудобно, ноги затекают, но самое главное – солнечный свет заполняет комнату. Очень хочется быстрее очутиться дома.

Наконец я не выдерживаю и осторожно выглядываю через оконный проём. Ящики стоят, но рядом никого нет.

Тихонько спускаюсь по лестнице. Всё тело напряжено: мне кажется, что кто-то может наброситься на меня.

Подхожу к месту странного ритуала. Нужно убедиться, что мужчина был на самом деле и мне не привиделось.

Страх сойти с ума – один из самых навязчивых. Приходится всё время проверять происходящее: не рехнулся ли ты окончательно. Так мальчишки осторожно пробуют ногой первый лёд.

На верхнем ящике рассыпаны крошки и лежат маленькие кусочки чего-то печёного. Беру один и растираю между пальцев. Очень похоже на обычную пшеничную лепёшку, только суховатую на ощупь.

Оглядываюсь и вижу тёмный, напоминающий свернувшуюся кровь след от вина.

Делаю пару снимков на телефон, чтобы позже показать Серёге. Пусть подтвердит, что тоже это видит.

Разворачиваюсь и быстрым шагом иду в сторону дома. Хотя день только начинается, на сегодня мне достаточно приключений.

Глава вторая

Тик-так. Тик-так. Секундная стрелка настенных часов движется в одном ритме с постукиванием моего сердца. Ровно шестьдесят ударов в минуту. Значит, я спокоен и терапия хоть немного помогает.

Этот кабинет – одно из немногих мест, где я чувствую себя в безопасности. Правда, так было не всегда.

В самом начале я волновался. Нервничал, пыхтел, с трудом отвечал на вопросы. Но постепенно всё изменилось. Виктория каким-то образом настроилась на мою частоту. Видимо, она хороший врач.

Она старше меня на десять лет, но просит называть её только по имени. Никаких отчеств. И это, кажется, тоже часть терапии.

Тик-так. Тик-так. Кресло для пациентов очень удобное. Принимает форму тела, обволакивая уютом.

У Виктории красивые карие глаза. Правда, сильно мне не доверяйте. Я не очень понимаю в таких вещах. Легче рассказать про её любимую обувь.

В книгах пишут: У неё были чудесные зелёные глазки. Или голубые. Или – какие ещё бывают?

Если бы вы спросили меня, как выглядела Виктория в нашу первую встречу, то я бы рассказал про её туфли. Чёрные, со средними каблуками и позолоченной застёжкой на ремешке. Она кокетливо скрещивала ноги, поджимая их под себя. Вот что я тогда увидел.

Тик-так. Тик-так. Ощущение безмятежности может оказаться мнимым в любой момент. На всякий случай прислушиваюсь к кишечнику. Он ведёт себя тихо – как и положено, когда я спокоен.

Раньше, на первых сеансах и у других врачей, я часто волновался. Не знаю, как это устроено, но нервная система считает кишечник своим продолжением. Беспокойство давило на него со страшной силой.

Обычно я терпел до последнего в надежде, что позывы прекратятся. Пока не становилось совсем невмоготу. Пока живот бурным урчанием не давал понять, что дальше ждать точно не стоит. Красный и сконфуженный, я просился выйти на несколько минут.

Один врач сказал, что это синдром раздражённого кишечника, возникший на фоне моего основного расстройства.

Тик-так. Тик-так. Настенные часы за моей спиной большие, с широким деревянным ободом. Это счётчик денег. Каждое движение тоненькой стрелки – чуть больше одного рубля. За сорок минут набегает две с половиной тысячи. Можно вообще не открывать рот, и всё равно получится нужная сумма.

Поэтому лучше говорить. Хотя бы иногда. Будет не так жалко потраченных денег.

Тик-так. Тик-так. Ещё несколько рублей в копилку психотерапевта.

Задумавшись, делаю навязчивый жест. Касаюсь рукой живота. Под кофтой ощущаю металлическую твёрдость. Чувствую холод стали и резко отдёргиваю руку. Становится страшно, что Виктория заметит моё движение и догадается, что я что-то скрываю.

– Тебе кто-то написал? – спрашивает она. Решила, что это телефон.