Битва за Любовь. Книга первая

Потому что сама возможность найти любовника появляется лишь в определенное время, а именно тогда, когда приходит потребность в телесной ласке. С половым созреванием мы накапливаем огромное количество бушующей боли, которую обычно называют страстью. Страсть – это боль, находящаяся посередине между любовью и страданиями. Она совершенно не случайна, потому что именно она загоняет живые существа в состояние продолжения рода. Это какое-то устройство, понуждающее живые существа принимать муки деторождения.

Страсть снимается только ласками. А поскольку источник этой боли – те самые члены, которые обеспечивают деторождение, то крайние ласки ведут к оплодотворению и зачатию. Всё это может происходить и без любви, даже с помощью пробирки.

Но оплодотворение означает творение плода. Если вы без любви сотворили плод, он будет расти и развиваться, а потом еще и родится, женщина, которая понесет его, резко потеряет в способности выживания, она станет слаба и уязвима. Ей понадобится забота, а для этого нужен уже не любовник, а муж. И на время беременности, и на время воспитания детеныша. Поэтому женщины так озабочены тем, любит ли их избранник, с которым они ложатся в постель…

Вот, на мой взгляд, истинное происхождение брака. Кто-то должен помочь женщине воспитать ребенка, и выбор прост: либо это делает отец, либо общество, которое позволяет свободные связи и не обязывает мужчин жениться на своих забеременевших любовницах и не запрещает девушкам вступать в половые связи до брака.

В действительности, в любом случае общество участвует в решении этой задачи. Оно либо следит за тем, чтобы мужчина брал на себя обязательства по заботе о жене и детях, либо оно берет эти обязанности на себя. Мы живем в обществе, где по обычаю общество помогает женщине только до ее замужества. Дальше это обязанности мужа. Но советское общество добавило к этому обычаю заботу о матерях-одиночках. И этот обычай сохраняется до сих пор, хоть и слабо. Тем не менее, мы должны понимать, что это означает общество смешанного типа. Возможно даже, наше общество вообще меняется, медленно перерастая в такое, где институт брака отомрет, а будет свободная любовь, покрываемая государственной поддержкой матерей.

Что лучше, я не знаю. Но мы воспитаны в определенной культуре, которая проявляется в каждом из нас, и если хотим себя познать, должны заглянуть в эти слои своего сознания. И там мы обнаруживаем и культуру браков по расчету, когда женщина просто пользуется мужскими слабостями, чтобы заполучить себе источник жизнеобеспечения. И никакой любви тут нет.

И культуру мужской свободы, когда поведением мужчины правит грубое правило: наше дело не рожать – сунул, вынул и бежать!

Но есть и слои ожидания или поиска любви, называемые романтическими. Слои сознания, в которых живет смутный образ принца на белом коне или спящей красавицы, которая спит только для тебя, только в ожидании твоего поцелуя…

Вряд ли мы можем сказать, что эти образы, живущие в наших душах, врожденные, то есть пришедшие с нашей душой из прошлых жизней. Образы всегда набираются нами здесь. Но вот само ожидание любви, ожидание того, кто однажды обязательно должен прийти или встретиться, и это будет твоя половинка, определенно свойственно нашим душам. Думаю, оно живет в них и вне наших земных воплощений…

Тела не знают любви, они знают лишь потребность в ласке. Любовь – это то, что наполняет души. Поиск любви – это поиск родной души, с которой можно слиться. И доверить себя, когда тело вынуждает тебя пойти на новый, после самого воплощения, виток страданий, можно только тому, кто тебя любит. Только любовнику. Довериться тому, кто лишь попользовался твоим телом, нельзя – его дело не рожать…

Поэтому женщины непроизвольно проверяют и проверяют своих избранников, вслушиваясь в их голос, вглядываясь в их глаза…

Глава 3. Культурно-историческая психология любви

Если любовь связана с душевностью и душой, значит, она предмет науки о душе, то есть психологии. Раз при этом мы видим, что в нашем понятии о любви присутствуют слои, к тому же связанные с культурой, следовательно, изучать это понятие надо культурно-исторически.

КИ-психологический подход хорош тем, что он позволяет выйти на прикладную психологическую работу, без которой изучение любви просто бессмысленно. Зачем нам читать еще одну безумно-научную песню о том, чего автор не понимает?! Любовь – это слишком жизненно, чтобы читать о ней одно, а в жизни делать другое. Прикладная психология позволяет устранить двойственность из жизни и опробовать на себе то, о чем пишут в умных книжках.

Первое, что необходимо сделать, чтобы понять любовь, – понять себя. Понять себя, конечно, в отношении любви. Это вовсе не простое дело, если вспомнить, сколько странностей было у каждого в жизни, когда дело доходило до любви. Но отступать нельзя – любовь занимает слишком много места в наших жизнях и сознании. Поэтому есть смысл как раз на странности и обратить внимание: если они есть, значит, ваше сознание в этом месте неоднородно и не просто. А точнее, сложно.

То есть сложено из множества слоев. Естественно, это слои образов, ничего другого в сознании не существует. Но образы бывают разные. Бывают простейшие истоты – далее не разложимые образы впечатлений. Бывают составленные из них исты, – говоря платонически, идеи каких-то вещей или явлений. Бывают образцы, по которым мы водим себя в поведении. И бывают понятия и обобщающие понятия, которыми разум вершит нашу жизнь.

Если мы обнаруживаем, что в любви хоть чуточку непредсказуемы для самих себя, значит, сложны или неоднородны сами наши понятия о любви. А если при этом я могу сказать про себя, что мои понятия о любви сложны, значит, этих понятий у меня к тому же несколько. Что, кстати сказать, само по себе странно… не правда ли?

Как может быть у меня одновременно несколько понятий об одном и том же? Попробуйте представить себе это. Вот перед вами книга, вы глядите на нее и осознаете, что у вас одновременно несколько понятий об этой вещи. Странно? А в отношении любви не странно, и наш язык нас выдает: наши понятия о любви сложны и неоднородны. Отсюда и странности.

Прикладная КИ-психология начинается с того, чтобы упахтать свое понятие о том, что вы собрались исследовать. Понятие «пахтать» применяли мазыки. Означает оно, если помните, сбивать масло из сметаны. Иначе говоря, превращать нечто жидкое и размазанное в твердое и очень определенное.

Вглядитесь в это объяснение. В нем я показал сам подход, который мы и должны применять к понятиям. Вот я сказал вначале слово «пахтать». Оно может звучать знакомо, как слово «любовь». Но за ним – пустота или суета невнятных образов. Тогда я сказал: пахтать – это сбивать масло из сметаны. Эти слова можно даже принять за определение. И словари – от толковых до самых научных – частенько дают именно такие определения понятий. Однако это вовсе не определение – это описание.

Я создал образ, нарисовал картину, которую вы увидели. Тем не менее, прочитав слова: пахтать – это сбивать масло из сметаны, – вы могли почувствовать, как в вас прозвучало: ага, теперь у меня есть понятие о том, что такое пахтать! Дал ли это понятие я своим «определением»? Нет, мое определение – недоопределение. Оно – всего лишь образ, который позволил вам создать свое понятие о пахтании.

Очень даже возможно, что при этом вы неверно увидели то, как пахтали масло в старину. А может, и вообще не увидели, просто вам стало понятно, что со сметаной что-то делают, как с кремом для торта, например, когда его сбивают, после чего она превращается в масло. И еще вероятней, что вы не увидели тех деревянных маслобоек, в которых это делалось людьми, применившими этот образ к сознанию.

Ваше понятие о пахтании смутно и расплывчато. И вы вовсе не обязательно узнаете, что бабушка, к которой вы приехали в гости в деревню, пахтает масло. У вас вроде бы уже появилось понятие, но оно еще смутно и расплывчато. Под него может подойти что угодно, к примеру, замешивание теста или разведение закваски для солода. Такому понятию надо поставить пределы, определить его, чтобы сходные с ним действия не узнавались в рамках этого понятия. Тогда оно станет точным и рабочим.

И я дал эти пределы, добавив к описанию действия ещё и описание сути этого действия: превращать нечто жидкое и размазанное в твердое и очень определенное.

Возможно, это и не лучшее определение пахания, но нам сейчас важно не оно, а то, как ведется работа с понятиями. Все они имеют имена, иначе мы не в состоянии ни узнавать их, ни даже понимать, что они у нас есть. Все имеют описания действий. И все имеют определения. Определения эти можно уточнять. К примеру, я могу уточнить сделанное определение пахтания так: сбивать кашеобразное в комок, который можно взять руками.

Уточнение мое опять же будет неточным и даже более похожим на уточнение не определения, а описания. Но это не важно, важно лишь то, что, обретя понятия, мы именно так и уточняем их всю жизнь, подбирая все попадающиеся нам по жизни черточки к каждому из имеющихся у нас понятий. В итоге понятия могут быть слегка путанными, и в них описания переплетаются с определениями, но это вполне разумные орудия, которым мы являемся хозяевами.

Но хозяевами мы являемся далеко не всему. Кое-что мы не создаем, собирая черту за чертой, а берем целиком. А что-то даже не берем, а обнаруживаем уже готовым в своем сознании, к примеру, после болезни.

Вот к чему отнести такие слова: любовь – это не вздохи под луной? Это описание любви? Или это её определение? Может быть, отрицательное определение? Понять это стоит, потому что подобные словечки или мудрости поражают наше воображение и живут в сознании целиком. Понять это высказывание нельзя, оно бессмысленно, но цепляет душу. Поэтому в отношении его работает правило: верую, ибо абсурдно!

Молодая душа, услышав такие слова от мудрого поэта, понимает, что ничего не понимает в любви! И что любовь – это не просто не вздохи под луной, это вообще совсем не то, что она о любви думала! Иначе говоря, любовь надо понимать иначе, чем ты уже понимал. И вот старое понятие отменяется, а я начинаю торопливо искать себе новое, обращаясь ко всем знающим людям.

При этом мое старое, детское понятие никуда не исчезает, оно хранится в моем сознании. А знающими людьми оказываются такие же недоумки, как и я, потому что понять, кто есть мои друзья, можно, исходя из того, кто есть я. Друзей я подбираю по себе, у них и учусь. Чему меня научат в том возрасте, когда я пытаюсь понять любовь не сам, а с помощью друзей и подруг, не важно. Важно, что эта каша живет в каждом из нас, отчетливо осознаваясь как живое понятие о любви.

И именно с ним я нахожу однажды того, с кем проведу изрядную часть жизни. Мы живем, в надежде найти любовь, но в том понятии о любви, которое заложила молодежная среда, и потому долго не можем рассмотреть, где тут что. Мы требуем от своего избранника соответствия каким-то образцам, которые есть признаки любви, а любовь промаргиваем.

К примеру, когда девушка целуется, должна ли она закрывать глаза? И если закрывает, то это означает, что она страстно любит? Или наоборот, что она его видеть не хочет вблизи или просто стесняется того бессмысленного действия, которое вынуждена делать? А почему она при этом целуется? Точнее, почему она позволяет муслякать себя? Не потому ли, что поцелуи – признак любви? Как и страстные стоны, которые надо при этом издавать?..

Это юношеское понятие о любви очень незрело, но оно все же лучшее, что мы имеем, потому что через несколько лет в браке всё так приедается, что понятие это тоже уходит прочь. И мы живем как во сне, в котором спим, едим, трахаемся, изменяем, ненавидим, скучаем, снова трахаемся, пьем, травим друг друга, миримся в постели, работаем, изменяем, заражаемся венерическими болезнями, травим друг друга, разводимся…

Но если не разводимся и добиваем совместную жизнь до старости, то однажды, уже перед самой смертью, вспоминая прошлое мы обнаруживаем, что ничего лучше тех глупостей, которыми мы жили в юности, в нашей жизни не было… А потом ваш постылый супруг помирает, и вдруг вы понимаете, что эта тупая скотина или злобная тварь жила рядом с тобой столько лет только потому, что любила… А ты проморгал, ты не позволил себе распознать те искорки настоящего, что и были любовью.

Не позволил, потому что всегда знал, что такое любовь. Знал теми самыми понятиями, которые создавал себе всю жизнь.

Знал, вместо того, чтобы просто видеть…

Глава 4. Понятие о любви

Не знаю, удалось ли мне показать, что причиной многих странностей и сложностей в любви являются сложные и путанные понятия, которые мы о ней имеем. Но надеюсь, что это и так понятно.

Допускаю, что понятно и то, что сложность этих понятий возникает как сложенность их из множества понятий, приходящих к нам в разном возрасте и из разных источников. Попросту говоря, у нас нет единого понятия о любви, а есть много разных понятий о чем-то, что зовется любовью. Зовется, значит, имеет одинаковое имя «любовь», но при этом, в сущности, является разными вещами. Иначе разные понятия не возникли бы – разум уж слишком точен в своей работе, чтобы позволить себе иметь два разных понятия об одном и том же.

Мы имеем не разные понятия о любви, а разные понятия о том, что зовем любовью.

Это означает, что мы не понимаем, что есть любовь, а что принято ею считать в разных культурных слоях и сообществах. К тому же, очевидно, что, имея множество разных заимствованных из культуры образов того, что такое любовь, мы не имеем собственного понятия о ней.

В действительности, эта очевидность обманчива.

Мы все знаем, что такое любовь, а зная, имеем и понятие о ней. Но не верим себе. Просто потому, что предпочитаем верить тем людям, которые поумнее нас. Но как такое возможно? Представьте себе, что вы хотите выпить воды, но не верите своему вкусу и ищете научного руководства в деле выпивания воды. И будете пить то, на чем висит авторитетная этикетка, подтверждающая, что эта жидкость вода. В научной лаборатории это правильный подход, но на кухне…

Впрочем, пример не совсем удачный, потому что сейчас с водой так же плохо, как и с любовью. Иной раз и святую воду лучше отдать на химическую экспертизу. Но приведу пример более глубинный: нужно ли вам мнение авторитетов, чтобы понять, что сосущее чувство в желудке, которое вы испытываете, есть голод. А давящая боль внизу живота – позывы к мочеиспусканию?

Вот и с любовью, мы все прекрасно знаем, что это такое, но предпочитаем почему-то собирать мнения. Почему?

Ответ может быть только один: нам нужна не любовь, а то, что дают эти мнения. А что они могут давать? Просто подумаем: если это мнения общественные, то есть мнения определенных сообществ, значит, используя их, мы играем в какие-то игры сообществ или с сообществами. Народная психология называла их мышлением свойства. То есть поведением, которое имеет целью сделать тебя своим в каком-то сообществе. А точнее, в избранном тобою сообществе.

И вот мы нахватываем знания о том, что такое любовь, как знания об определенном поведении, которое принято в том сообществе, где ты хочешь занять хорошее место. Это определённо видно по тому, как компьютерное сообщество, комса, развращает девочек, которые хотят с ними дружить. Компьютерному мальчику не хватает времени на жизнь, компьютер съедает все. Поэтому он перекладывает на компьютер и задачу ухаживания за девочками. Попросту, обрабатывает всех желающих войти в это сообщество девочек порнографией, добиваясь простой вещи: когда девочка наконец прорвется к своему сетевому знакомому, она должна быть уже в готовности быстро раздеться и лечь на диван. А потом незаметно исчезнуть, оставив своему благодетелю пару банок дешевого пивка…

Точно так же навязывают свои понятия о любви и все остальные сообщества. А мы их берем. Почему? Потому что они ключи от этих сообществ, орудия, обеспечивающие узнавание тебя в них как своего. А это значит, что понятия об общественной любви просто не могут быть одинаковыми. Мы их коллекционируем на случай надобности. А потому путаемся в них, когда приходит настоящее…

Вот вопрос: что же делать? Нужно ли освободиться от собрания понятий об общественной любви? И нужно ли создать собственное понятие о любви? Как кажется, ответ очевиден. Но не спешим.

Во-первых, всё это собрание накопилось у нас не случайно. Оно нужно нам для выживания. И даже больше: мы же лезем в те сообщества, которые избрали, не случайно. Сквозь них пролегает наш путь к главной Задаче воплощения, к Скуме. Значит, эти понятия – ключи к ней.