Народные сказки А. Афанасьева, рассказанные А. Шевцовым. Выпуск 4

Кто это был, придумавший сказывать сказки? Узнаем ли мы хоть когда-то?..

Ведьма и Солнцева сестра

В некотором царстве, далеком государстве, жил-был царь с царицей, у них был сын Иван-царевич, с роду немой. Было ему лет двенадцать, и пошел он раз в конюшню к любимому своему конюху. Конюх этот сказывал ему завсегда сказки, и теперь Иван-царевич пришел послушать от него сказочки, да не то услышал.

– «Иван-царевич! – сказал конюх. – У твоей матери скоро родится дочь, а тебе сестра; будет она страшная ведьма, съест и отца, и мать, и всех подначальных людей; так ступай, попроси у отца что ни есть наилучшего коня – будто покататься, и поезжай отсюдова, куда глаза глядят, коли хочешь от беды избавиться».

Иван-царевич прибежал к отцу и с роду впервой заговорил с ним; царь так этому возрадовался, что не стал и спрашивать: зачем ему добрый конь надобен? Тотчас приказал, что ни есть наилучшего коня из своих табунов оседлать для царевича. Иван-царевич сел и поехал, куда глаза глядят.

Долго-долго он ехал; наезжает на двух старых швей и просит, чтоб они взяли его с собой жить. Старухи сказали: «Мы бы рады тебя взять, Иван-царевич, да нам уж немного жить. Вот доломаем сундук иголок да изошьем сундук ниток – тотчас и смерть придет!» Иван-царевич заплакал и поехал дальше.

Долго-долго ехал, подъезжает к Вертодубу и просит: «Прими меня к себе!»

– «Рад бы тебя принять, Иван-царевич, да мне жить остается немного. Вот как повыдерну все эти дубы с кореньями – тотчас и смерть моя!» Пуще прежнего заплакал царевич и поехал все дальше да дальше.

Подъезжает к Вертогору; стал его просить, а он в ответ: «Рад бы принять тебя, Иван-царевич, да мне самому жить немного. Видишь, поставлен я горы ворочать; как справлюсь с этими последними – тут и смерть моя!» Залился Иван-царевич горькими слезами и поехал еще дальше.

Долго-долго ехал; приезжает, наконец, к Солнцевой сестрице. Она его приняла к себе, кормила-поила, как за родным сыном ходила. Хорошо было жить царевичу, а все нет-нет, да и сгрустнется: захочется узнать, что в родном дому деется? Взойдет, бывало, на высокую гору, посмотрит на свой дворец и видит, что все съедено, только стены осталися! Вздохнет и заплачет. Раз этак посмотрел да поплакал – воротился, а Солнцева сестра спрашивает: «Отчего ты, Иван-царевич, нонче заплаканный?» Он говорит: «Ветром в глаза надуло».

В другой раз опять то же; Солнцева сестра взяла да и запретила Ветру дуть. И в третий раз воротился Иван-царевич заплаканный; да уж делать нечего – пришлось во всем признаваться, и стал он просить Солнцеву сестрицу, чтоб отпустила его, добра молодца, на родину понаведаться. Она его не пускает, а он ее упрашивает; наконец упросил-таки, отпустила его на родину понаведаться и дала ему на дорогу щетку, гребенку да два моложавых яблочка; какой бы ни был стар человек, а съест яблочко – вмиг помолодеет!

Приехал Иван-царевич к Вертогору, всего одна гора осталась; он взял свою гребенку и бросил во чисто? поле: откуда ни взялись – вдруг выросли из земли высокие-высокие горы, верхушками в небо упираются; и сколько тут их – видимо-невидимо! Вертогор обрадовался и принялся за работу.

Долго ли, коротко ли – приехал Иван-царевич к Вертодубу, всего три дуба осталося; он взял щетку и кинул во чисто? поле: откуда что? – вдруг зашумели, поднялись из земли густые дубовые леса, дерево дерева толще! Вертодуб обрадовался, благодарствовал царевичу и пошел столетние дубы выворачивать.

Долго ли, коротко ли – приехал Иван-царевич к старухам, дал им по яблочку; они съели, вмиг помолодели и подарили ему рушничок: как махнешь рушничком – станет позади целое озеро!

Приезжает Иван-царевич домой. Сестра выбежала, встретила его, приголубила: «Сядь, – говорит, – братец, поиграй на гуслях, а я пойду – обед приготовлю». Царевич сел и бренчит на гуслях; выполз из норы мышонок и говорит ему человеческим голосом: «Спасайся, царевич, беги скорее! Твоя сестра ушла зубы точить».

Иван-царевич вышел из горницы, сел на коня и поскакал назад; а мышонок по струнам бегает, гусли бренчат, а сестра и не ведает, что братец ушел. Наточила зубы, бросилась в горницу, глядь – нет ни души, только мышонок в нору скользнул. Разозлилась ведьма, так и скрипит зубами, и пустилась в погоню.

Иван-царевич услыхал шум, оглянулся – вот-вот нагонит сестра; махнул рушником – и стало глубокое озеро. Пока ведьма переплыла озеро, Иван-царевич далеко уехал. Понеслась она еще быстрее… вот уж близко! Вертодуб угадал, что царевич от сестры спасается, и давай вырывать дубы да валить на дорогу; целую гору накидал! Нет ведьме проходу! Стала она путь прочищать, грызла-грызла, насилу продралась, а Иван-царевич уж далеко.

Бросилась догонять, гнала-гнала, еще немножко… и уйти нельзя! Вертогор увидал ведьму, ухватился за самую высокую гору и повернул ее как раз на дорогу, а на ту гору поставил другую. Пока ведьма карабкалась да лезла, Иван-царевич ехал да ехал и далеко очутился.

Перебралась ведьма через горы и опять погнала за братом… Завидела его и говорит: «Теперь не уйдешь от меня!» Вот близко, вот нагонит! В то самое время подскакал Иван-царевич к теремам Солнцевой сестрицы и закричал: «Солнце, Солнце! Отвори оконце».

Солнцева сестрица отворила окно, и царевич вскочил в него вместе с конем. Ведьма стала просить, чтоб ей выдали брата головою; Солнцева сестра ее не послушала и не выдала. Тогда говорит ведьма: «Пусть Иван-царевич идет со мной на весы, кто кого перевесит! Если я перевешу – так я его съем, а если он перевесит – пусть меня убьет!» Пошли; сперва сел на весы Иван-царевич, а потом и ведьма полезла: только ступила ногой, как Ивана-царевича вверх и подбросило, да с такою силою, что он прямо попал на небо, к Солнцевой сестре в терема; а ведьма-змея осталась на земле.

Гуси-лебеди

Ты так много знаешь сказок, мой друг, что пора родиться вопросу, а что ты знаешь о самих сказках? Вот, к примеру, когда возникают сказки? Некоторые считают, что сказки – это осколки мифов. Другие, что они архаичнее мифов. Но, пожалуй, самое обоснованное мнение таково, что сказки – это итог «осевого времени», как назвал Карл Ясперс середину первого тысячелетия до нашей эры, когда рождаются основные мировые религии и философии.

Мы все знаем, что было такое удивительное время, примерно, с седьмого по четвертый века до нашей эры, когда в мире воплотилось множество мудрецов в разных странах – Лао-Цзы, Кун-Цзы (Конфуций), Чжуан-Цзы в Китае, Будда, Шанкара, Патанджали в Индии, Зороастр в Иране, пророки в Израиле, философы, начиная с семи мудрецов, в Греции. А сколько осталось безвестными!

Это было время, когда рассыпалась древность, когда Веды больше не могли справляться с упорядочиванием этого мира, в котором появилось железо. Кшатрии, аристократы, в общем, каста воинов, рвались к власти, отодвигая жрецов, хранивших древнюю мудрость. И нужно было как-то остановить разнос, в который пошел мир. Мудрые люди пришли и дали людям учения – где-то это были религии нового толка, где-то философии или ритуалы.

Но был кто-то, подобный нашему Бояну, кто принес людям сказку. Так же как Прометей, обучавший ремеслам и управлению внутренним огнем, этот великий человек научил людей искусству преобразования себя, описав путь, как путешествие героя сказки. И разбросал эти знания по миру, чтобы они не умерли, если будут достоянием одного народа.

В основе всех волшебных сказок лежит главный миф наших предков – миф о возвращении собственной души, которая затерялась в этом мире. Это возвращение на деле оказывается возвращением тех способностей, которыми должна обладать первозданная душа. Но не обладает, потому что воплощение отбирает у нее память…

Что нужно сделать, чтобы память вернулась?

Перестать спать, пробудиться и принять себя и этот мир. А его, ой, как не хочется принимать, ведь в нем все не так, как ты привык дома, у своих батюшки и матушки… И в нем опасно!

Что должно пробудиться в твоей душе, мой друг, чтобы ты принял эти испытания взамен сладкого сна?

Гуси-лебеди

Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький. «Дочка, дочка! – говорила мать. – Мы пойдем на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, купим платочек; будь умна, береги братца, не ходи со двора». Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали; посадила братца на травке под окошком, а сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.

Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках. Пришла девочка, глядь – братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда – нету. Кликала, заливалась слезами, причитывала, что худо будет от отца и матери, – братец не откликнулся! Выбежала в чистое поле; метнулись вдалеке гуси-лебеди, и пропали за темным лесом. Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали; девочка угадала, что они унесли ее братца, бросилась их догонять. Бежала-бежала, стоит печка. «Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?»

– «Съешь моего ржаного пирожка, скажу».

– «О, у моего батюшки пшеничные не едятся!» Печь не сказала.

Побежала дальше, стоит яблонь. «Яблонь, яблонь, скажи, куда гуси полетели?»

– «Съешь моего лесного яблока, скажу».

– «О, у моего батюшки и садовые не едятся!»

Побежала дальше, стоит молочная речка, кисельные берега. «Молочная речка, кисельные берега, куда гуси полетели?»

– «Съешь моего простого киселика с молоком, скажу».

– «О, у моего батюшки и сливочки не едятся!»

И долго бы ей бегать по полям да бродить по? лесу, да, к счастью, попался еж; хотела она его толкнуть, побоялась наколоться и спрашивает: «Ежик, ежик, не видал ли, куда гуси полетели?»

– «Вон туда-то!» – указал.

Побежала – стоит избушка на курьих ножках, стоит-поворачивается. В избушке сидит баба-яга, морда жилиная, нога глиняная; сидит и братец на лавочке, играет золотыми яблочками. Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла; а гуси за нею в погоню летят; нагонят злодеи, куда деваться? Бежит молочная речка, кисельные берега. «Речка-матушка, спрячь меня!»

– «Съешь моего киселика!» Нечего делать, съела. Речка ее посадила под бережок, гуси пролетели. Вышла она, сказала: «Спасибо!» и опять бежит с братцем; а гуси воротились, летят навстречу. Что делать? Беда!

Стоит яблонь. «Яблонь, яблонь-матушка, спрячь меня!»

– «Съешь мое лесное яблочко!» Поскорей съела. Яблонь ее заслонила веточками, прикрыла листиками; гуси пролетели. Вышла и опять бежит с братцем, а гуси увидели – да за ней; совсем налетают, уж крыльями бьют, того и гляди – из рук вырвут!

К счастью, на дороге печка. «Сударыня печка, спрячь меня!»

– «Съешь моего ржаного пирожка!» Девушка поскорей пирожок в рот, а сама в печь, села в устьецо. Гуси полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели.

А она прибежала домой, да хорошо еще, что успела прибежать, а тут и отец и мать пришли.

Козел и баран