ОПХ

– Нет, как-то мимо прошли с Константином Фёдоровичем.

– Давай зайдём.

В большой комнате с зарешеченными окнами сидела за столом женщина – большеглазая, с волосами, уже тронутыми сединой, с мягкими, оплывшими щеками, тонкими поджатыми губами и скорбно опущенными уголками рта. Ей было около пятидесяти лет. Перед ней стояла электрическая швейная машина, на которой она сшивала большие куски брезента.

– Это Регина Кондратьевна Шнайдер, – представил её Лукашов, – наша инструментальщица. По совместительству верхонки шьёт, зимой чехлы на капоты, сейчас вот палатки на кузова. Скоро уборка. Сам знаешь, требования жёсткие: зерно возить только под палаткой, чтоб ни зёрнышка из кузова не выскочило. На дорогах будут пионерские посты, ребята там принципиальные: взяток не берут, без палатки мимо себя не пропустят.

– Понятно, – сказал я. – Адам Адамович Шнайдер вам кто? – обратился я к инструментальщице.

– Муж. Он вчера с вами на сеновале работал.

– Да уж! Я на скирде барахтался, высунув язык, а ему хоть бы хны: и за себя, и за меня сено укладывал.

– Он с детства привык крестьянничать. А вы где живёте?

– В общежитии.

– Комендантша – моя сестра.

– А я только хотел спросить: она и вы – Кондратьевны. Не частое отчество.

– Вы женаты? – спросила инструментальщица.

– Женат, но жена приедет только через год. Она скоро должна родить, и мы так решили.

– Плохо одному. Придёшь – не варено, не прибрано.

– А вы не скажете, у кого можно молока купить.

– Да хоть у меня. Я живу на улице рядом с общежитием. Найдёте меня – от магазина третий дом. У меня молоко чистое, и цена – как совхоз принимает – по двадцать копеек.

– Спасибо. Во сколько прийти?

– Стадо приходит в девять. К десяти я подою.

Мы вышли из инструменталки.

– Добрая женщина, – сказал я.

– Добрая, – согласился Лукашов. – Только с Зинкой как кошка с собакой.

– Что делят?

– Давняя история… Как-нибудь расскажу. А вообще – бабьи дрязги сам чёрт не разберёт. Я стараюсь не вмешиваться. И тебе не советую.

– А про какой трактор Удалов говорил?

– Номер тридцать-четырнадцать. К-700А. Пойдём, покажу. В новой мастерской стоит.

Пока мы шли, Лукашов рассказал мне историю этого железного страдальца с тракторной фамилией тридцать-четырнадцать:

– У Удалова была секретарша Женька Ветрова, в общем его любовница. В прошлом году перетащила из Барбашей брата Пашку. Барбаши – гиблое место: болота, камыши, грязь – девяносто километров отсюда. Пашка… ну, одним словом, дурак. А она директору лапшу на уши: «Классный тракторист и человек хороший». Выпросила ему новый трактор – этот самый тридцать-четырнадцать. В прошлом году в самую распутицу Пашка попёр на нём в Барбаши за своими пожитками и пропал. Через неделю является: «Я, – говорит, – застрял, пошлите кого-нибудь вытащить меня». Короче, в болоте утопил трактор. Директор матюгов ему отвесил, послал второй К-700. Приехали. А что ты хочешь, трактор больше недели без присмотра, всё снято: аккумулятор, стартер, фары, фонари, проводка выдрана, топливного насоса нет: короче, мёртвый трактор. Дёрнули, не идёт! Вернулись. Через неделю послали два трактора. А там уж и капот сняли, и крылья, и радиатор. Притащили не трактор, а остов. Поставили на машинном дворе. Запчастей нет, восстанавливать нечем и некому. Стоит, сирота. А осенью один чудак на букву «м» наехал на дисковую борону, порезал передние колёса. Директор дал команду: «Снимайте с ветровского!» – он у нас с тех пор так и называется – ветровский трактор. Сняли – зябь-то надо пахать. Стоял он под снегом и дождём до нынешнего марта, как мамонт, упавший на передние ноги. Забоялся директор – вдруг технадзор нагрянет. Что ты – новый трактор! Не работал ещё! Затащили в новую мастерскую, упросили одного старого механизатора, пенсионера, Августа Яновича Берлиса заняться им. Четыре месяца мучился. Теперь немного осталось – проводку установить.

– Ветрова наказали?

– Выгнали, а Женька сама ушла – обиделась, в Райцентре сейчас работает, в ДСУ[5 - Дорожно-строительное управление.].

Лукашов привёл меня в дальний угол новой мастерской, где во весь богатырский рост стоял возрождённый светло-жёлтый «Кировец».

– Красавец! – невольно сказал я.

– Ну что, Леонтьевич? Я своё дело сделал. Когда мастер приедет? – спросил грузный мужчина с одутловатым пористым лицом.

– Это, Август Янович, не моя забота, вот новый заведующий, пусть он думает.

– А в чём проблема? – спросил я.

– У нас слесарь по электрооборудованию не шарит по К-700 и КАМАЗам, приходиться приглашать парня из райцентра – Сашку Костина. Он умница, но сейчас занят, нарасхват мужик. Ничего страшного – год стоял трактор, нехай ещё три дня постоит.

– А мне что делать? Сторожить его?

– Август Янович, ты же знаешь, останется бесхозным, через неделю твои труды насмарку. Три дня ещё потерпи. Напишем тебе какие-нибудь хозработы. Вернее, он напишет. – кивнул он на меня. – Мне-то уже всё до фонаря!

– Я правильно понял: у вас такой нехороший народ, что на три дня трактор нельзя оставить без глазу? – спросил я, когда мы вышли из мастерской.

– Поработаешь, узнаешь.

– Слушай, Саша, оставайся, – искренне сказал я Лукашову. – Хочешь, я попрошу за тебя директора.

– Оно тебе надо? Я ведь алкаш… Могу отчебучить.

– Ты запойный или так?

– Пока так.

– Давай попробуй. Дел-то много. Отопление надо сделать. Я и не знаю, как подступиться.

– У Кости Петухова своя работа, сверхурочно не останется, и вообще ненадёжный мужик. Да и молодой ещё. Ты попроси Емельянова Андрея Сергеевича. Во специалист! В Райцентре работает в комхозе. Но он нарасхват и знает себе цену – по нашим расценкам работать не будет.

– А как быть?

– Придумать что-то надо, – сказал Лукашов, пожав плечами.

– Незаконное?

– Чтоб быстро и хорошо, по закону не получится, но тут – как директор посмотрит… Пойдём, посмотрим склад, да подпишем скорее акт, чего без толку ходить, всё равно ведь: что есть, то есть, а чего нет, не появится.

Пошли на склад.