Страничка жизни

«Вот она – народная мудрость, – размышлял Казанцев. – Несомненно, доля практической правды в его словах есть. Вот если бы он настойчивей сам стремился к созданию семьи. В нем самом не было той побеждающей силы, которая подчинила бы Валю».

Надо было готовиться к вечернему чтению.

Казанцев начал разбирать стопочку книг. Взял рассказ Л. Толстого «Чем люди живы».

«Да, вот она побеждающая сила! Любовь!.. Надо, чтоб между мной и Валей исчезла последняя тень злобы».

* * *

Горбунчик Васюк более недели не посещал школы. Казанцев встревожился.

– Почему не ходит Васюк? – спросил он школьников.

– У него батек умирает…

Сердце Казанцева дрогнуло. «Надо будет навестить его»… – решил он.

Был легкий морозец, когда он вышел из школы. Белыми клубами мела поземка, наметывая под завалинами и окнами косые снежные бугры. Казанцев, в глубоких калошах и городской меховой шубе, далеко не похожей на обычные бедные учительские одеяния, шагал вдоль порядка.

«Надо чем-нибудь помочь Васюку!.. – размышлял он. – Но сделать так, чтоб помощь не носила характера обычной благотворительности, унизительной для того, кто получает и кто дает, и развращающей обоих».

Приходила мысль, что отец Васюка может умереть… Почему бы в таком случае не усыновить мальчика?

Нет, Васюк не заменит Сережи!

Вот Шопенгауэр говорит, что самое сильное чувство в человечестве – это стремление к продолжению рода. Человек стремится к вечности. Он хочет, чтоб частица его тела и души существовала и после его смерти в потомстве. И любовь к чужим никогда не может быть такой сильной, как любовь к своим.

Около старой, заметенной снегом, избы Казанцев остановился. По сугробам он полез в сени и, отворяя дверь, нагнулся, чтоб не удариться головой о притолоку. В избе было душно и темно. Спертый кислый запах крепко ударил в голову. В непривычной полутемноте он еле различал очертания, Прямо перед входом темнела печь с деревянными приступками, по которым надо было взбираться на полати. Около заснеженного окна стояли стол и скамьи. В переднем углу, за потемневшим образом, торчали запыленные и прокоптевшие восковые свечи и вербы. У стола сидела женщина в платке и что-то штопала. При входе Казанцева женщина засуетилась. Мужик завозился на полатях, свесил вниз лохматую голову и закашлялся.

– Что, дома Васюк?.. Я школьный учитель…

Женщина боязливо-низкопоклонно засуетилась, обмахивая с лавки пыль и сбрасывая ненужную ветошь…

– Садись, батюшка, сюда… Нету Васюка!.. Придет счас!..

Казанцев сел на скамью. От нищеты, которая выступала из каждого угла избы, в его душе щемило… Но он не знал, что сказать, как подойти к этим людям, и молчал. Женщина заговорила сама. Голос плаксивый, ноющий, – точно рассчитывающий на то, чтоб разжалобить.

– Заболел вот мужик, а какие наши достатки!.. Чаем, – с голодухи помирать придется… Спасибо Ваське!.. Один теперь кормилец…

Мужик с полатей вздохнул и закашлялся.

– Такая уж незадача… Видно помирать придется…

– Ну, Бог даст, и выздоровеешь!.. – утешительно сказал Казанцев.

Васюк пришел обмерзший и заиндевевший. Встреча с учителем поразила его.

– Здравствуйте, Николай Кирилыч.

– Здравствуй, Васюк… Пришел узнать, когда ты в школу соберешься…

Васюк понуро молчал.

– Заходи как-нибудь вечерком ко мне… Мы с тобой поговорим… Слышишь…

– Хорошо, Николай Кирилыч…

На прощанье Казанцев сунул матери Васюка несколько ассигнаций. Делал это виновато и торопливо, точно совершал преступление… Мать Васюка поймала его руку, чтоб поцеловать, он почти вырвал ее и почувствовал себя еще виноватей. На прощанье нежно прижал к себе Васюка и повторил:

– Так не забудь, приходи же…

* * *

Казанцев нарочно выписал саратовские газеты, чтоб по ним следить за жизнью Вали.

Театральная фамилия ее была Солнцева, ее девичья фамилия, под которой она выступала на ученических спектаклях.

Первый дебют ее прошел удачно. Рецензент отмечал в ее игре настроение и темперамент, а также понимание изображаемых типов. Вскользь касался ее технических недостатков и неровностей. Как обычно бывает у начинающих талантливых артистов, трудные места она играла удачно, а на легких срывалась.

Следующие рецензии о Вале резко изменились в дурную сторону. Наконец, в одном из номеров газеты, рецензент дал уничтожающую оценку ее игры и посоветовал ей даже бросить сцену.

Казанцев терялся в догадках… «Что это?.. Может быть, Валя душевно переживает какие-нибудь терзания?.. Например, между ней и Фелицыным произошла размолвка, и равновесие ее душевной жизни нарушено… Или просто происходит всегдашняя театральная история. Закулисные интриги, не поладила с рецензентом, и вот ее обливают грязью»…

Ему стало искренно жаль Валю… «Бедная! – думал он… – Что бы ни было, во всяком случае она должна была переживать страшные мучения…»

Проснулась привычка, которая связывала его с ней в течение нескольких лет – как близкого человека. Мелькнула где-то надежда.

А может быть, все происходит к лучшему… Неудачи отрезвят ее, и она вернется к семье… Может быть, необходимо было, чтоб она встретилась с Фелицыным и потом разочаровалась в нем… Кто-то из великих писателей сказал: «женщина обязательно должна испытать неудачу, прежде чем быть счастливой в семье…» Это верно.

* * *

Был школьный Рождественский спектакль… Казанцев в течение нескольких недель усердно готовился к нему и ни о чем другом не думал. Сам с ребятишками раскрашивал декорацию, кусты и деревья – играли «Бежин Луг». Сам клеил из картона маски, – дети должны были изображать зверей в баснях Крылова.

Незаметно для него самого дело это увлекло его всего целиком.

Праздник удался на славу. В классах и коридоре толпились мужики, бабы, старухи, подростки. По звонку поднимался и опускался занавес. Выход каждого нового лица встречался одобрительным признанием.

Все были тронуты тем, что пришлось видеть. И, после спектакля, тесным кольцом обступили, как героя дня, Николая Кирилыча.

– Спасибо тебе, Кирилыч!..

– Таких песен, басен наслушаешься, – сам учиться захочешь! – смеялся широкоплечий веселый мужик с рыжей бородой.

– За чем же остановка, учись…

– Поздно. Сороковой год стукнул.

– Учиться никогда не поздно, – сказал Казанцев. – У меня уже занимаются некоторые взрослые. Вот приходи-ка…