Черная вдова

А тут пришел как-то, рано, а у меня этот гад – Никишин, штоб ему! Помрачнел только, вижу желваки на скулах так и ходют, так и ходют! Ничего ни сказал. Только, когда мы были на дне рождения у его сослуживца, ты видишь, не все сволочами были! Так там он так веселился, так веселился! «За тебя, говорит моя любимая Аннушка!» – поднял стакан водки, выпил и вышел в коридор. И выстрел, хлопок такой, а у меня прямо сердце оборвалось и в глазах темно стало. Очнулась, врачи возле суетятся, а Коленьку уже унесли…. Это он пистолет своего сослуживца углядел да и … – она потерла сухие глаза кулаками и всхлипнула. – Родилось дитя, да видно и впрямь бог есть, за мои грехи, и разум у моего Бореньки отнял! Хотела я сына назвать Николаем, так нет! Никишин прямо зверем кинулся – назови Борисом, в честь деда, известный революционер был! Вот он то и перевел меня в расстрельную команду. И оклад почти вдвое и за каждого по пятнадцать рублей…. Тогда-то и стала я пить водку. А сорвалась, знаешь как? – она коротко хохотнула, хотя мне вдруг стало холодно в этот теплый майский день.

– Повела я по коридору священника, много их тогда расстреливали. Поп как поп, и ряса и крест, не отнимали у них их тогда, что толку, они все равно их себе из дерева мастерили. Веду, значит, только наизготовку взяла, а он возьми и обернись!

«Ты, говорит, мне в лицо стреляй, хочу видеть глаза того кто меня жизни лишает! Только знай: «какой мерой меряете, такой и вам отмеряно будет!»» – старуха снова вцепилась мне в руку, – Это значит, что он мне смерть от пули пророчил! – отшвырнула мою руку и откинулась к стене.

– Приходил он ко мне, вот недавно и приходил – буднично поведала она мне, – Ничего не сказал, только улыбнулся и пальцем так легонько вроде как пригрозил.… А может перекрестить хотел? – в её голосе появилась надежда. – Ушел, ушел поп и больше не появлялся, не то, что эта, ходит и ходит! Нет от неё покоя! – «Ведьма» вжалась в стену, посмотрела в угол.

– Вишь, нет её! Это тебя она боится! Ты знаешь, мне год как оставалось да пенсиона, он у нас ранний, военный, так повела я по коридору девушку, да что там, почти девчонку. Наши чекисты расстарались и выманили из-за границы эту княжну. Там она популярная была, все против советской власти зубки свои точила. Вот ей наши чекисты и вырвали их! – старуха захохотала злобным смехом.

– А княжна эта такая вся стройненькая, будто фарфоровая статуэтка, и в белом вся. Наши не били её и вообще, никак не трогали. Надеялись, что она примет нашу сторону и можно её будет показать журналистом. Ан, нет – с характером княжна попалась! Так и приговорили к расстрелу…. Веду я её «за угол», а она возьми да обернись, да как раз на полпути. Я только к кобуре потянулась. Тут она как глянула на меня своими глазищами! А они у неё синие – синие! И говорит мне: «Стреляй, стреляй здесь! Я умру, но меня будут помнить! А тебя кто вспомнит? Да и жить ты как будешь? Совесть она ведь проснется!» И такая вдруг меня злоба взяла! Понимаешь, и злюсь на свою испоганенную жизнь и на эту княжонку, беленькую да чистенькую…. Не помню, как наган выхватила и выстрелила в неё, попала прямо в её синий глаз…. Упала она и смотрит, смотрит на меня, своим целым глазом.… В злобе, я ещё четыре раза в неё стрельнула. Зря только пули извела!

Ведьма, задохнулась, словно снова её накрыл приступ дикой злобы, поднесла ладони к лицу и закрыла ими глаза. Когда она опустила их, в её выцветших, словно ситец изношенного фартука, глазах, было столько боли и отчаяния, что я вскочил с табуретки.

– Постой, постой не уходи! Прошу тебя, умоляю, сходи в аптеку, принеси лекарство для Бореньки, хворый он. Я позвонила туда, – она ткнула пальцем вверх, – они его ко мне и отпустили, все какой, никакой догляд будет. Лекарство только вот как вчера кончилось, а без него ему худо.

– Вот, тут на бумажке, и написано, какой порошок надобно купить – она совала мне в руки потрепанную бумажку – рецепт и десять рублей.

Таких денег я ещё не держал в руках. До сих пор не знаю, зачем я взял все это и, пятясь, задом, выскользнул на улицу.

Аптека у нас располагалась в здании больницы. Суровая тётка, в белом халате, повертев в руках рецепт, строго взглянула на меня:

– В городе выписывали? Для тебя что – ли?

– Нет, для гостя, у нас гостит, дальний родственник – соврал я.

– Смотри, чтоб по одному порошку в день и подальше от детей уберите – она протянула мне бумажный кулек и стала отсчитывать сдачу.

Обратная дорога показалась мне короче. Ещё бы – я на законных основаниях мог рассчитывать на целый рубль. Честно заработал! Войдя в комнату, где лежала, эта спившееся старуха, я оцепенел. И было отчего! Посредине комнаты, сидел на табурете «Чурбан» и целился в меня из нагана.

Щёлк! Звук спущенного курка, показался мне громом. Но выстрела не было, кончились патроны. Это я понял сразу, как только взглянул на кровать. Там, вжавшись в угол, полулежала старуха. Вместо правого глаза, у неё, было кровавое месиво. По стене, завешанной картинкой с плывущими лебедями, тянулась алая полоса, с какими-то сгустками желтого жира.

Ужас от увиденного погнал меня прочь, очнулся я только в огороде. Прислонившись спиной к теплым, шершавым брёвнам сарая, я заплакал. Стыдно признаться в этом, ведь мужчины не плачут, да что там, я просто зарыдал! Тяжко, надрывно, словно у меня умер кто-то близкий. Слёзы катились из моих глаз, и не мог я их сдерживать, как не старался.

Вдруг сквозь эти безудержные слёзы я увидел, как ко мне приближается женщина. В изумлении, я протер свои глаза кулаками…

Хрупкая, в белом платье, с какими-то воланчиками на плечах, она спокойно шла ко мне.

Я, вжался в брёвна сарая. И было от чего – такие, в селе, у нас не ходят! Подойдя ко мне, она взглянула на меня и легонько коснулась моей щеки. Стерев с неё слезинку, улыбнулась, распахнув свои синие, как весеннее небо, глаза и произнесла певучим голосом:

– Не скорби по невинно убитым, не скорби! Живи долго и за нас живи! – приложила свою ладонь к моему лбу, и я, словно провалился в глубокий колодец.

Следователь допрашивал меня не долго. Суровая тетка-аптекарь, подтвердила, что я был у неё. Да и наградной наган этой ведьмы – палача, отобрали у буйствовавшего сожителя.

Сколько же лет прошло? Приехал я в родное село и пошел на кладбище. Родни там у меня немало. В сторонке, под невысокой берёзкой, виднелись две могилы.

«Кого это на отшибе похоронили?» – подумал я, направляясь к холмикам, заросшим травой. Невысокий овальный гранитный памятник. Фотография покоробилась и размылась от дождей. «Борис Егорович Никишкин» эта фамилия мне ничего не говорила. А вот второй памятник – невысокая металлическая пирамидка, с красной звездой наверху и чёткой фотографией молодой, улыбающейся женщиной, заставил меня вздрогнуть. На меня смотрела старуха – ведьма, из моего детства. «Анна Васильевна Бертис», почёл я, и даты. Две далёкие даты, в них, навсегда осталось моё далёкое детство.

Сорвав какой-то прутик, шел я по просёлочной дороге, помахивая им, чертил, зигзаги в пыли и думал: «Тяжелой мерой ей отмеряно было, ох, тяжелой!»

Кто не скачет – тот москаль.

Часть первая.

Северная Америка. Штат Вашингтон. Пентагон. Сентябрь 2013 года.

– Входите, Николас, входите! – шеф разведки восточных стран Эндрю Тайгерман, встал из-за стола навстречу стройному человеку в штатском.

«Наверное важная птица, раз сам полковник подскочил его приветствовать» – отметил дежурный адъютант, открывая дверь перед очередным приглашенным в кабинет шефа.

– Принесите нам два кофе, – попросил хозяин кабинета, – Или что покрепче? Виски, джин, коньяк? Извини дружище, водки здесь не держим, понимаем, что нашим агентам этот напиток поперек горла стоит, с русскими «друзьями» вам его привычнее пить!

– Это так, только в последнее время мои русские друзья совсем испортились, предпочитают больше обходиться соком или легкими винами, да и то в малых дозах…

– Вот как? Вот об этом мы и поговорим, но не о дозах их выпивки, а о том, насколько они испортились, – проследив, как дежурный офицер затворил за собой дверь, шеф отдела разведки указал вошедшему посетителю по имени Николас, на кресло возле небольшого столика с прозрачной стеклянной столешницей.

– Для этого вам и предстоит выехать в район пограничный с Россией и там координировать действия наших друзей, – полковник поморщился при слове «друзей», что не ускользнуло от внимания Николаса.

– Насколько я понимаю, наши «друзья», – это слово Николас произнес с явной иронией, подыгрывая полковнику, – ценят больше деньги, чем нашу дружбу!

– Не могу лишний раз отметить – ты как всегда проницателен! – полковник отхлебнул кофе, – Люблю вот эту горчинку, настраивает на восприятие всей глубины и аромата…. Чего же ты не оценишь, этот аромат? «Арабика», между прочим! Перейдем к делу, как там говорят твои русские в таком случае: «Время стоит денег»?

– Немного по-другому: «Время – деньги!», – поправил полковника Николас.

– Думаю, мы немного изменим эту поговорку, пусть будет вот так: «Делаем нужное нам время за деньги!» – и делать его будешь ты, Николас! Ты отправишься на Украину. Там сейчас назревают события, которые мы, затратив немалые деньги, почти подготовили. Тебе остается только направлять эти события в нужное русло и смотреть, что бы наших друзей русские не переманили на свою сторону. Если все пойдет, так как мы задумали, то всем странам будет не до проблем с внедрением новой международной валюты. Отказ от доллара им покажется слишком мелкими заботами, когда запахнет порохом новой войны. Войны, да ещё в центре этой дряхлеющей пересыщенной собственным величием Европы.

– Но, позвольте, Эндрю, причем тут русские? Если я еду на Украину, согласен – слово, которым названо это государство, на русском языке означает – «окраина», периферия, их славянской империи.… Бить надо в самое сердце России….

– Верно, ты подметил, верно – окраина! А лодку лучше раскачать, взявшись за края! Как ты думаешь, стерпят русские гражданскую войну в одном из бывших владений своей империи? Как они среагируют, когда одни русские будут убивать других русских?

– Как тебе известно, Украина не однородна по своему составу, запад заметно отличается от восточного края и по религии и по культуре. Вот это отличие мы всячески культивировали в последние десятилетия. Нам удалось, подменив их исторические ценности привить всей западной части Украины понятие своей исключительности, понятие своей исторической ценности…. Да что там! Нам удалось даже подменить итоги второй мировой войны! Все подвиги, которыми они так гордились ранее, мы заменили подвигами карателей, полицаев и предателей их же народа.