Пламя Хоннодзи. Что оно осветило в истории Японии

Там они на вольных хлебах поднакопили силенок, достаточных, чтобы в декабре 1159 г. схватиться с Минамото непосредственно в столице, Киото (правда, тогда ее по старинке называли Хэйан). И победили, естественно, Тайра. А кто по Вашему должен был победить в год Хэйдзи в столице Хэйан? Конечно, Хэйси (род Тайра)! Ведь Хэйан может означать и «спокойствие Тайра», а Хэйдзи – «правление Тайра». Все, как говорится, сошлось… и время и место и фамилия.

Оккупировав район Рокухара в Киото, тайровцы, засучив рукава кимоно, так горячо взялись за дело, что довольно скоро любому в Японии стало ясно как день деньской, что если ты не из Тайра, то и не человек вообще, а так, изверг какой-то.

В апреле 1180 г. Тайра Киёмори был на вершине счастья. Еще бы! Исполнилась его давнишняя мечта: принц крови Токихито, матерью которого была дочь Киёмори, в возрасте трех лет стал императором Антоку. Казалось, что власть Тайра во всей легитимности этого слова будет бесконечной. Но история учит, что все хорошее кончается. И еще она учит, что борьба за власть в высших ее эшелонах штука жестокая и всякие там сентименты ей противопоказаны. Как не сентиментами следует назвать опрометчивый поступок Киёмори, который вопреки традиции пощадил за малостью лет деток врага: Ёритомо, Ёсицунэ и других. Ну и что, что за четырнадцатилетнего Ёритомо вступилась мать Киёмори, которой он напоминал покойного сына Иэмори. Ну и что, что Ёсицунэ было всего лишь два годика. Надо было довести начатое дело до конца (ведь именно эти птенцы гнезда Минамотова возглавили борьбу за уничтожение дома Тайра и были в ней более последовательными). И не пришлось бы его жене вместе с восьмилетним императором Антоку отправляться в красивую столицу на дне разделяющего острова Хонсю и Кюсю пролива Хаятомо но сэто (местность на северном побережье которого называлась Данноура, сейчас там город Симоносэки), где нашли свое последнее пристанище сыны дома Тайра.

И не прошелся бы грозный Темучин огнем и мечом по городам и весям. Ведь по одной из версий, довольно романтической, под именем Чингисхан скрывался никто иной, как… Ёсицунэ. Да, да, тот самый! Спасаясь от преследования старшего братца, он волей судьбы оказался в монгольских степях где-то в районе реки Орхон… Конечно, маловероятно, но красиво! Однако с этой версией вряд ли согласятся такие ученые, как А.Т.Фоменко, Г.Н.Носовский и В.М.Кандыба, т.к. они ни минуты, наверное, не сомневаются в том, что Великим Ханом был русский князь Георгий Данилович, самый известный из всех Донских казачьих атаманов…

Но дрогнула рука самурая, то бишь Тайра Киёмори. Не взял он на себя грех детоубийцы. А что в результате? А в результате его «крестничек» Минамото Ёритомо в 1192 г. стал великим полководцем, покорителем варваров, сёгуном, и сформировал в Камакура самурайское правительство (бакуфу). Относясь к двору с должным почтением, он дал ему ясно понять, что править теперь будет по-самурайски. И для начала отправил в провинции и военных губернаторов (сюго) и земельных управляющих (дзито), якобы для поисков исчезнувшего куда-то из столицы брательника Ёсицунэ (но мы то уже знаем, что тот прямиком через Хоккайдо рванул к берегам Орхона). А ведь на местах уже были гражданские губернаторы и начальники уездов (кокуси и гундзи) … Все смешалось в доме Облонских!

А что же двор? Отодвинутый «ласковой» рукой Ёритомо еще дальше от рычагов государственного управления он наконец-то мог целиком и полностью сосредоточиться на своей внутренней жизни. Право, всяких дел, нужных и важных, было невпроворот. Посудите сами. Поздравить 1 января императора надо? Само собой! Поприсутствовать 5 января на пожаловании высших придворных рангов надо? Без вопросов! А надо еще 7 января с помощью вороного коня «заблокировать» всякие там злые намерения (все мы люди!); помолиться 8 января за спокойствие императорской фамилии; назначить и снять чиновников на местах 11 января; подкрепиться кашкой, замешанной на семи травах, 15 января; поглазеть на топающих ножками танцовщиц 16 января; пристрелять луки перед воротами императорского дворца 17 января; поприсутствовать 18 января на соревновании гвардейских лучников; послушать известных поэтов 21 января. А сверх этого банкеты, банкеты, банкеты… А время на подготовку ко всему этому?! Так что весь январь расписан буквально по минутам.

Впрочем, в другие месяцы не легче. Ведь надо в феврале и августе – помянуть Конфуция и его учеников; в марте – посмотреть, как это поэт ухитряется складывать стихи пока к нему по ручью подплывала чашечка с сакэ, а также не забыть опустить в воду куклу (а не то несчастий не оберешься); в апреле – устроить богослужение в честь рожденья Шакья – Муни и полить его изображение водой пяти цветов, да не забыть отметить 3 апреля – день кончины императора Дзимму; в мае – нарвать ирисов (травянистое растение) и вставить в стреху дома (тогда дьявол туда – ни ногой!); в июле – поклониться усопшим и посмотреть на борцов сумо, собранных со всей страны; в августе – полюбоваться луной; в сентябре – испить сакэ с лепестками хризантемы; в октябре – повторить это замечательное действо; в ноябре – дружно помолиться о долголетии императора и императрицы; в декабре – понаблюдать за тем, как очень даже крупные (телом) чиновники в золотых квадратных масках изгоняют дьявола с алебардой в левой руке и щитом в правой. А надо было еще и паломничества по храмам совершать (поводов для этого было предостаточно), поломать голову над очередным девизом правления (хотя от правления в прямом смысле этого слова один девиз то и остался), послов иностранных принять, аудиенции дать, указы составить и подписать… В общем, ничего личного, одни заботы о благе страны.

А жизнь за стенами императорского дворца текла своим чередом. В 1199 г., упав с лошади, умирает властитель Камакура Минамото Ёритомо. Злые языки говорили, что он упал с лошади не просто так, а испугавшись провидения (впрочем, это мало кого удивило в те мрачные времена, переполненные суевериями и прочей мистикой). Следующие второй и третий сёгуны, дети Ёритомо, погибают от рук реальных убийц, и в 1219 г. линия сёгунов из славного дома Минамото обрывается. Но не обрывается власть бакуфу Камакура, заправлять которым начинает клан Ходзё. Недаром же жена Ёритомо, его боевая подруга Масако, женщина волевая и решительная, носила в девичестве именно эту фамилию. Еще при жизни третьего сёгуна Минамото, Санэтомо, прекрасного надо Вам сказать поэта, высший должностной пост сиккэна в бакуфу занял Ходзё Токимаса, папаша незабвенной Масако. Совместными усилиями они исхитрились сделать этот пост наследственным делом Ходзё. Для этого им надо было сделать сущий пустяк: устранить со своего пути отважного Вада Ёсимори. Что и было сделано. За каких-то три с небольшим дня от всего рода Вада ничего не осталось. Правда, без предательства тут не обошлось. А что, впрочем, без него обходилось во времена славного самурайства?! Самурайство и предательство, как результат обольщения и переманивания противника в свой лагерь (лишний клочок земли кому помешает?), явления по сути своей неразрывные.

Ходзё, став сиккэнами, сохранили, хотя и чисто номинально, пост сёгуна. Традиции надо всемерно поддерживать! Вот они и поддерживали. Кого только не станет приглашать в сёгуны бакуфу?! Сёгуном побывает даже член императорской семьи Мунэтака Синно, сын императора Госага. Невиданный случай в истории самурайского правления. Понравилось ли императорскому двору то, что принц был нанят на работу бакуфу, попросту стал чиновником у солдафонов, неизвестно. Известно лишь то, что в глубинах подсознания двор всегда мечтал вернуться к вольной жизни во всем объеме налогообложения своих подданных. И не только мечтал, но и периодически совершал некоторые телодвижения в этом направлении, порой вялые, а порой – и не совсем. Взять, к примеру, экс-императора Готоба, который стал центральной фигурой двора после смерти третьего сёгуна Минамото, Санэтомо. Поскольку у него не было прямого наследника (да и непрямого тоже) возникла некоторая неразбериха в вопросе сёгунонаследия. Ею то и решил воспользоваться Готоба, чтобы разобраться с бакуфу раз и навсегда.

Собрав своих сторонников в столице, он призвал их, издав, как и положено, соответствующий указ, уничтожить бакуфу и в первую очередь ненавистного сиккэна Ходзё Ёситоки. А если бы он не ограничился только призывом и самолично возглавил свою армию, то даже самые решительные самураи бакуфу вряд ли осмелились бы натянуть тетиву лука в сторону экс-императора, и никакие пламенные речи Масако, этой дальневосточной Пассионарии, не заставили бы их стать его личными врагами. Настолько высок был среди самураев того времени авторитет императорской семьи. И чтобы поднять на нее руку?! Да боже упаси. Однако экс-император «сплоховал», остался в столице и ждал, когда восточные самураи (бакуфу, как Вы помните, находилось в Камакура, что к востоку от столицы) принесут ему во исполнение указа голову сиккэна хоть на блюде, хоть в мешке. И дождался… прихода верных бакуфу самураев, которые без особого труда навели порядок в столице: Готоба и члены его семьи были отправлены в ссылку (беспрецедентный случай в истории Японии), многие участники заговора были казнены, а их владения – конфискованы.

Таким образом бакуфу надолго отбило желание двора вмешиваться в реальную политическую жизнь. Ему также удалось отбить (чуть позже, лет этак через 50) и нападения монголов, правда, не без помощи «божественного ветра». А он, причем оба раза, был очень даже кстати. Без этого поистине божественного подарка стала бы Япония провинцией Китая (это в лучшем случае) или аймаком Монголии (в случае далеко не лучшем).

Однако победа над действительно грозным врагом вместо массовой эйфории в стане победителей породила массовое недовольство. Лучше поэта тут не скажешь:

Поднялся занавес победы
Над монголом из Юань
А что за ним? Отчаянье и раздраженье…

И ничего здесь странного и нет. Посудите сами. Самураи здорово потратились на оборону, монголов отбили, поизносились донельзя, а взамен всех этих мучений землицы то и не получили. А откуда было ее взять?! Победителей много, а побежденных нет, все на дне морском. А его и не поделишь. И впрямь хоть ложись на это самое дно… Подобные настроения и их массовый характер заметно расшатывали фундамент бакуфу, отношения и внутри которого не отличались большой сердечностью. А тут еще двор со своими склоками и разборками… Голова и так идет кругом, а давай, улаживай престолонаследственные споры в императорской семье.

Так продолжалось до 1318 г., когда императором стал Годайго, который замыслил покончить с бакуфу и со всеми самурайскими порядками. О решимости императора говорило само его имя Годайго, что можно перевести как «последующий Дайго» или при желании и как «последователь Дайго». И что уж там было такого, чему надо было непременно последовать? Может возникнуть и такой вопрос. А ответ на него, если он возникнет, будет таковым: во времена Дайго и его сына Мураками, тоже, кстати, императора, была доведена до совершенства система личного правления императора, и Годайго хотел вернуть те славные времена.

Хотеть то он хотел, но никто ему не давал (императору даже пришлось бежать из столицы), пока на его сторону не перешел видный военачальник Асикага Такаудзи. В июне 1333 г. Годайго победоносно возвращается в Киото. И сразу дает понять и аристократам и самураям, что вернулись старые времена, когда император был и богом и повелителем. В 1334 г. Годайго меняет девиз правления на «Кэмму», что означает «созидание и воинская доблесть». Особо ломать голову над новым девизом ему не пришлось, он просто воспользовался «хорошо забытым старым» из китайской истории (вот Вам и пример японского рационализма в действии). А хорошо забыто было то, что дворцовый переворот уничтожил династию Старших Хань, однако император Гуан У-ди восстановил династию Хань (Младшая Хань). Девизом объединенной под его властью страны он сделал «Кэмму», звучащий по-китайски несколько иначе, что-то вроде «Цзянь-У».

Годайго также восстановил на время утерянную власть, поэтому и решил править под девизом, уже апробированным «старшим братом» из МладшейХань. Правда, Ханьские императоры потеряли власть лет этак на 15—16, а их японские коллеги – на значительно больший срок (ну, это так, кстати). Новая политика Годайго получила название «Кэмму синсэй» («Новая политика созидания и военной доблести»). Если пофантазировать (благо японский язык предоставляет некоторый простор в этом направлении) и изменить, всего чуть-чуть, иероглиф «син» в выражении «синсэй» (на произношении которого это никак не отразится, и не сомневайтесь), «новая политика» превратится в «личное правление императора», что наверное более доходчиво передает смысл нововведений всем тем, кто мало знаком с тонкостями восточного политеса.

Для переустройства жизни по-новому (или по-старому?) одного желания императора Годайго оказалось недостаточно. Реформированная им административная система почти сразу забуксовала. Самураи опять остались недовольны наградой за боевую поддержку императора. Сражались то они за него в массе своей именно в надежде на награду и награду хорошую. А так, какие они монархисты?! Ну разве на всех угодишь. Тем временем Асикага Такаудзи не дремал. Как только представился случай (а представился очень даже быстро), он совершает очередное предательство, теперь уже императора Годайго (а кто сам не безгрешен?!), а император опять бежит из Киото, прихватив, само собой, все священные регалии, и на этот раз срывается на горе Ёсино (уезд Ёсино, преф. Нара). Гора так себе, всего 455 м, но сакура там, надо сказать, потрясающая. А что еще надо истинному японцу для самоанализа и созерцания превратностей бытия (если только бочонок другой сакэ). Ведь с высоты своего положения он мог только созерцать, как ставший сёгуном Асикага Такаудзи возводит на престол императора Комё.

Так в Японии начиналась эпоха Южного (с Годайго в Ёсино) и Северного (с Комё в Киото) дворов. И тот и другой император считали себя самыми, что ни на есть, законными. И вот ведь какая штука: они были правы, оба! Как так? А вот так. Во времена бакуфу Камакура обострилось противостояние внутри императорской семьи, расколовшейся на две ветви: «Дзимёин» и «Дайкакудзи». Основу такого противостояния заложил император Госага. У него было два сына: любимый очень младший и любимый не очень старший. Сначала Госага, став, как водится, экс-императором, возвел на престол старшего сына (император Гофукакуса). А как же иначе! Традиции – вещь серьезная. Затем, однако, отцовские чувства возобладали и Госага, «насев» как следует на старшего сына, убеждает его уступить престол младшему, который становится императором Камэяма. После смерти Госага между его сыновьями и их сторонниками сразу же возник спор о том, кто станет императором и унаследует огромные владения императорской семьи. Одни считали, что им должен быть представитель линии Гофукакуса, императорским дворцом которой служил храм Дзимёин, а другие непременно желали императора по линии Камэяма, сын которого, Гоуда, жил в храме Дайкакудзи. Экс-император Госага, словно предвидя все эти сложности, завещал, чтобы наследник престола определялся с учетом мнения бакуфу, которому хочешь-не хочешь, а пришлось вмешаться в чисто семейный конфликт. И бакуфу вынесло соломоново решение: императорами должны становиться по очереди представители ветвей «Дайкакудзи» и «Дзимёин». В 1318 г. на престол в порядке строгой очередности и взошел император Годайго из ветви «Дайкакудзи», приняв эстафету от императора Ханадзоно, представителя ветви «Дзимёин». А что произошло дальше, хотя и в общих чертах, мы уже знаем (см. выше).

А жизнь текла своим чередом. Асикага Такаудзи создал бакуфу с резиденцией в районе Муромати (Киото), положив начало второму сёгунату в истории Японии. И все бы ничего, если бы не противостояние дворов, которое уже перевалило за шестидесятилетний юбилей. Сколько бы оно тянулось дальше одному Будде Вайрочана известно, если бы не внук Такаудзи, третий сёгун Ёсимицу. Наобещав императору Гокамэяма (Южный двор) с три короба, никак не меньше, он уговорил его вернуться в Киото и передать три священные регалии императору Гокомацу (Северный двор), попросту говоря, отказаться от императорства. Потом излишне доверчивый Гокамэяма, поняв, что все три короба оказались пустыми, горько будет сожалеть об этом и даже вернется в Ёсино. Но что сделано, то сделано. Да и какой он император без священных регалий и императорских земель, на которых во всю хозяйничали военные губернаторы (сюго).

Прочитав это, некоторые, а может быть и все посчитают Асикага Ёсимицу за простого обманщика. А вот как раз этого и не хотелось бы. Помимо «лжи во благо» Ёсимицу совершил и еще кое-что: осадил особо зарвавшихся сюго вроде Оути, Токи и Ямана; успокоил японских пиратов, которые буквально опустошали побережья Кореи и Китая; наладил очень выгодную официальную торговлю с Минским Китаем и т. д. и т. п. Да что там говорить! За один лишь «Золотой павильон» («Кинкакудзи») (вот, оказывается, во что может вылиться маниакальная любовь ко всему золотому) потомки должны быть ему ой как благодарны. Покрытый черным лаком и облицованный сусальным золотом, словно плывущий в лучах заходящего солнца по окруженному зеленью пруду Кёкоти «Золотой павильон» производит и поныне просто ошеломляющее впечатление (во избежание недоразумений следует, наверное, напомнить, что этот шедевр в 1950 г. полностью сгорел, а в 1955 г. – восстановлен). А то, что Ёсимицу признал себя (на словах) вассалом китайского императора, – это так, для пользы дела. Разве два урожая в год ранних сортов риса из Китая не дело?! Дело, да еще какое, если вспомнить сколько раз японцы в своей истории сталкивались и порой жестоко с голодом.

После смерти Ёсимицу мощь бакуфу не сразу, конечно, пошла на убыль. Вот Вам и роль личности в истории. Есть личность – есть история, а нет личности – нет и истории, вернее есть, но совсем другая. Преемникам Ёсимицу, сёгунам Асикага, все труднее было сдерживать местных сюго. Чувствуя свое бессилие, они все больше предавались пьянству и распутству. Дошло до того, что шестого сёгуна, Ёсинори, определили жребием Хатакэяма Мицуиэ и другие сильные мира того. Вот времена настали! Но тут, как говорится, ошибочка вышла: Ёсинори оказался человеком решительным и вспыльчивым. Заступив на пост сёгуна, он попытался показать зарвавшимся сюго кто в бакуфу хозяин. Чем все это закончилось? А тем, что ошибочку исправили, зарубив Ёсинори во время банкета в доме одного из сюго (для тех, кому интересно, можно сообщить, что этим сюго был Акамацу Мицусукэ). Вот так просто и вместе с тем надежно решались вопросы централизации власти.

Следующими сёгунами были дети погибшего ни за грош Ёсинори – Ёсикацу и Ёсимаса. Про первого особо сказать нечего (а что требовать от восьмилетнего ребенка?!), но на втором хотелось бы остановиться чуть подробнее, поскольку в годы его правления (громко, конечно, сказано) власть окончательно перешла к могущественным сюго и страна вступила, пожалуй, в самый кровопролитный этап своего развития.

Ёсимаса унаследовал пост сёгуна в семь лет. И сразу же попал, что очень даже естественно для столь юного возраста, под опеку матери, воспитателей и прочих доброжелателей. Вся эта «семья» развернулась по серьезному. Время поджимало! Взяточничество расцвело пышным цветом, а страна, в смысле народонаселения, приходила в упадок. Вам это ничего не напоминает? Когда сёгуну минуло двадцать лет, обстановка не изменилась. «Семья» по-прежнему была при деле. Правда, в другом составе. Время брало свое! Теперь в ней рулила дама сердца, попросту, любовница сёгуна. Не отставала от нее и официальная супруга Ёсимаса – Хино Томико. Ее алчность не знала границ. Впрочем, в этом-то как раз ничего удивительного и не было. Ведь Томико означает «дитя богатства». Вот дитя и старалось, ради богатства занимаясь ростовщичеством, приторговывая рисом и не чураясь прочих операций. Вся ее деятельность заметно ускоряла разложение бакуфу и, в конечном счете, привела совместно с засухой и последующим наводнением в 1459 г. к страшному голоду в стране (кое-где имели место случаи людоедства). А может быть правы французы с их «шерше ля фам»!

Ко всему прочему накалилось до предела противостояние могущественных кланов Хосокава и Ямана; возникли споры о преемнике сёгуна (а чем они обычно кончались Вы, наверное, уже догадываетесь), а в отдельных кланах перманентно вспыхивали распри вокруг наследства. В старые времена имущество и земля делились по-братски между детьми, что заметно распыляло силы клана (а это, собственно, и требовалось). Теперь же порядки изменились, и все доставалось одному наследнику, а другие члены семьи и родственники мигом становились его вассалами. Как говорится, из князя да в грязи! Для сплачивания клана, для всего рода в целом это было просто необходимо с точки зрения выживания в столь неспокойное время, а вот для отдельных его членов – совсем даже наоборот. Поэтому эти отдельные члены только и ждали момента, чтобы силой оружия (убеждение, как правило, не действовало) восстановить попранную справедливость, в их понимании, конечно.

Тучи сгущались, и все в голодающей стране всем своим пустым нутром ощущали, что вот-вот должно произойти нечто страшное. И здесь надо отдать должное императорскому двору. Он, вырвавшись из оков, фигурально выражаясь, небытия, сделал все, что мог для успокоения страны: в марте 1467 г. изменил девиз правления на «Онин», что означает «Мир в стране» (предыдущий «Кансё», «Великодушие и справедливость», не оправдал возлагавшихся на него надежд). Казалось, что теперь-то уж все вздохнут спокойно, однако 26 мая 1467 г. Киото запылал, самурай пошел на самурая, точнее, 160 тыс. самураев Хосокава Кацумото пошли на 90 тыс. самураев Ямана Сюдзэн. Город буквально был завален трупами и превращался в пепелище. Увы, таковыми были тактические пристрастия самураев, которые первым делом поджигали укрепления противника. А что же сёгун Ёсимаса? Да ничего! По обыкновению продолжал отреченно наслаждаться сакэ на очередном банкете и залетающие в зал искры пожарища не отвлекали его от в общем полезного занятия. Он уже давно осознал, что не сможет справиться ни с самураями, ни с алчностью своей жены Томико…

«Прозревший» Ёсимаса, как водится, уходит из мирской жизни, уступив пост сёгуна своему сыну, становится монахом и переезжает в 1483 г. в усадьбу на Хигасияма («восточная гора»), гордостью которой является «Серебряный павильон» («Гинкакудзи») – образец спокойствия и уединенности, что так было мило сердцу Ёсимаса. И критикуя его за нерешительность и устраненность (что поделаешь, обстоятельства вновь оказались сильнее человека), следует помнить, что именно монах Ёсимаса заложил основы «культуры восточной горы», многое из которой продолжает жить и в современной Японии.

3. Эпоха воюющих провинций

3—1. Общая характеристика

Массовые побоища во времена смуты «Онин» продолжались год, два, не больше, затем она перешла в вялотекущее состояние. Стычки, грабежи, поджоги, естественно, имели место (как-никак смута ведь!), но уже без прежнего запала. В 1473 г. лидеры и вдохновители противоборствующих сторон, Хосокава Кацумото и Ямана Сюдзэн, не выдержав напора болезней, умирают. Война окончательно теряет всякий смысл, и в 1477 г. «восточные» и «западные» идут на мировую. Десятки тысяч самураев, эти псы войны, да еще обильно вкусившие крови, стряхнув с плеч груз прежних обязательств, стали думать, как жить дальше. Центральные власти ничего дельного им предложить не могли, т.к. несмотря на наличие и сёгуна и бакуфу и императорского двора, наконец, этой власти то и не было. Сама смута «Онин» наглядное тому подтверждение. А поскольку любой ответ на вопросы бытия был связан с землей, то самурайство почти что сразу принялось за ее передел. А что ему было еще делать? Пахать и сеять самураи уже успели отвыкнуть, зато наловчились так махать мечом и стрелять из лука, что любо дорого смотреть. Сосед пошел на соседа, родственники схватились между собой, и пошло и поехало… Страна, так и не отдохнув от старой смуты, оказалась вовлечена в новую, получившую название (в японском оригинале) «сэнгоку дзидай».

С «дзидай» все ясно и понятно. Это – эпоха, на худой конец – период. А вот с «сэнгоку» будет посложнее. Нам, конечно! Японцам какие сложности. За них все давно китайцы придумали. Бери «кальку» с китайского аналога и порядок. В китайской истории аналогичные события имели место в 403—221 гг. до н.э. и известны как «Чжаньго» («Воюющие царства»). Это когда Цинь, Чжао, Хань и прочие семь сильнейших царств схватились за власть. Любой японец, посмотрев хоть на «сэнгоку», хоть на «чжаньго», сразу поймет о чем речь – иероглифы то одинаковые! А вот услышав, разберется далеко не каждый: иероглифы хоть одинаковые, но звучат по-разному. Нам же, не вполне знакомым с тонкостями иероглифики, придется соглашаться на перевод. А перевод штука серьезная. Здесь есть где развернуться творческой натуре, тем более если она стремится к высотам интерпретационного, так сказать вольного перевода от души, и не очень то ограничивает себя дословным, от одного упоминания которого и вправду тошно становится, да и руки опускаются. Вот и появляются «сражающиеся царства», «век, когда страна находилась в состоянии войны», «век войн», «эпоха войны в стране», «эпоха сражающихся княжеств». По мне эталоном такого перевода является «эпоха брани царств» (отдельное спасибо составителям большого японско-русского словаря под редакцией Н.И.Конрада). Все красиво и верно по существу. И спорить с этим не надо. Мы и не будем, а просто наберемся смелости и попробуем дословно, так сказать слово в слово, перевести выражение «сэнгоку» и посмотреть, что получится.. А получится «воюющие провинции». Именно это обозначают два иероглифа, образующие данное слово. Немного суховато, конечно, но зато полное соответствие оригиналу, вернее, его форме, а по духу «брань царств» будет и впрямь поэлегантнее. Окончательный выбор остается за читателем, а мне позвольте остановиться на «воюющих провинциях».

В борьбу за землю в эпоху воюющих провинций кому-то удалось сохранить исконные земли, доставшиеся от отцов, кому-то – нет. Кто-то поднимался наверх из самых низов социальной лестницы, а кто-то, наоборот, двигался прямо в противоположном направлении. В общем и целом низы подавляли верхи, а верхи старались не отставать в этом деле от низов. В результате всего этого броуновского движения страна стала похожа на лоскутное одеяло, причем у каждого лоскутка, большого или малого по размерам, непременно был свой правитель, крупный феодал, по-японски – даймё. Это что-то вроде нашего удельного князя. Под властью даймё находилась одна или несколько провинций, и это была настоящая власть над землей и людьми со всеми вытекающими последствиями. Как становились даймё воюющих провинций? По разному. Ими могли стать военные губернаторы провинций, назначенные в свое время на эту ставшую наследственной должность. Такие счастливцы, воспользовавшиеся наследием отцов, составляли примерно треть от всех даймё. Кто-то поднимался до даймё из вице-губернаторов и чиновников пониже или местных феодалов средней руки. Ну и бывали случаи, что до власти в провинции или даже провинциях дорывались любители приключений из самых, что ни на есть, низов.

Таким любителем был, к примеру, Исэ Синкуро Нагаудзи (впоследствии Ходзё Соун), который как-то решил отправиться, всего ничего, погостить к сестричке. И вышло так, что он и с любимой сестрой встретился и успел сделать еще кое-что: захватить власть в целой провинции (не с ходу, конечно, а лет через 20). Его назовут первым «сэнгоку даймё» – даймё воюющих провинций, т.к. подобная карьера раньше была в принципе невозможной. А взять того же Мацунами Сёгоро (больше известном, как Сайто Досан). Казалось бы, смышленый и любознательный юноша. Поизучав в буддийском монастыре различные науки, вернулся домой, женился, и занялся серьезным бизнесом – торговлей маслом в разнос. Чего еще надо?! Торгуй маслом, а по вечерам наслаждайся песнопениями под аккомпанемент сямисэн. Но нет, куда там. И его сознание подтачивал червь властолюбия. Видимо вся атмосфера этой эпохи побуждала к действию людей умных и отчаянных. Сайто Досан также потребовалось лет двадцать, чтобы стать даймё. Сколько людей он извел за это время, сколько подлостей совершил и не сосчитать. Даже не пытайтесь. Недаром же в народе его прозвали гадюка Досан. Что касается сямисэн, то это музыкальный инструмент такой китайского происхождения вроде лютни (у сямисэна три струны, играй себе играй). Его без сомнения можно отнести к типичным примерам безотходности китайского бытия: собаку или кошку съесть, их кожей обтянуть, да еще с обеих сторон, деку сямисэн, а на костях бедных животных сделать какой-нибудь целебно-оздоровительный отварчик. «Гринпис» на них не было! Разве «зеленые» (не от перепоя, а в смысле «зеленого мира») допустили бы подобное издевательство над живой природой?! Да никогда бы не бывать на японской земле сему бесовскому изобретению…

Без преувеличения можно сказать, что в эту эпоху ежедневно кто-то с кем-то воевал или готовился к войне. Вы слышали, Такэда Сингэн напал на своего сводного брата Имагава Ёсимото! И Ходзё Соун хорош – в свои 85 лет ему все неймется. Взял и уничтожил род Миура… Это что! Ёситацу такое сотворил с отцом, гадюкой Досан, что и врагу не пожелаешь. Говорят, ему отрезали нос и отрубили голову. А еще сынок называется… Этот вассал Суэ Харуката совсем обнаглел. Мало ему своего господина Оути Ёситака. Подавай ему и клан Мори… Молодец, все таки, Мори Мотонари, ухитрился таки в Ицукусима уложить в гроб эту выскочку Суэ, а также сумел проучить оборванцев, местных самураев, которые, Вы только подумайте, стали якшаться с мужичьем сельским и подбивать их на восстания… Да, времена, даже Ёситэру, сёгуна, жизни лишают. Стоило ему только подумать не совсем хорошо о Мацунага Хисахидэ, как тот тут же появился, а сёгун исчез, навсегда, в пылу пожарища… Говорят, Такэда Сингэн в Каванакадзима опять схватился с Уэсуги Кэнсин. Сколько же можно, ведь в пятый раз устраивают свои разборки и все бестолку… И так далее и тому подобное. По всей стране гремели имена военачальников из кланов Датэ, Имагава, Асакура, Тёсокабэ, Рюдзодзи, Отомо, Симадзу и других. Казалось, страна взбесилась, словно подтверждая правоту слов Мори Мотонари о том, что нельзя доверять тем, кто окружает тебя, а считать всех врагами – путь к обеспечению безопасности рода.

Даймё может быть и бесились, но голову, впрочем, не теряли. Разбившись на пары, тройки и прочие сочетания, они вели бои местного значения, ограничивая свои порывы головами и землями соседей, ближних и дальних. Сосед «месил» соседа, прекрасно понимая, что не обладает мощью, позволяющей ему двинуть прямиком в столицу, и навести порядок не только у себя в «деревне», но и в центре, так сказать. Вед там и сёгун и бакуфу и император с аристократами, только от имен и титулов которых у простого самурая сердце замирает. А сколько там уважаемых храмов и монастырей! И если что не так, не по канонам, столько оттуда монахов вывалится и не только со святынями, но и с мечами и луками, а то и с копьями, что вмиг отобьют охоту ко всяким перемещениям. А ведь им могут подсобить в случае чего и местные феодалы, которых тоже хоть пруд пруди. Это с одной стороны. А с другой и о тылах озаботиться было надо. Только отлучишься от мест родных, как привет, там уже «любезный» сосед с оравой приспешников хозяйничает. И никакие там династийные браки и «целования креста», образно, даже очень, выражаясь, не помогут. Язычник он и есть язычник. Обманет одного бога (в жизни все бывает), уйдет под патронаж другого, что у соседа. Свобода выбора имелась. И жди зимы, чтобы снег завалил перевалы там всякие. И не дай бог, если он растает до твоего возвращения. А по дороге в столицу любой постарается тебя обидеть, ведь двигаться надо будет по земле таких же даймё. Так что, добравшись в конце-концов до места назначения, можно было оказаться и без родовых земель. Да что там земель. Не исключено, что и последнее исподнее придется снять, чтобы оплатить такое путешествие. Надо было десять раз подумать, прежде чем решиться на такое, ведь на кону стояла голова и не только своя собственная. Даймё и призадумались.

Вот почему центр политической жизни Японии, район Кинки, включающий провинции Ямасиро, Ямато, Кавати, Идзумо, Сэтцу, оказался на некоторое время вне поля зрения даймё с периферии. Но ошибаются те, кто подумает, что там наступили тишь и благодать. Совсем наоборот! В центре, как и на местах, были свои коллизии и выдвиженцы. Один только Мацунага Хисахидэ такого понатворил, что сам гадюка Досан позавидует. Вообще то район Кинки славился достижениями сельского хозяйства и ирригационной техники. Два урожая в год там были не редкость. Поэтому в Кинки было много зажиточных крестьян и мелких землевладельцев. Этот район осваивался с древних времен, и там было немало поместий (сёэн), которые принадлежали императорской фамилии, виднейшим аристократам, храмам и монастырям. Попробуй, тронь! К тому же все эти поместья были «нарезаны» вперемежку, словно клеточки на шахматной доске. И стоит только двинуться вперед всего-то на одну две клеточки, как тут же окажешься врагом и императора и бакуфу и аристократов всяких. Иными словами, как только здесь начинала формироваться влиятельная сила, сразу же возникала другая, противодействующая ей, и восстанавливался статус-кво. Вот Вам и основная причина отсутствия крупных даймё в этом районе.

Даймё, как видите, волновали тогда совсем другие вопросы. И в первую очередь – как управлять своим хозяйством? Как предотвратить мятежи и бунты вассалов? Откуда, наконец, брать деньги на житье-бытие? Можно было последовать примеру Ходзё Соун и поделить всю землю между вассалами. Однако только заботой и чуткостью самураев не удержишь. На то они и самураи. Особенно те, с кем вместе приходилось служить в свое время одному хозяину. Обладая большим количеством земли, они могут поднабраться сил да и вдарить по благодетелю. А что? И вдарят! Поэтому даймё в массе своей предпочитали править твердой рукой, без всяких там сентиментов отрывая местных самураев от их исконных владений и крестьян. Оторванному с насиженного места вассалу передавался на время определенный земельный надел, налог с которого становился жалованьем вассалу за службу. Попросту говоря, вассал становился на кормление к даймё. А где? Это уж решал исключительно даймё. Такая система подрывала устоявшиеся связи самурая с землей, не давала ему пустить глубокие корни среди местного населения и обрасти сторонниками. Вассал совершенно не представлял, что будет с ним буквально завтра, получит ли он новый надел или его закопают прямо тут, в старом. Ему надо было думать не о закреплении на казенной земле, а об укреплении связи с господином. А к чему стремился даймё? Именно к этому, укреплению связи, только с другой стороны.

Ставить на кормление вассалов – это хорошо. А расселить их вокруг собственного замка – еще лучше. В этом случае вассалы всегда под рукой, на глазах. Если что, их и накажешь по быстрому и в поход соберешь. Удобно, черт возьми! Замыслил что вассал нехорошее, так его можно утихомирить, не выходя из дома. Из-за таких вот удобств по всей стране росли как грибы призамковые города, где селились также купцы, ремесленники и прочий обслуживающий персонал.

Занимаясь всем этим, даймё, несмотря на страшную занятость (надо было еще и воевать, и переманивать на свою сторону военачальников из лагеря противника, и обдумывать возможность собственного перехода в этот лагерь, и тому подобное – сплошная, в общем, текучка), не забывали наставлять своих подданных (а, что, можно, наверное, и так сказать) на путь всемерного уважения и подчинения господину. В помощь наставляемым они создавали законы, регламентирующие все и вся в провинции, этакие правила поведения на подвластной территории. И все ведь во благо человека, для облегчения тягот его жизни. Посудите сами, насколько человеку станет легче жить, если он с самого начала своего осознанного бытия усвоит совсем простые вещи: будь экономным; ревностно занимайся образованием и военными искусствами; не женись без разрешения; избегай ссор, иначе будешь наказан вместе со своим оппонентом. Подобной эпистолярной деятельностью грешили многие даймё, но особую известность получили «Законы Косю» Такэда Сингэн, «Сборник мусора» клана Датэ, «17 параграфов Асакура Тосикагэ» дома Асакура. Видимо, эти послания потомкам оказались наиболее доходчивыми.

И вот ведь какая интересная штука получается. Страна в огне, руководящей и направляющей (из центра) силы вроде бы и нет, а жизнь на местах, тем не менее, не скатывается к хаосу, а течет в русле жесткого законодательства. При этом законодатели всегда прекрасно осознавали, на чем зиждется их власть и благополучие – на простых тружениках полей, суходольных и заливных. Не у всех же было железной руды безмерно как у этих Амако. Не все же могли очень выгодно торговать с минскими купцами (не из Минска, а из Китая) как Оути. Иначе из каких-таких доходов построили бы они великолепный призамковый город Ямагути, этот Киото в миниатюре? А про серебряные рудники и говорить нечего. Их, рудников, было гораздо меньше, чем даймё. На всех не наберешься. Вот и приходилось тем, кому в этом смысле не повезло, а их, надо прямо сказать, было подавляющее большинство, основной упор делать на собственные силы, точнее – силы собственных крестьян. Без них, родимых, тем более без результатов их труда, куда самураю деваться? Точно, некуда. Да и законы издавать на голодный желудок как-то не с руки. Перед этим и перекусить неплохо. Верно? Желательно сваренном на пару риском с какой-нибудь приправой.

А для этого ой как надо было повозиться. Здесь и защита от наводнений, и дренаж, и дамбы всякие, и дноуглубление рек, и прочие ирригационные штучки. В общем, одни проблемы, технические и финансовые. А так хочется взять и без всяких проблем увеличить налог с крестьян, но они, бедолаги, и так на грани восстания. Только подвернись какой-нибудь ронин (мало ли их по дорогам шляется) или вольнодумец из мелкопоместных, такую проблему получишь, что горько пожалеешь, но поздно будет. Так что кто поумней, и видел дальше собственного носа, вынуждены были вместо продразверстки обходиться чисто экономическими методами поддержания своего благополучия. Кто-то по примеру Такэда Сингэн принялся за возведение дамб. Кто-то стал стимулировать освоение целины. А некоторым пришлось потратиться на разработку новых рудников. Надо же было из чего-то чеканить звонкую монету. И не только медную, но и серебряную, а то и золотую. Копите деньги, господа, и уже на них покупайте силу!

Наиболее дотошливые даймё пошли еще дальше: взяли и обмерили все поля на подведомственной территории. Та еще затея, но расхитители феодальной собственности и несуны пришли в ужас. Вот на что способен учет! По результатам обмеров даймё мог запросто подсчитать заполняемость своих закромов и обложить крестьянство налогом уже не наобум, а по-научному, так сказать.

А налог, уж будь любезен, выплати весь до копеечки. И спорить не надо. Просто плати и все. Даймё спорить с тобой о погодных катаклизмах, качестве рассады и изношенности инвентаря, сам понимаешь, не будет. Ему не до этого – времени в обрез. А вот на то, чтобы поучить уму разуму людишек на примере конкретных неплательщиков налога и нарушителей закона, время он найдет, и не сомневайтесь. Недаром же на этот случай у него припасены распятие, сожжение на костре, отрезание ушей и носа, кипячение в котле, колесование, распиливание пилой и много другого «учебного материала». Здесь наверное все более менее ясно. Вопросы может вызвать, пожалуй, лишь колесование. Поэтому о нем чуть подробнее. Ноги приговоренного привязывают к двум колесам. Их начинали вращать в разные стороны, и тело человека разрывалось на две части. Ужас, конечно, но очень уж доходчиво. Не успеешь только представить себе все это, как сразу же тянет на заливное рисовое поле для ударной работы. После трудового дня – немедленно домой, за изучение законодательства, а не то, не приведи господь…

И это были не простые угрозы, смотри, мол, не шали. Все это практиковалось без всякого сожаления. Да о каком – таком сожалении сострадании могла идти речь в эпоху, когда денно и нощно не смолкали битвы, жизнь человека ничего не стоила, а крестьянина могли подвергнуть жесточайшему наказанию очень даже хладнокровно. Причем вместе с ним запросто могли пострадать и члены его семьи, а то и вся деревня. Однако вряд ли стоит обвинять японских феодалов в излишней жестокости. Просто вспомните, что творилось примерно в тоже самое время в просвещенной Европе. Вспомнили? Наверняка! И про Итальянские войны и Великую крестьянскую войну в Германии и кровавую междоусобицу во Франции и много чего другого… Сколько крови лилось, сколько образчиков жестокости. Таковы были времена, таковы были нравы.

А про Россию и говорить-то нечего. Тамошних «проказников» с метлой и головой собаки на седле разве удивишь колесованием или железной пилой по живому телу. Экая невидаль. Вот если тоже тело да перетереть пополам веревкой! И поделом ведь будет. Не замышляй дурного против повелителя своего. Если веревок вдруг на всех не хватит, то сгодятся дубины или «некая составная мудрость огненная» («поджаром» называется). Этими и прочими средствами воспитывали целые города: Клин, Тверь, Торжок. А что творилось в Новгороде Великом и вспоминать страшно. И все ведь во благо государства. Именно о нем всегда думал Иван Васильевич. Даже заживо поджаривая на большой железной сковороде боярина П.М.Щенятева, только о государстве и думал. О чем же еще? Не о Федоре же Басманове в самом деле. А про бывшего митрополита Филиппа все враки. Разве мог Малюта Скуратов собственноручно задушить божьего человека?! Да он просто умер от угара печного. Дело то обычное. И верили! А попробуй не поверить. В миг на раскаленной сковородке вместо Щенятева окажешься. Недаром же в ужас от творимого в России приходили иноземцы из той же просвещенной Европы. Как пишет с их слов Н.И.Костомаров, «Если бы сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческой, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее». Это они про опричнину, когда «туга и скорбь в людях велия были». К чему все эти страшилки? А к тому, чтобы читатель не подумал, что японцы вытворяли у себя что-то из ряда вон выходящее по части жестокости. Как видите, ничего особенного. Скорее наоборот. Могли бы что-нибудь и поинтереснее придумать.

3—2. Объединение Японии

3—2—1. Ветер перемен

Пока самураи колошматили друг друга, а в перерывах этого любимого занятия строили дамбы и издавали законы, из Европы стал потихонечку (сначала) задувать ветер перемен, вызванный экономическим переворотом. А чем был вызван сам переворот? Марксистская теория и на этот вопрос дает прямой и единственно верный ответ: такого рода экономические перевороты всегда бывают связаны с глубокими сдвигами в области материального производства, в состоянии и характере производительных сил.

И это не только введение самопрялки и совершенствование всяких там гребней и кард (или кардов – поди, разберись!) для расчесывания шерсти, а также модернизация горно-металлургического производства. Кому интересно, попробуйте отыскать и прочитать одну или все двенадцать книг по этому вопросу немецкого ученого Георга Агриколы. Не пожалеете! Весь его труд называется «О горном деле». Да, не перепутайте его с Агриколой Микаэлем, который издал тоже очень полезную книгу – первый финский букварь. Другой немец, Региомонтан из Калининграда, но не того, что в Подлипках, а того, что бывший Кёнигсберг, создал первые печатные астрономические таблицы. Имея под руками эти таблицы и астролябию, смело можно было грузиться на новенькую каравеллу с прямыми и косыми парусами и в путь – проверять высказывание французского епископа Пьера д’Альи о том, что расстояние от берегов Испании до Индии через океан невелико и может быть пройдено при попутном ветре в несколько дней.