Птичка Божия

Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда.
В долгу ночь на ветке дремлет,
Солнце красное взойдёт,
Птичка гласу Бога внемлет,
Встрепенётся и поёт.
За весной, красой природы,
Лето красное пройдёт,
И туманы, непогоды
Осень поздняя несёт.
Людям скучно, людям горе!
Птичка в дальние страны,
В тёплый край, за сине море
Улетает до весны.[1 - А. С. Пушкин «Цыганы»]

– Прелестно! – воскликнул бедный сын газеты, – жаль только, что я как будто уже читал где-то что-то подобное. В хрестоматии Галахова, что ли? А то – и художественно, и мысль есть… просто, можно сказать, пушкинская вещица! Неправда ли?

– И притом совершенно невинно, – дало самодовольный отзыв Сомнение.

Но другие аггелы не разделили его восторгов.

– Ну, это ещё бабушка надвое сказала, – возразил Трепет.

Тут уж даже Сомнение обиделось на его трусость и возразило:

– Знаешь ли? ты начинаешь пересаливать. Хоть весь цензурный архив пересмотри, а циркуляра, воспрещающего писать о птичках, не было.

– Оставь, пожалуйста! – с досадою вскричал Трепет, – птичка, птичка! Надо знать, о какой птичке речь. Кабы дело шло о птичке, которая ходит весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего гибельных последствий, – я бы слова не сказал: печатайте, сколько хотите! А ведь эта птичка – какая? Божия! По моему, прежде чем печатать птичку г. Матвеева, её, во всяком случае, следует послать в духовную цензуру.

– Пожалуй, – согласилось Сомнение, подумав несколько.

– Иду дальше, – продолжал Трепет. – «Не знает ни заботы, ни труда». По вашему, этакую штуку можно печатать?

– Почему же нет?

– В таком-то сочувственном тоне?

– Что же тут преступного?

– Как – что?! Господа! Да тогда вы уж лучше прямо, в прозе, валяйте: «Искренно, мол, симпатизируем пролетариату, не имеющему ни труда, ни результатов оного, о коих он мог бы заботиться»…

– Бог с тобою, Трепет! – возмутилось Сомнение, – ведь, о птичке речь идёт, а не о человеке!

– О птичке, о птичке… пролетарий, брат, он – что человеческий, что птичий – всё пролетарий! Нельзя! вон это! Или, по крайней мере, относись с заслуженным порицанием… Хоть так – например:

Птичка глупая не знает
Ни заботы, ни труда.

Или:

О, лентяйка! ты не знаешь
Ни заботы, ни труда…

Или даже:

Негодяйка! ты не знаешь
Ни заботы, ни труда…

– Нет, нет! – замахал руками бедный сын газеты, – с ума ты сошёл, Трепет? Ведь, как никак, а моё издание – орган свободомыслящий, а ты хочешь навязать ему мещерскую окраску!.. Положим, оно спокойнее, но – есть же, наконец, и у меня гражданское мужество, волк вас заешь! И, наконец, если мы возьмём такой глупый тон, какой дурак нас читать станет?

– Остановимся тогда на такой редакции, – скромно предложил Труд:

– Птичка странная не знает
Ни заботы, ни труда…

«Странный», знаете ли, слово обоюдоострое. Оно и начальству угодно, и для либеральной розницы хорошо. Начальству его можно представить, как умеренное порицание зла, а либералы прочтут в нём, между строк, замаскированное восхваление блага. «Странная» – очень полезный эпитет, господа!

– Вот тебе зададут полезный эпитет! – проворчал Трепет, – нет, друг-редактор! если ты хочешь спать спокойно, не смущаясь сомнениями, преступен ты или нет, – переделай-ка ты оба эти стиха из отрицательного оборота в положительный. Мол –

Птичка умная! ты знаешь
И заботы, и труды…

Тогда, вместо вредного восхваления безрабочего пролетариата, получится, наоборот, воздаяние по заслугам, трудящейся на самое себя и опекающей своё имущество, гражданственности, что всякому лестно и отнюдь в тоже время не анти-либерально, ибо собственность признают и либералы.

– Идёт, – подумав, согласился бедный сын газеты. Но как же теперь быть дальше?

Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда?

– Очень просто. Правь:

Хлопотливо ты свиваешь
Долговечное гнездо.

То есть – в результате трудов своих, делаешься хотя бы скромным домовладельцем, что, разумеется, много почтеннее, чем скитаться по свету, не имея твёрдого пристанища, – где день, где ночь.

– Пусть даже и так! но рифма не выходит: «труды» – «гнездо»… Это в роде «медведя» и «дядя». За этакую рифму Буренин из нас котлет наделает, Андреевского мы в слезу вгоним, Волынский нас осмеёт.

– А ты поставь множественное число: «гнезды» – вот и будет рифма.

Птичка умная, ты знаешь
И заботы, и труды,
Хлопотливо ты свиваешь
Долговечные гнезды.

– Да такой формы нет «гнезды»!.. Гнёзда, а не гнезды!

– Велика важность, что нету! Не было потребности в форме, – вот её и не было. А явилась потребность, – она и родилась. Это называется развитием живого языка. На то и язык, чтобы развиваться. Нет, ставь гнезды, непременно гнезды!..