Отравленная совесть (пьеса)

Ревизановъ. Опять р?зкое слово. Хорошо пусть негодяй. Такъ что же? И негодяй можетъ быть влюбленнымъ. Скажу даже больше: влюбленный негодяй зв?рь весьма интересный. Влюбленный негодяй, наприм?ръ, проситъ любви только одинъ разъ. Но, отвергнутый, не отступаетъ, а требуетъ ее, беретъ хитростью, силой, покупаетъ, наконецъ.

Людмила Александровна. И вы зовете это любовью!

Ревизановъ. Послушайте: ваша честь въ моей власти. Я продамъ вамъ эту власть.

Людмила Александровна. Боже мой! есть ли въ васъ стыдъ, Ревизановъ?!

Ревизановъ. Вы получите обратно вс? ваши письма. А безъ этой улики я безсиленъ противъ васъ. Что же?

Людмила Александровна. Дьяволъ вы или челов?къ? я не знаю. Мужчина не р?шился бы предлагать такую отвратительную подлость женщинъ, которую любилъ когда-то.

Ревизановъ. Когда-то я не любилъ васъ, Людмила Александровна. Я лишь забавлялся вами. А вотъ теперь люблю. Да, люблю взгляните на меня еще разъ такимъ мрачнымъ взглядомъ. Люблю васъ за это гн?вное лицо, за эти огненные презрительные глаза… Я никогда не в?рилъ въ силу мечты, а теперь познаю ее. Мои сны, мои думы полны вами. Вы ненавидите меня, а мн? прiятно быть съ вами. Каждое ваше слово дерзость, а для меня оно музыка. Но полно распространяться о любви: какимъ соловьемъ я ни пой, вы уже не влюбитесь въ меня, а принадлежать мн? вы, и безъ того, будете.

Людмила Александровна (которая, едва, слушая посл?днiя слова Ревизанова, горько плакала, прерываетъ его умоляющимъ жестомъ). Сжальтесь надо мною! Я съ трудомъ сдерживаю себя. Если вы продолжите ваши объясненiя, я кончу истерикою. Неужели это также входить въ ваши разсчеты?

Ревизановъвстаетъ. О, н?тъ. Но надо же выяснить наши отношенiя. Посл?днiй вопросъ отв?чайте на него безъ лишнихъ словъ и оскорбленiй: согласны вы быть моею?

Людмила Александровна. Н?тъ.

Ревизановъ. Это окончательный отв?тъ? Подумайте.

Людмила Александровна. Н?тъ, н?тъ и н?тъ.

Ревизановъ. Тогда выслушайте и мое посл?днее слово. Я даю вамъ почти нед?лю срока. Сегодня понед?льникъ. Если въ субботу я не увижу васъ y себя, ваши письма получать огласку.

Людмила Александровна. Въ какую пропасть я попала!

Ревизановъ. Такъ какъ же?

Людмила Александровна. Не знаю. Я… я совс?мъ сбилась съ толка…

Ревизановъ. Я буду считать ваши слова за согласiе.

Людмила Александровна. Н?тъ! н?тъ! Ради Бога, н?тъ! Я должна подумать. Не отнимайте y меня хоть этого права.

Ревизановъ. Какъ угодно. Вся эта нед?ля въ вашемъ распоряженiи. Въ субботу я буду ждать васъ до часу ночи. (Молчанiе). Карточку съ моимъ адресомъ позвольте вамъ вручить. До свиданья.

Съ поклономъ уходитъ. Людмила Александровна, рыдая, падаетъ на кушетку.

Занав?съ.

Д?йствiе II

У Ратисовыхъ.

Полутемная гостиная. Изъ дверей нал?во бьетъ яркiй св?тъ, слышенъ гулъ общаго разговора.

Людмила Александровна (сидитъ одна, въ глубокой задумчивости). Тьма во мн?. Мысли вс? такiя пугливыя, спутанныя… на сердце камень. Разобраться не могу: что я совс?мъ пропала, безвыходно и безнадежно? или и бояться мн? нечего, и опасности никакой н?тъ, и угрозы Ревизанова просто дерзкое хвастовство нахальнаго человека съ разсчетомъ на слабые женскiе нервы? Чего бояться? чего? Есть ли смыслъ Ревизанову, въ его блестящемъ, видномъ положенiи, запятнать, вм?ст? съ моимъ, и свое имя! В?дь не думаетъ же онъ, что доведенная до позора и отчаянiя, я не обличу всей его подлости, вс?хъ его наглыхъ вымогательствъ?.. А все-таки… жутко!

Входятъ Синевъ и Сердецкiй.

Синевъ. Что это вы уединились, кузина? да еще въ потемкахъ?

Людмила Александровна. У меня отъ вашей болтовни и см?ха разбол?лась голова.

Сердецкiй. См?ха? Да вы въ теченiе всего об?да ни разу не улыбнулись.

Людмила Александровна. Зато другiе см?ялись слишкомъ много и громко.

Синевъ. Мы тутъ ни при чемъ: благодарите г. Ревизанова.

Людмила Александровна. Аркадiй Николаевичъ, какъ понравился вамъ этотъ господинъ?

Сердецкiй. Любопытный типикъ. Я еще не встр?чалъ такихъ?

Людмила Александровна. Онъ вамъ не противенъ?

Сердецкiй. Мн?? Богъ съ вами, душа моя. Люди давно перестали быть мн? милы, противны, симпатичны, антипатичны. Для меня общество лабораторiя; новый знакомый – объектъ для наблюденiй, челов?ческiй документъ, – и только.

Синевъ. У г. Ревизанова, надо полагать, им?ется приворотный корень. Мы съ вами, Людмила Александровна, одни въ открытой оппозицiй. Аркадiй Николаевичъ, какъ хитрый Талейранъ, держитъ нейтралитетъ. А Степанъ Ильичъ и Ратисовъ прямо влюблены: глядятъ Ревизанову въ глаза, поддакиваютъ, хохочутъ на каждую остроту… чортъ знаетъ, что такое!.. Объ Олимпiад? Великол?пной я уже не говорю. Сiя рыжая, но глупая Венера прямо потопила его волнами своей симпатiи.

Сердецкiй. Вы см?етесь надъ другими, а сами, кажется, больше вс?хъ заинтересованы имъ, таинственнымъ незнакомцемъ.

Синевъ. Мое д?ло особое.

Сердецкiй. Почемуже?

Синевъ. Потому, что сколько вору ни воровать, а острога не миновать. У меня есть предчувствiе, что мн? еще придется со временемъ возиться съ г. Ревизановымъ въ сл?дственной камер?. Сейчасъ онъ разглагольствовалъ, свои уб?жденiя развивалъ… Ну, ну! не желалъ бы я попасть въ его лапы.

Людмила Александровна. А!

Синевъ. Вы посмотрите на его физiономiю: маска. Н?жность, скромность, благообразiе; не лицо, а «Руководство хорошаго тона»; губы съ улыбочкой, точно y опереточной примадонны. А въ глазахъ сталь: не з?вай, молъ, челов?че, слопаю!

Слуга входить, открываетъ электричество и уходитъ. Людмила Александровна встаетъ, закрывая глаза рукою.

Э! что съ вами, кузина?

Людмила Александровна. Въ вискахъ нестерпимая стукотня…

Сердецкiй. Вы, если очень дурно, домой ?хали бы…

Людмила Александровна. Н?тъ, я пойду – прилягу въ будуаръ Липы… дайте мн? вашу руку, голова кружится…

Уходить, опираясь на Сердецкаго.

Входить Митя. Въ столовой хохотъ.

Синевъ. А! юный поб?дитель поношенныхъ сердецъ!