Вожделение в эпоху застоя. Caldamente. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 3

Вот так примерно начинает свой трудовой день мой в прошлом одноклассник, а ныне коллега и добрый товарищ Славка Карась.

А моя работа тем временем подходит к концу. Ряды стаканов выстраиваются на застеленной поверх стойки белоснежной льняной скатерти донышками вверх, заняв свое место между фужерами и рюмками, и их «боевой» строй застывает, готовый к новым застольным «баталиям».

Закончив эти приготовления, я с некоторым сожалением оглядываю плоды своего труда – вечером за стойку встанет мой напарник Залико: темпераментный кавказский парень грузинской национальности, который будет самостоятельно работать ближайшие две недели, пока я буду находиться в отпуске, греться на солнышке у Черного моря.

Штора на входной двери колыхнулась, отвлекая меня от прыгающих как блохи мыслей, – кто-то через открытую на улицу дверь входит в бар.

Выйдя из-за стойки, я вижу идущую прямо ко мне незнакомую женщину лет сорока, по виду сельскую, со всклоченными на голове волосами.

– Я вас слушаю, – сказал я, мягко улыбнувшись, решив, что женщина, скорее всего, заблудилась, и по ошибке вошла не в ту дверь.

– Это ты, что ли, Саша? – вдруг спрашивает она низким хриплым голосом, и я еще ничего не успеваю ответить, как она, приблизившись, хватает меня обеими руками за грудки и начинает трясти словно грушу.

– Что ты сделал с моей дочкой? Ты что с Танюшкой сделал, а, сволочь ты этакая? – вопит женщина, весьма энергично напирая на меня. – А ты знаешь, что она, забеременев от тебя, наглоталась таблеток, и врачи в больнице ее еле откачали? – Она продолжает меня трясти и хватка у нее, надо сказать, отнюдь не женская.

– В чем дело, гражданка, про какую такую Таню вы тут говорите? – кричу я в свою очередь, тщетно пытаясь оторвать от себя руки разъяренной женщины.

Тем временем мой мозг извлек из памяти и услужливо перелистал со скоростью 24-х кадров в секунду, словно в кино, многие десятки лиц с именем Татьяна, с которыми меня когда-либо сталкивала судьба, однако, никто из них не претендовал на беременность от меня, или, по крайней мере, я не знал об этом.

– Ты-ты… тебя зовут Саша?! – взревела женщина, обдавая меня тяжелым дыханием, лицо ее, наливаясь кровью, стало приобретать свекольный оттенок.

– Э-э-э… а-а… ну да…

– Ну, так это ты!

Ну, не мог же я в такой ситуации требовать от женщины предъявления фотографии ее дочери Татьяны.

– Так может, это все же не я?.. – из последних сил просипел я, когда она вжала меня в стенку, и мне больше некуда было отступать. – Наверное, вам нужен мой напарник, его тоже Сашей зовут. (Вообще-то меня, как вы знаете, зовут Савва, а моего напарника – Залико, но знакомые называли его по созвучию женским именем «Сулико» потому что на слуху у всех была известная и весьма популярная в нашем ресторане песня: «…Где же ты, моя Сулико?»; остальные, не трудясь, называли его Сашей, а также и меня заодно – так им было просто и удобно: все бармены нашего ресторана со дня его открытия носили одно-единственное служебное имя – Саша, так что мы с этим именем уже свыклись и смирились).

Лицо женщины вновь искажается в гневе:

– Ну, ты ведь грузин?.. – визжит она, обдавая меня капельками слюны.

Брови мои непроизвольно лезут на лоб. Если и встречаются среди грузин парни с такой как у меня внешностью – круглолицые блондины, – то, пожалуй, не чаще, чем один на миллион, но бедная женщина ведь могла и не знать об этом, подумал я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание от удушения.

– Я не грузин! – выдохнул я из последних сил. – Грузин – не я!..

Женщину, видимо, тоже оставили силы, потому что она отпустила, наконец, полы моего халата, шагнула к ближайшему креслу и села, вернее, упала в него.

Я метнулся за стойку и, налив в стакан «боржома», подскочил и подал ей, – еще не хватало, чтобы женщине прямо здесь, в баре, стало плохо с сердцем. Она, порывисто глотая и почти захлебываясь, выпила весь стакан, после чего стала постепенно успокаиваться, но все еще продолжала беззвучно всхлипывать, дергая при этом головой и держа ее как-то неестественно вбок, подбородком почти касаясь плеча.

Я стоял перед ней, готовый к любому развитию событий, и тогда она безо всякого предисловия, взахлеб, стала рассказывать о том, что произошло с ее дочкой Татьяной. Слушая ее, я только благодарил Господа за то, что вся эта история была не по мою душу.

История была, конечно, банальная, где «главный герой» – мой напарник Залико, лишил девственности 16-летнюю сельскую девчонку, учившуюся в местном медицинском училище, предварительно запудрив ей мозги словами о любви.

Я внимательно выслушал несчастную женщину, повздыхал вместе с ней, посетовал на непорядочность мужчин в целом, и моего напарника в частности, и под конец убедил ее в том, что он – Саша, то есть Залико – подлец, конечно, редкостный, но, в конце концов, обязательно исправится и на ее дочери женится.

Предложив женщине зайти в вечернее время, когда она сможет застать здесь, в баре, соблазнителя своей дочери и объясниться с ним, я с удовольствием выпроводил ее на улицу.

На обратном пути, остановившись у входа, я кое-что вспомнив, подумал: как же он сможет жениться на этой девушке, если только в нашем городе он уже был женат как минимум на двух женщинах, и имеет совместно с одной из них двоих детей, и еще одного с другой.

Уже входя в бар, я заметил сумочку, лежавшую за стеклом на подоконнике изнутри и потому невидимую из-за портьер. Наверное, кто-то из вчерашних клиенток позабыл, подумал я, отодвигая портьеру и доставая сумочку. Это была небольшая дамская сумочка из светлой кожи с тонкими длинными ручками, именно такие, кажется, теперь модны у молодежи.

Естественно, раскрываю ее, и тут же выворачиваю содержимое на стол. Читал как-то у какого-то писателя, что дама должна держать в сумочке лишь те вещи, чтобы не стыдно было перед окружающими, если вдруг то, что находится внутри нее, вывалится на всеобщее обозрение.

Итак, в сумочке незнакомки я обнаружил: маникюрный набор в чехле, носовой платок, маленький флакончик духов «Может быть», компакт-пудру, коробочку теней размером с сигаретную пачку, паспорт на имя Морарь Татьяны, 1962 г. р., национальность – русская (а фамилия, между прочим, молдавская), не замужем, детей нет (ну, в общем, молодая еще), прописка кишиневская (ага – значит, залетная столичная штучка!), а также автобусные талончики, троллейбусные, какие-то квитанции, кошелек, импортную красивую картонную коробочку непонятного предназначения, – так, что это у нас? Откроем… ага, презервативы… – теперь уже становится интереснее! И порванная золотая цепочка с небольшим крестиком в потайном отделении. В кошельке я обнаружил деньги, и немалые – 175 рублей с копейками. Вновь беру в руки паспорт: с фотографии на меня глядит симпатичная шатенка с задорным лицом. Вчера среди моих посетительниц я эту девушку отчего-то не приметил: то ли оригинал мало похож на фото, то ли она сидела где-нибудь в углу, да еще ко мне спиной – только в этих случаях я не успеваю кого-то из присутствующих разглядеть.

Сумочка отправляется в сейф – такие находки мы, заботясь о престиже бара, обязательно возвращаем клиентам. А вещей в баре забывают предостаточно, как-то одних только зонтиков скопилось в подсобке на холодильнике одиннадцать штук, так одним ненастным вечером, когда ко времени закрытия бара неожиданно пошел дождь, я их все раздал своим непредусмотрительным клиентам, не захватившим из дому зонтики. А затем, часом позже, когда моя очередная пассия не пожелала остаться со мной в баре до утра, мы вышли с ней в дождь – и, конечно же, без зонтика – себе я, добрый дурашка, не догадался оставить хотя бы один.

Теперь, когда в баре уже относительно чисто и помещение достаточно проветрилось, мне остается сделать лишь переучет товаров. Обычно на это у меня уходит 30, иногда 40 минут – данные я разношу в специальный журнал по графам, так что и писать почти ничего не надо – требуется лишь проставить циферки, затем подбить их. Деньги в итоге после тщательного подсчета ложатся двумя стопками: одна, правая, довольно толстая – государству, другая, левая – мне. Моя – совсем тонкая, в ней на этот раз всего две бумажки, сотенная и полтинник – 150 рублей. Обычный «навар» за воскресный вечер.

Итак, на часах только 9.30 утра, а я уже все свои дела закончил.

2

Едва успеваю об этом подумать, как раздается стук в дверь. Стучат в ту, что с улицы, хотя она по-прежнему остается приоткрытой. Я подхожу к двери и осторожно выглядываю из-за шторы – сегодня у меня уже есть опыт нападения на мою личность, затем распахиваю ее шире – передо мной, улыбаясь, стоит Татьяна. Поневоле улыбаюсь в ответ и, изобразив что-то наподобие шуточного реверанса, отступаю на шаг назад.

Татьяна – моя новая знакомая (нас представили друг другу всего лишь на прошлой неделе, кстати, здесь же, в баре). Как выяснилось в процессе знакомства, она была женой моего товарища по спорту, правда, теперь уже бывшей, – они, по ее словам, расстались пару месяцев тому назад.

Она входит, нет, врывается в бар, внося с собой тонкий аромат французских духов и… запах женщины. Татьяна подходит ко мне почти вплотную и заглядывает в глаза – глаза у нее серые, выразительные и взгляд их весьма откровенен.

– Привет, Савва. Не ждал меня?

Я лишь улыбаюсь, глупо было бы отвечать на подобный вопрос.

– А ведь я пришла за тобой! – говорит Татьяна и в несколько быстрых широких шагов обходит помещение по периметру, после чего вновь останавливается передо мной. – Помнишь, я тебе говорила, что мне нравятся крупные мужики? – Она, подавшись вперед, сокращает между нами дистанцию до минимума, и ее узкая прохладная ладонь ложится на запястье моей руки.

Может, она и говорила что-то подобное, проносится у меня в голове. Но ведь мы едва знакомы и тогда я на ее слова не обратил внимания. А вслух, шутливо, принимая обреченный вид, спрашиваю: И, значит, мое время пришло?

– Да, пришло! – твердо заявляет она и, подойдя к двери, переворачивает табличку на ней стороной «Закрыто» наружу. – Ты ведь сегодня выходной, не так ли?

– Для тебя, Татьяна, я всегда свободен! (Мог ли я в этой ситуации сказать что-либо другое?)

– Тогда надевай скорее рубашку, мы поедем на квартиру, – говорит Татьяна. Глаза ее лихорадочно блестят. – На квартиру к моей сестре, – уточняет она. – Сестра сейчас на работе, на базе, а ключики у меня. – Татьяна для убедительности потряхивает связкой ключей.

«Или мир перевернулся, или ты стареешь, парень, и не понимаешь современных реалий жизни, – говорю я сам себе, спешно переодеваясь в подсобке, – если женщины вот так запросто снимают тебя».

Мы направляемся к выходу, я закрываю бар на ключ, и Татьяна увлекает меня к машине, стоящей у ресторана; я иду чуть сбоку и сзади, и мне предоставляется возможность рассмотреть мою неожиданную пассию во всей ее красе. Среднего роста, хорошо сложена, женственна, привлекательное лицо обрамлено темно-русыми волосами, голос красивый, грудной, мягкого тембра, шаг уверенный, пружинистый; красивое импортное в серый тон платье, расклешенное книзу, не скрывает ее стройных ножек. Она моего возраста, делаю я заключение, плюс-минус один год.

Мы садимся в зеленый «жигуль», – Татьяна сама водит машину, – и после нескольких минут езды по городу въезжаем… в мой родной микрорайон: оказывается, дом, в котором живет сестра Татьяны, расположен по соседству с моим. Сам я, правда, теперь редко здесь бываю – 24 часа в сутки я в ресторане, на рабочем месте, на «боевом» посту. Дорогой Татьяна успевает мне сообщить, что работает кладовщицей на складе райпотребсоюза, дверь которого теперь для меня всегда открыта.

Что ж, подумал я, весьма приятное знакомство и, кроме того, несомненно, полезное.

Мы выходим из машины, поднимаемся на третий этаж и оказываемся в двухкомнатной квартире. Татьяна отчего-то суетится и торопится – вероятно, нервничает, все же у нас «первое свидание». (Или, как знать, может быть, у нее на меня отпущен лимит времени?)

Мы отправляемся в душ, правда не вместе, а порознь – Татьяна, прикрываясь полотенцем, убегает из ванной в комнаты. Слегка ополоснувшись – ведь всего час или два тому назад я принимал душ – иду следом неглиже и обнаруживаю ее в спальне: Татьяна лежит на уже разложенном диване поверх покрывала, до подбородка укрывшись махровой простыней цвета омлета, влажное полотенце валяется рядом. При моем появлении она говорит срывающимся голосом:

– Ну, иди же скорее, Савва, обними меня покрепче!