Паровозы судьбы

– Туда? – взглянула в потолок Наташа. – И что же ты им скажешь?

– Да, – оживился Алексей, – как насчёт обещанной бесценной информации? Научи нас, мало ли, вдруг и вправду пригодится.

– Сперва пойдёмте на балкон, я покурю, а потом расскажу.

Они взяли бокалы, вышли на балкон и прислонились спинами к тёплой кирпичной стене. Солнце за день нагревало кирпичи так, что остывали они лишь к полуночи. Далеко внизу светилась огнями вечерняя Рига; в сумеречной полутьме шумели машины; слышался детский смех; откуда-то доносились меланхоличные переливы саксофона. Там уже наступил вечер, а здесь, на девятом этаже было ещё светло, последние лучи солнца освещали розовым светом стену дома.

– Красота какая, – выдохнула Наташа. – Так бы стояла здесь и наслаждалась. И не нужно никуда ехать, не нужно портить нервы…

– Да, – согласился с ней Виктор. – Но только скоро совсем стемнеет, придёт ночь, а утром проблемы вернутся. Нет, сидеть сложа руки нельзя, нужно лишь поймать однажды свой поезд и тогда всё наладится.

– Какой поезд? – не понял Алексей.

– Понимаете, – Виктор выпустил красивое колечко дыма и следил за его полётом, наслаждаясь своей ловкостью, – я считаю у каждого человека в судьбе есть несколько критических точек, назовём их перекрёстками. Если что-то не получается в жизни, попав на перекрёсток ты можешь рискнуть, выбрать другую дорогу и тогда возможно судьба повернётся к тебе лицом, а не тем местом, которым она по большей части к нам повёрнута.

– А причём здесь поезд? – спросила Наташа.

– Это аллегория такая. Попробуйте представить, что вы живете в маленьком унылом провинциальном городке? Представили? Ну так вот! Вам всё обрыдло и давно уже кажется, что шансов для каких-то изменений к лучшему нет.

Подсвеченное малиновым отсветом заката лицо Виктора, казалось старше и мужественнее. Он не смотрел на Наташу и Алексея, его глаза были устремлены вдаль, к горизонту, судя по всему, этот монолог был заготовлен им давно.

– И вот, однажды вы увидите поезд. Никто не знает, когда он появится, у судьбы нет расписания, но уверен, такая возможность предоставляется каждому. Этот поезд – ваш шанс изменить свою жизнь, совершить поворот на том самом перекрёстке о котором я говорил. Гарантий счастья нет. Может быть, поезд привезёт своих пассажиров на удивительный белый пляж к синему-синему морю, а может – на грязную свалку. Но в любом случае это будет уже другая судьба, ведь часто бывает так, что простая смена декораций меняет пьесу кардинально. И когда человеку представится его шанс, и он случайно окажется на маленьком полустанке в тот самый момент, когда у перрона остановился экспресс – вот тогда… тогда нужно иметь смелость запрыгнуть в него. Потому что этот шанс – единственный, он больше не повторится, судьба не жалует тех, кто слишком долго колеблется. А если упустить этот шанс, испугаться перемен, то жизнь неудачника и дальше будет тянуться среди мелкой суеты и захолустных сплетен, ему останется лишь сидеть долгими нудными вечерами жалея о том, что могло сбыться – и не сбылось.

Последние слова Виктор произнёс уже во весь голос, стуча ладонью о перила балкона – и замолчал, сам смутившись своей горячности.

– Да ты прямо поэт! Вот только как прыгать в этот твой поезд с маленьким ребёнком на руках? – с горечью спросила Наташа.

Виктор не ответил. Да никто и не ждал ответа. Они просто стояли и смотрели как медленно чернеет небо над городом, как так же медленно разгораются на нём звёзды. Снизу из города пахнуло тёплым воздухом от нагретого за день асфальта, но этот мимолётный порыв был последним, а резко нахлынувшая вечерняя прохлада заставила их вернуться в комнату.

– По поводу «легенды» есть несколько вариантов, – перешёл к главной теме Виктор, когда они снова наполнили бокалы.

– Сразу хочу сказать, действительные истории о притеснениях никого не интересуют. Я, как последний идиот, доверился этой бабе, иммиграционному офицеру, всё выложил как на духу. Мол, так и так, дискриминация при приёме на работу, нарушения Европейского законодательства по поводу языка и так далее. Я это всё в интернете вычитал на сайте ООН, а потом ещё заучивал три дня. Короче я ей выдал серию фактов, неопровержимо свидетельствующих о грубом попрании прав человека в Латвии. И вырезки из газет приложил для подтверждения.

Он опрокинул рюмку в рот, взял кусочек лимона пожевал и продолжил:

– Сидит такая цыпочка, лет двадцати пяти, а может, и тридцати пяти – по этим скандинавам разве поймёшь – смотрит на меня внимательно сквозь очки, качает своей белокурой головкой и говорит:

«Ай-яй-яй, какие гадкие эти латыши. Но вы не волнуйтесь, мы разберёмся и на ближайшем заседании Королевского комитета по беженцам обязательно рассмотрим ваше дело. А ещё могу вас обнадёжить, основания для вашей просьбы о предоставлении убежища несомненно имеются».

Я, как только это услышал – обрадовался будто ребёнок. Подписал не глядя кучу документов, чего как выяснилось потом делать не следовало, и меня отвезли в лагерь для беженцев, под Стокгольмом. Выделили комнату в бараке, дали постель, показали ячейку в камере хранения для дорогих вещей. Вижу – действительно, размещают надолго. Ну я и расслабился.

Виктор постучал себя ладонью по лбу.

– А в пять утра приехала машина с двумя полицейскими, меня сонного заковали в наручники, привезли в аэропорт и засунули в самолёт до Риги. Я по пути начал права качать, так они мне под нос мою собственную подпись сунули. Оказывается, я в эйфории подмахнул среди прочих и бумажку в которой соглашался подождать решения моего вопроса в Латвии. Вот ведь сучка хитрая, усыпила мою бдительность. Небось премию получила за то, что сбагрила очередного русского лопуха обратно!

Он помолчал несколько секунд и продолжил:

– Мне современную ситуацию с правами человека в Прибалтике полицейские объяснили, которые летели со мной до Риги. Хорошие ребята кстати оказались, простые. Они говорят – скандинавские страны, Швеция, Финляндия, Дания и Норвегия после открытия Прибалтийских рынков просто ошалели! Им такое сказочное богатство привалило, что латыши, литовцы и эстонцы могут смело делать с русскими что хотят, хоть на кострах жарить, никто и пальцем не пошевелит в их защиту. Вот это меня, скажу честно, сильно огорчило. Мы же с детства слышали о том, как скандинавы беспокоятся о правах человека, как они всяких бедных негров защищают и принимают у себя. Так вот, что касается русских, это не работает. Мы рылом не вышли. Но зато эти же полицейские мне и посоветовали беспроигрышные варианты.

– Ну так, давай, колись! Чего ты тянешь резину? – Алексей открыл вторую бутылку.

– Подождите, – сказала Наташа, – я пойду уложу Илюшку и через пять минут приду.

В комнате Ильи горела настольная лампа, а сам он, лёжа в постели увлечённо гонял карманную электронную игру.

– Давай-ка, брат, укладывайся уже спать. Ты перед сном умылся?

– Да, конечно. Мама, а мы что поедем жить в Швецию?

– С чего ты взял?

– Ну вы всё разговариваете про Стокгольм, про Швецию…

– Подслушивать нехорошо. Может быть, и поедем.

– Ур-ра!

– Чему ты радуешься, дурачок?

– Хочу в Швецию, мне так надоело в Риге. Вон Витька из шестой квартиры в Израиль уезжает, Алёна из восемнадцатой – в Москву, одни мы как дураки остаёмся в этой Риге.

– Э-эх, Илья, Илья, ты такой же авантюрист, как и твой папаша. Ну всё, хватит болтать, спи!

Наташа поцеловала сына в лоб, взяла из его рук игрушку, выключила лампу и вышла из комнаты.

Глава третья

На кухне мужчины уже наполнили бокалы, и в ожидании возвращения Наташи развлекались музыкой. Алексей наигрывал на гитаре какой-то печальный блюз, сидящий напротив Виктор, прикрыв глаза ритмично похлопывал ладонями по столу. Увидев Наташу Алексей отложил гитару, а Виктор поспешил сообщить, что в лице её мужа мир теряет классного гитариста.

– Я после лекций подрабатывал в одном питерском ресторане, играл ударником в джазовом трио. Так что в музыке я разбираюсь.

– Это всё хорошо, конечно, – согласилась Наташа, но без особого энтузиазма, – однако на данный момент не актуально. Нам сейчас не до музыки, скоро кушать нечего будет.

– Искусство – всегда актуально! – назидательно подняв палец к потолку возразил ей Виктор, затем поразмыслил пару секунд и согласился. – Хотя кушать тоже надо.

И взял с тарелки самый большой бутерброд.

– Возвращаясь к теме, – промычал он, прожёвывая бутерброд, – есть пара вариантов, которые не подходят ни мне – ни вам. Например, можно выбросить или спрятать паспорта, прикинувшись что у тебя амнезия, потеря памяти и ты не помнишь откуда приехал. Но это дешёвые штучки для совсем диких, а человеку с нормальным интеллектом несолидно вести себя подобным образом. Лично я выбрал для себя вариант гея, которого третируют прибалтийские гомофобы.

– Гея? – Наташа прыснула, еле успев прикрыть рот, чтобы крошки от бутерброда не разлетелись по всей комнате. Похоже в её представлении образ гея никак не вязался с имиджем Виктора.

– Да, гея, – отозвался обиженно тот. – А что смешного? Между прочим, отличный вариант, шведы очень хорошо относятся к геям, они их охотно принимают, у них даже специальная радиостанция есть, которая новости из мира радужного флага передаёт. Нужно лишь найти и предъявить доказательства притеснения. Я вот подсуетился на этот случай – статейку оплатил в «Вечерней Риге».

Он вытащил из кармана рубашки сложенный вчетверо листок и протянул Алексею. Тот прочёл название:

«Известный борец за права гомосексуалистов Викторс Суворовс подвергся нападению хулиганов».

– Ну как? – с гордым видом осведомился Виктор. – И всё это удовольствие мне стоило меньше ста долларов.