Убийство на дуэли

Убийство на дуэли
Александр Арсаньев

Бабушкин сундук #4
Да, дорогой читатель, это снова я – ваш покорный слуга Александр Арсаньев. Я покорно выполняю данное мною ранее обещание и продолжаю описывать те события, которые происходили в жизни моей далекой, но такой полюбившейся мне родственницы – Екатерины Алексеевны Арсаньевой. Именно благодаря ей, или вернее, оставленному ей наследству я снова почувствовал вкус к жизни, так как к этому времени я уже начал подумывать о том, что жизнь моя не удалась, и неплохо бы было свести с ней счеты. И вот оно, неожиданное спасение.

Смею напомнить, что наследство это вовсе не большое, как сначала можно подумать, и особой материальной ценности оно, в общем-то, не представляет. Старый, но достаточно крепкий дом, куча старинных безделушек и древний сундук, набитый рукописями, дневниками, фотографиями – это все, что оставила мне моя давно умершая тетушка. Однако именно эти записи и стали объектом моего величайшего интереса и кропотливого изучения. Кто бы мог подумать, что тетка моя – образованная для своего времени молодая вдова, в ту пору, то есть почти полтора века назад, занималась, если перевести это на современный язык, буквально частными расследованиями, то есть попросту была сыщиком.

Александр Арсаньев

Убийство на дуэли

* * *

Да, дорогой читатель, это снова я – ваш покорный слуга Александр Арсаньев. Я покорно выполняю данное мною ранее обещание и продолжаю описывать те события, которые происходили в жизни моей далекой, но такой полюбившейся мне родственницы – Екатерины Алексеевны Арсаньевой. Именно благодаря ей, или вернее, оставленному ей наследству я снова почувствовал вкус к жизни, так как к этому времени я уже начал подумывать о том, что жизнь моя не удалась, и неплохо бы было свести с ней счеты. И вот оно, неожиданное спасение.

Смею напомнить, что наследство это вовсе не большое, как сначала можно подумать, и особой материальной ценности оно, в общем-то, не представляет. Старый, но достаточно крепкий дом, куча старинных безделушек и древний сундук, набитый рукописями, дневниками, фотографиями – это все, что оставила мне моя давно умершая тетушка. Однако именно эти записи и стали объектом моего величайшего интереса и кропотливого изучения. Кто бы мог подумать, что тетка моя – образованная для своего времени молодая вдова, в ту пору, то есть почти полтора века назад, занималась, если перевести это на современный язык, буквально частными расследованиями, то есть попросту была сыщиком.

Однако не нужно думать, что Екатерина Алексеевна Арсаньева была этаким Пуаро в юбке. Ничего подобного. Эта женщина, помимо своей, если можно так сказать, несвойственной женщинам тех времен страсти в раскрытию преступлений, была по-настоящему светской дамой, со всем набором достоинств при ее достаточно высоком общественном положении.

Екатерина Арсаньева никогда не бедствовала, или даже в чем-нибудь нуждалась. К тому времени, когда ей исполнилось 27 лет, а если быть точнее, то к 1857 году, моя родственница уже успела приобрести статус довольно обеспеченной молодой вдовы с вполне приличным для середины девятнадцатого века образованием и отличными манерами.

Вероятно, те, кто не читал ранее воспроизведенных мною романов Екатерины Арсаньевой, захотят узнать, откуда у моей бабушки появилась тяга к такому, мягко говоря, неженскому занятию. Да все очень и очень просто. Дело в том, что покойный муж моей бабушки до своей смерти был старшим следователем губернской уголовной полиции. Именно от него Катенька, как он ее сам называл, и заразилась этой неодолимой тягой к выявлению и наказанию самых отъявленных преступников. Сам Александр Арсаньев – муж Екатерины Алексеевны (не в его ли честь меня назвали?) – по словам тетушки, безумно любил ее и всегда отдавал должное присущим ей незаурядному уму и талантам, часто советовался с ней по служебным делам и не стеснялся делиться возникающими в ходе следствий головоломками. И Катенька, естественно, сторицей воздавала ему за такое внимание, внимательно вникая во все уголовные дела и пытаясь вместе с мужем разобраться в них.

Вот почему после смерти своего так горячо любимого супруга Екатерина Арсаньева уже довольно неплохо разбиралась в уголовных делах, умела мыслить не только последовательно, но и выстраивала целые логические цепочки для раскрытия преступлений. Именно эта способность и помогла молодой вдове выявить всю правду о своем муже, так как на поверку оказалось, что он не умер от горячки на постоялом дворе, как констатировал местный доктор, а был убит, а вернее, отравлен врагами, которые, помимо этого, расправились еще и с другом Александра Арсаньева – Павлом Синицыным. Как говорят, одно преступление непременно потянет за собой другое, так и в этом случае, оказавшемся для Катеньки ее первым делом, убийство Арсаньева и Синицына повлекло за собой целый ряд преступлений. А корни всего этого были так глубоки, что доходили аж до самого губернатора А. Д. Игнатьева, оставившего о себе память как человеке нечистом на руку и склонном к преступным делам.

Но, как говорится, хорошо то, что хорошо кончается. Екатерина Алексеевна с помощью немногочисленных друзей все-таки сумела по узелку развязать этот невероятно запутанный клубок преступлений. Преступники оказались наказанными если не властями, то Господом Богом, а Катенька узнала всю правду о гибели своего мужа и его друга.

Прошу простить меня за это отступление, но оно просто необходимо для тех, кто не читал предыдущих книг. К тому же, как я уже и говорил, это расследование было первым делом, за которое взялась моя тетушка. Именно в нем Екатерина Алексеевна впервые выступила в роли сыщика, чем и занималась всю свою последующую сознательную жизнь.

Так вот, не прошло и нескольких месяцев, как Катенька оказалась волею судьбы втянута в новую историю. Именно этой истории она и посвятила свой третий роман.

Однако давайте поподробнее. Когда я перечитал третий роман своей тетушки, то при изложении его решил немного сократить то, с чего все это начиналось. Да, люди девятнадцатого века просто обожали, как говориться, марать огромное количество бумаги подробными описаниями событий, происходивших в их жизни. Екатерина Арсаньева не была исключением. Так она поступила и в этот раз.

Поэтому, на правах ближайшего ее родственника и теперь уже редактора ее рукописей, я позволил себе передать собственными словами начало следующей истории, прежде чем перейти непосредственно к представляющим наибольший интерес для читателя событиям.

А заварила все близкая подруга моей тетки, о которой я упоминал в прошлых книгах. Звали ее Шурочка. Судя по оставленным Екатериной Арсаньевой описаниям, Шурочка была чуть моложе моей родственницы. Хорошенькая, умненькая, с по-детски миловидным личиком, она, тем не менее, обладала всеми достоинствами, какие должны были быть у молодой, незамужней и очень состоятельной дамы в середине девятнадцатого столетия, а именно: была довольно умна, начитана, знала несколько европейских языков, впрочем, так же, как и моя тетка, разбиралась в музыке и театре.

Так вот, эта самая Шурочка в самом конце августа 1857 года вдруг неожиданно для всего светского окружения города Саратова собралась замуж. Но начнем все по порядку. Хочу вас заранее предупредить, что я воспроизведу только самые главные моменты начала рукописи Катеньки Арсаньевой. Остальное же я попробую пересказать своими словами, чтобы не занимать много времени и бумаги подробностями, которые так любила обожаемая мною с недавних пор родственница.

А теперь прошу у вас прощения и приступаю непосредственно к изложению. До скорой встречи.

Глава первая

Август 1857 года здесь, в Саратове, выдался необычайно жарким, несмотря на то, что лето уже подходило к концу. Да впрочем, и все лето никак нельзя назвать прохладным. Зной стоял весь июль, а теперь перекинулся и на август.

Бог мой, кто бы мог подумать, что человек способен выдержать такую пытку. Ни ветерка, ни одного облачка на небе. Все людское население Саратова, не говоря уже о собаках и кошках, просто изнывало от жары, не зная, куда себя деть от безжалостно палящего солнца. Никто не ездил друг к другу в гости, так как все старались отсиживаться по своим домам, где все еще сохранялось хоть какое-то ощущение прохлады.

Обо всем этом мне поведала Алена, моя горничная, так как меня самой все лето в Саратове попросту не было, поскольку я проживала в имении в Хвалынском уезде, которое досталось мне от моего мужа Александра Арсаньева.

И вот к самому концу этого невыносимо долгого знойного месяца жара, наконец, начала спадать. И вслед за этим из своих загородных имений начало возвращаться все дворянское сословие. Вот и я, так же, как и люди моего круга, как только наступила прохлада, вернулась из благодатной обители своей усадьбы во все еще пыльный и душный город.

Не успела я распаковать вещи да отдать приказ Алене приготовить мне хороший ужин, как в мой дом заявилась моя подруга Шурочка, которая, в отличие от меня, никуда не уезжала, а все это время жила в Саратове. Шурочка всегда просто ненавидела деревенскую жизнь, и всем благам, какие только существуют в типичной барской усадьбе, предпочитала беспокойное, постоянно наполненное всевозможными событиями проживание в городе. Так что неудивительно, что она знала практически все городские новости, которыми незамедлительно начала осыпать мое все еще не пробудившееся для городских дел сознание.

Мне пришлось выслушать бесконечный поток жалоб на жару, сведений о рождении первенца у князя Волкова, смерти старой графини Опкинской, а также о новой постановке в театре, которая будет представлена в нынешнем сезоне.

Наконец, она дошла и до главной новости, ради которой, собственно, явилась ко мне, как только узнала о моем приезде.

– Нынче княгиня Колотская прием устраивает, – томно произнесла она, обмахиваясь кружевным платочком. – Катенька, ты непременно должна быть там вместе со мной.

– Прием? – я была очень удивлена. – Но я еще не получала никакого приглашения. Или, может быть, за мое отсутствие здесь изменились все понятия о приличиях?

Не успела я произнести последнее слово, как в дверь заглянула Алена.

– Барыня, тут вам приглашение, – она протянула мне тонкий пахнущий лавандой конверт.

Я приняла послание и поспешно разорвала тонкую бумагу. Приглашение было на прием в дом княгини Колотской, где, по словам хозяйки, собирались представители почти всех дворянских семейств Саратова.

– Вот видишь. Что я говорила? – победно улыбнулась Шурочка. – Скажу тебе по большому секрету, что княгиня на этом приеме намерена представить своего дальнего родственника. Он-то и будет главной новостью. Говорят, весьма симпатичный молодой человек, князь. Если верить слухам, то он очень умен и состоятелен. Отец оставил ему огромное наследство…

Честно говоря, я слушала свою подругу вполуха, и только воспитание не позволяло мне оборвать ее на полуслове. Тем не менее, мне не хотелось ехать ни на какой прием. Единственным моим желанием в этот момент было побыть в тишине и покое хоть несколько ближайших дней.

Вот здесь, уважаемый читатель, позвольте мне вмешаться, так как далее начинается долгое и, возможно, утомительное для вас описание разговора о том, как долго уговаривала Шурочка Катеньку поехать на прием, и последняя, не желая обидеть подругу, все же дала свое согласие.

На приеме уже пожилая княгиня Анна Вениаминовна Колотская действительно представила светскому обществу Саратова своего протеже – князя Владимира Георгиевича Волевского. Первое впечатление от встречи с этим человеком не оставило в душе моей родственницы какого-то особенно яркого следа. Мало того, хотя Волевский и показался Катеньке Арсаньевой весьма приятным молодым человеком, и она отмечает в своих записях, что при разговоре с князем Волевским обнаружилось его незаурядное остроумие, но в общем впечатление о нем складывалось как о человеке скрытном и мало распространяющемся о своей личной жизни. Он ничего не говорил о своих увлечениях, о своих политических взглядах, хотя это было очень модно в те времена. В общем, о нем никто практически ничего не знал.

Известно было только то, что покойный отец оставил ему имение где-то недалеко от Вольского уезда, в селе Синодском, да дом в Саратове на Дворянской улице, как раз недалеко от дома его дальней родственницы по материнской линии княгини Колотской.

Совершенно противоположного мнения о князе держалась Шурочка, которой Волевский почти с первых же минут знакомства начал оказывать недвусмысленные знаки внимания. Проще говоря, Шурочка просто влюбилась в Волевского с первого взгляда. По всей видимости, любовь эта оказалась взаимной, так как, к вящему изумлению Катеньки, через три недели после приема счастливая Шурочка буквально принеслась в дом Арсаньевой и с горящими от счастья глазами сообщила, что нынче князь сделал ей предложение руки и сердца, и она приняла его.

Сколько ни уговаривала Катенька свою подругу не спешить и немного повременить с таким скоропалительным решением, Шурочка и слышать ничего не хотела. Но, согласитесь, моя тетка в своих увещеваниях действительно была права, особенно, если учесть, что в середине девятнадцатого века свадьбы не принято было играть так быстро и поспешно, как происходит это в наши дни. Тогда было принято долгое ухаживание, потом следовало напыщенное предложение, помолвка, и только за этим происходило венчание. Однако еще раз упомяну, что Шурочка так же, как и Катенька Арсаньева, была довольно современной особой и придерживалась европейского стандарта поведения. Именно поэтому она решила, что если два взрослых обеспеченных человека любят друг друга, то зачем ждать так долго, когда можно просто взять и пожениться? Однако все-таки русские корни взяли свое, и влюбленные решили сначала объявить о помолвке.

Вот здесь все же следует описать несколько моментов этого события, так как без них читателю будет трудно разобраться во всех тонкостях заворачивающейся интриги.

Праздник по случаю помолвки князя Волевского и Шурочки должен был состояться в доме самого князя на Дворянской улице. Мои уговоры, обращенные к подруге повременить с таким скорым решением, так ни к чему и не привели. Что поделаешь, такой уж у Шурочки был характер.

Естественно, Сашенька (как я иногда называю подругу) в первую очередь на торжество пригласила меня, как самого близкого ей человека.

Наступил день помолвки. Ближе к вечеру Алена, тяжело дыша и утирая румяное лицо подолом, вошла ко мне, чтобы помочь переодеться к предстоящему торжеству. Не прошло и часа, как я уже садилась в карету при всем параде.

Когда я прибыла на место, в парадной зале дома князя Волевского собрались уже почти все гости, которых было не так уж и много. Вот еще одно обстоятельство, которое меня удивляло во всей этой женитьбе. Дело в том, что ни жених, ни невеста не желали, чтобы как на помолвке, так и на свадьбе было много гостей. Но это было так несвойственно людям нашего круга, где на такие торжества всегда собиралось практически все дворянское население города.

Хотя тогда я, вероятно, по своей молодости, соглашалась со своей подругой в романтичности свадьбы, когда о ней знают только самые дорогие и близкие друзья. Ведь мечта любой женщины, особенно той, что ранее не была замужем, заключается в том, чтобы жених выкрал ее или, по крайней мере, организовал тайное венчание. Правда, такое происходило обычно, когда кто-то из родителей был против свадьбы, что никак не относилось к шурочкиному случаю. Однако и ей так же хотелось романтики, как и всем остальным, и я не имею никакого права осуждать ее за это.

Дом князя представлял собой довольно внушительных размеров особняк, отделанный мрамором, украшенный лепкой, росписями на стенах. Нельзя сказать, что строение чем-либо особенным отличалось от других дворянских особняков города, но в целом жилище князя Волевского произвело на меня вполне благоприятное впечатление.

Шурочка в бледно-розовом, подчеркивающем румянец ее щек платье была просто неотразима. Князь ни на минуту не отходил от своей невесты.

Может быть, теперь это выглядит несколько глупо, но в тот момент я даже украдкой утерла слезу, вспомнив свою собственную помолвку с моим незабвенным Александром. Мы тогда, четыре года назад, были точно так же непомерно счастливы, как и Шурочка с Князем Волевским. Надеюсь, читатель простит меня за такую сентиментальность, но у всех свои слабости.